Внезапно в той стороне, куда умчался на джипе Инь, раздались три или четыре сильных взрыва, обрушив на

меня лавину камней и снега и наполнив воздух удушливой гарью. Поднявшись на ноги, я бросился в противоположную сторону, а вокруг меня прогремело еще семь взрывов, правда, не таких сильных. В воздухе от угарного дыма было буквально нечем дышать. Перед глазами у меня все закружилось, и я потерял сознание.

Еще толком не придя в себя, я услышал в полузабытьи какую-то музыку. Это была мелодия китайского классика, которую мне уже доводилось слышать. Оглядевшись, я увидел, что нахожусь в изящной спальне, убранной в китайском стиле. Сев на богато украшенной кровати, я откинул шелковое одеяло и оглядел себя. Меня, оказывается, помыли и облачили в больничный халат. Размеры комнаты составляли как минимум двадцать на тридцать футов, и на каждой из панельных стен красовались росписи. Какая-то китаянка внимательно наблюдала за мной сквозь дверную щель.

И вот дверь распахнулась, и в комнату вошел, блистая выправкой, китайский офицер в униформе. У меня по спине так и забегали мурашки. Это был тот самый офицер, которого я видел уже несколько раз. Сердце у меня учащенно забилось. Я пытался восстановить свою энергетику, но один вид офицера поверг меня в полнейшую прострацию.

— Доброе утро, — вежливо произнес офицер. — Как вы себя чувствуете?

— Если вспомнить, что я едва не задохнулся от газов, то вполне хорошо.

Офицер улыбнулся:

— Я надеюсь, это скоро пройдет.

— Где я?

— Вы находитесь в Али. Доктора осмотрели вас и сказали, что с вами все в порядке. Но я вынужден задать вам несколько вопросов. С какой целью вы путешествовали вместе с Инем Дулу и куда вы направлялись?

— Мы хотели побывать в некоторых старинных монастырях.

— С какой целью?

Я решил ничего больше не рассказывать ему.

— Дело в том, что я — турист. У меня есть виза. Кстати, по какому праву я подвергся нападению? Американскому посольству известно, что я задержан?

Офицер улыбнулся и многозначительно посмотрел на меня.

— Я — полковник Чань. О том, что вы здесь, не известно никому на всем свете, и если вы нарушили законы нашей страны, вам ничто не поможет. Инь Дулу — преступник, член незаконной религиозной организации, стремящейся вызвать беспорядки на Тибете.

Мои худшие опасения начинали сбываться.

— Мне об этом ничего не известно, — отвечал я. — Я хотел бы пригласить адвоката.

— С какой целью Инь Дулу и многие другие так упорно заняты поисками Шамбалы?

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Полковник сделал шаг в мою сторону.

— А кто такой Уилсон Джеймс?

— Это мой друг, — отозвался я.

— Он тоже находится на Тибете?

— Думаю, да, но я пока что не виделся с ним. Чань посмотрел на меня с чувством пренебрежения и, не говоря более ни слова, повернулся и вышел из комнаты.

«Плохо, — подумал я, — совсем плохо». Когда я уже собрался было встать с постели, вошла сестра в сопровождении полудюжины солдат. Один из них катил перед собой нечто вроде огромного стального легкого, стоявшего вертикально на высоких ножках, чтобы его можно было подкатить к человеку, лежащему в постели.

Прежде чем я успел что-либо возразить, солдаты крепко схватили меня и прокатили «легкое» по моему телу. Сестра включила прибор, в ответ раздалось мягкое жужжание, и яркий свет ударил мне прямо в лицо. Закрыв глаза, я чувствовал, что лучи света скользят по моему лицу справа налево, словно сканер копировальной машины.

Когда машина выключилась, солдаты укатили ее обратно и покинули комнату. Сестра же немного помедлила и посмотрела в мою сторону.

— Что это было?

— Всего лишь энцефалограф, — отвечала она на хорошем английском, сходив в кабинет и принеся мою одежду. Все было вычищено, выглажено и аккуратно уложено в стопку.

— А для чего он применяется? — настаивал я.

