Троих своих детей бабушка с дедушкой обучили хорошим манерам и правильному французскому. В семье царил культ образования. Двое старших благо­дарно внимали родительским советам, заделались людьми почтенными и законопослушными. Только младшенький оказался скверным учеником. Мальчи­ком отец чаще всего ошивался в Тулонском порту у своей бабки-гадалки, в школе и на уроках катехизиса его видели редко. Зато он быстро научился заговари­вать зубы, вдохновенно врать, воровать кошельки и завлекать в свои сети доверчивых чужаков. Он мог одарить девушку витиеватым комплиментом, невзна­чай взять ее за руку и вырвать поцелуй, а затем радо­стно смыться. Он умел также рассказывать истории о тайнах мироздания, о солнце и звездах, о злых боже­ствах и ангелах-хранителях. Временами его голос зву­чал ласково, временами – угрожающе, отчего у слуша­телей дрожали колени. Довольный такой реакцией, отец продолжал говорить, меняя по ходу действия сю­жет, рассказывая пугливому – одну историю, а востор­женному – совершенно другую.

От своей матери он унаследовал гордую осанку и благородные черты лица, от отца – доброе сердце и способность всему удивляться. Высокий, красивый, темноволосый, щегольски одетый, он придумывал себе биографию, достойную лучших авантюристов эпохи, чтобы еще больше поразить застенчивую барышню, или изо всех сил пыжился и вставал в по­зу, дабы вернее одурачить скупую мещанку. Мать об­зывала его лоботрясом, но глаза ее при этом свети­лись такой гордостью и любовью, что сын принимал эти слова за похвалу. Он был очень хорош собой, и мать порою забывала, что он ее сын, хватала его за руку и наказывала: «Поступай как я, свет очей моих, женись на девушке из хорошей семьи, она откроет тебе доступ в высшее общество, с ней ты будешь ку­паться в роскоши». Мать все ему прощала. «Царст­венный ребенок», – говорила она, любуясь своим ча­дом. Сын так и не принял строгих правил цивильной жизни, ради которой она в свое время пожертвовала юностью, и мать была ему благодарна, хотя ни за что бы в этом не призналась. В непослушном сыне жила частица ее самой, вернее, той свободной, беззаботной и непокорной цыганки, какою она когда-то была.

С моей матерью отец познакомился на ярмарке. Он вышел из новенького «Линкольна», только что укра­денного в порту. На нем был светлый костюм из альпаки, сшитый нашей бабушкой. Он сказал, что ему принадлежат карусели, ларьки, торгующие сахарной ватой, и чуть ли не все ярмарочные кибитки, что он, однако, собирается все это продать и уехать в Амери­ку, потому что только там можно по-настоящему раз­богатеть. Он представился было Барнумом[12], но мать мало походила на идиотку, поэтому он быстро попра­вился и назвал свое настоящее имя: Джемми, Джемми Форца, цыганский барон, будущий король Уолл Стрит. Он остался доволен собой, одна правдивая де­таль делала всю историю более достоверной.

В гостях у будущего тестя он рассуждал о рыноч­ных ставках, о долларах и Новом Свете, и с легкос­тью заполучил отцовское благословение. Дедушка считал, что к восемнадцати годам дети обязаны по­кинуть родительский дом, хоть в карете, хоть боси­ком. Бабушка не смела возражать, и дети послушно следовали этому строгому наказу. Никто из них не хотел ощущать себя лишним ртом, тяжелым бреме­нем на отцовских плечах, поэтому все они рано от­правились в самостоятельное плавание, к вящей ра­дости дедушки: теперь он мог пустить свои денежки в рост, не тратясь каждый месяц на одежду, питание и обогрев своих отпрысков. Расход-приход, расход-приход, приклеившись ухом к приемнику, дедушка пристально следил за курсом акций, с карандашиком в руках тщательно сверял котировки в свежей газете, высчитывал прибавочную стоимость, выискивал са­мые выгодные вложения, неизменно держа под ру­кой сердечные капли на случай биржевого краха и его пагубных последствий для здоровья.