— Для проверки, чтобы убедиться, все ли в порядке. В этот момент дверь опять распахнулась, и вошел полковник Чань. Взяв стоявший у стены стул, он поставил его около моей кровати.

— Видимо, я должен рассказать вам, с чем нам пришлось здесь столкнуться, — сказал он, усаживаясь на стул. — На Тибете существует множество религиозных сект, и последователи многих из них стремятся создать у мировой общественности впечатление, будто они — верующие, преследуемые китайцами за свои убеждения.

Я согласен, что действия наших властей в начале 1950-х годов и в годы «культурной революции» были слишком жестокими. Но в последние годы наша политика здесь изменилась. Мы стараемся проявлять предельную терпимость, хотя официальной политикой китайской администрации по-прежнему остается атеизм.

Последователи этих сект должны понять, что Тибет стал совсем другим. Сегодня в этих краях живет множество китайцев, которые всегда будут жить здесь, и большинству из них буддизм чужд. Тем не менее мы должны уживаться все вместе. Сейчас даже трудно представить себе, что Тибет когда-нибудь вернется к прежним ламаистским законам.

Вы поняли, о чем я говорю? Наш мир изменился. Даже если бы мы захотели предоставить Тибету независимость, это пойдет только во вред китайцам.

Он ожидал, что я скажу что-нибудь в ответ, а я тем временем размышлял о возможности противодействия государственной политике Китая, сводящейся к переселению на Тибет этнических китайцев, чтобы постепенно уничтожить культуру Тибета.

Наконец я ответил:

— Мне кажется, тибетцы хотят лишь, чтобы им предоставили возможность без всяких помех исповедовать свою религию.

— Мы действительно предоставили некоторым из них религиозную свободу, но беда в том, что их дела всегда расходятся с их словами. И лишь после того, как мы наконец поняли, в чем дело, ситуация изменилась. Я считаю, что нам удалось установить хорошие отношения с частью официальной буддистской иерархии, но беда в том, что немало тибетских эмигрантов перебрались в Индию. Кроме того, существует и особая группа сектантов, представителем которой является, кстати сказать, Инь Дулу. Эти люди рассказывают странные устн ыепредания и упорно распускают всяческие слухи о Шамбале. Это очень опасно для народа. Да, на Тибете мам предстоит еще немало потрудиться. Местные жители живут в ужасающей нищете. Уровень их жизни необходимо существенно повысить. — Он взглянул на меня и продолжал: — И почему только многие принимают всерьез легенду о Шамбале? Она ведь напоминает юношеские фантазии, эта идея о детях.

У тибетцев бытует поверье, что за границами физического, материального мира незримо для нар существует некая иная, более духовная реальность и что Шамбала, находящаяся здесь, на Земле, живет уже в этой духовной реальности.

Я не мог позволить себе пойти на риск и вступить с ним в спор.

— И где же, по их мнению, расположено это место? — продолжал он. — Мы обследовали каждый дюйм Тибета и с самолетов, и со спутников и не обнаружили ровным счетом ничего.

Я упорно молчал.

— Кстати, а вам известно что-нибудь о том, где находится это злосчастное место? — настаивал полковник. — Может быть, именно ради него вы и приехали сюда?

— Мне бы очень хотелось узнать, где оно находится, или хотя бы убедиться, что оно действительно существует, но боюсь, что мне ничего не известно о Шамбале. К тому же мне совсем не хочется вступать в конфликт с китайской администрацией. — Полковник внимательно слушал, и я продолжал: — В сущности, что бы это ни было, меня это не касается, и я хотел бы поскорее уехать отсюда.

— О нет, мы очень хотим, чтобы вы поделились с нами всем, что вам известно о Шамбале, — возразил полковник. — Если такое место действительно существует, если там сохранилась некая скрытая культура, нам хотелось бы познакомиться с их знаниями. Расскажите нам все, что вам известно о Шамбале. Дайте нам возможность помочь вам. Возможно, мы сумеем прийти к разумному компромиссу.

Я на мгновение взглянул на него и сказал:

— Ну что ж, я не против. Но прежде я хотел бы поговорить с американским посольством в Пекине.