Из пяти детей только двое не спешили следовать отцовскому указу. Двое дочерей – моя мать и одна из ее сестер – мечтали выучиться на юристов и най­ти работу. Они пришли за советом к бабушке, но та не знала как им помочь. Все решали мужчины, жен­щинам оставалось только подчиняться: сначала от­цу, потом – мужу. Мать колебалась, она не была уве­рена, что из Джемми Форца выйдет хороший муж. «Тебя больше никто не звал замуж?» – спросила ба­бушка. «Нет, они только вертятся вокруг. Говорят, что умирают от любви. Просто я еще так молода. Я совершенно не разбираюсь в мужчинах, не знаю жизни. Мне нужно время, чтобы все обдумать.» «Ничего, привыкнешь… Я, пожалуй, приготовлю на ужин мясную запеканку. Что ты на это скажешь?»

Так отец заполучил в жены мою мать и повез ее на медовый месяц в Италию. Они ехали на машине с от­кидным верхом, которую отец накануне умыкнул с привокзальной стоянки. Чтобы успокоить любимую, он показал ей стекольные заводы Форца. Мать рассла­билась, прикрыла глаза, беззаботно свесила руку за борт машины. Однако по возвращении молодые посе­лились у родителей мужа. Отец искал «хлебное место». Каждый вечер, осыпая затылок любимой жгучими по­целуями, он объяснял, что не может устроиться «абы как», потому что она заслуживает самого лучшего. Он больше не вспоминал ни о своем бродячем цирке, ни о спекуляциях на Уолл Стрит. «Куда же подевались твои кибитки, пожиратели огня, женщины-змеи, дрессиро­ванные львы, летучие карусели и сахарные петушки?» – не переставая вопрошала мать, ибо никакие поцелуи не могли заставить ее забыть, что замуж она выходила за богача и короля развлечений. «Я просто решил их пока не продавать, подождать лучших времен», – отве­чал отец, потрясенный ее хорошей памятью.

Мама и бабушка дали ему кое-какие деньги на поддержание статуса Волшебного Принца, но они испарились в считанные недели, и юноше пришлось вертеться изо всех сил, дабы утолить аппетит моло­дой супруги. Он из кожи вон лез, но денег все равно не хватало и приходилось все время придумывать новые отговорки. Он разрывался между церковью, где умолял Пресвятую Богородицу не остаться безу­частной к его бедственному положению, и игорным домом, где просаживал деньги своей бабули, не по­кладая рук «работавшей» в порту. Ей больше не при­ходилось прятаться от жандармов: те довольствова­лись скромной пошлиной и закрывали глаза на прибыльный промысел бодрой старушонки. Пра­бабка, в свою очередь, сулила им удачу и покрови­тельство высших сил. Моя бабушка тоже просила помощи у Богородицы, до боли в пальцах перебира­ла четки, делилась с сыном своими сбережениями и возлагала руки на его лоб, надеясь тем самым при­влечь внимание добрых духов.

Мой дедушка не остался безразличным к страда­ниям жены и даровал отпрыску кругленькую сумму, призывая распорядиться деньгами разумно и приоб­рести квартиру. Джемми Форца облегченно вздохнул и отправился к своей молодой жене. Он пообещал, что ради нее звезды достанет с небес, и открыл бу­тылку шампанского, спрятанную в букете белых роз.

В этот вечер, по преданию, был зачат их первый ре­бенок. Отец обещал, мать успокаивалась, удивленно вздыхала, и он всякий раз пользовался этим, чтобы произвести на свет потомство. Он мечтал о большой и пестрой семье. Он чувствовал себя уютно только сре­ди детей и с нетерпением ждал когда мы вырастем, чтобы всем вместе пуститься на поиски приключений. Ему нравились шумные семейные сборища, столы, ломящиеся от яств, огромные кровати, электрички и игра в прятки. Мать охотно забывалась в его объяти­ях, ибо помимо таланта рассказчика, он был наделен еще и умением доводить женщин до иступления, а по­тому мать легко прощала его и не могла нарадоваться, что связала свою жизнь, точнее свою плоть, с челове­ком, столь искушенным в искусстве любви.

Эта идиллия могла бы продолжаться долго, ес­ли бы Джемми Форца не был цыганом до мозга ко­стей. Золото совершенно его не прельщало, он прожигал деньги, не считая. Услышав ненавистное слово «деньги», он попросту плевался. «Все деньги от лукавого, – скрежетал он, – сам дьявол насылает на нас эту проказу в пачках, эту отраву, эту страш­ную смерть. Бережливость – участь покорных и трусливых, готовых добровольно отказаться от жизни, состариться и умереть».