Однако в течение IV века римская теория постепенно возобладала над другой, была санкционирована вселенским собором в Никее в 325 г., принята в Северной Африке в период споров с донатистами, Карфагенским синодом 348 г., подкреплена впечатляющими доводами святого Августина против донатистов и потом подтверждена Трентский собором, провозгласившим анафему противоположной точке зрения.

Трентский собор объявляет (Sessio Sept., 3 марта 1547, канон 4): «Если кто говорит, что крещение, даже данное еретиками, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, с намерением сделать то, что делает церковь, не истинное крещение, тому анафема». Греческая церковь также запрещает повторение крещения, совершенного во имя Святой Троицы, но требует тройного погружения. См. Orthodox Conf. Quaest. CII. (Schaff, Creeds II. 376) и Russian Catch. (II. 493), где сказано: «Крещение — это духовное рождение: человек рождается только один раз, поэтому и крестится он только один раз». Но в том же самом катехизисе говорится, что «тройное погружение — самое важное в отправлении крещения» (II. 491).

Римская церковь, следуя учению святого Августина и признав крещение еретиков и схизматиков, сделала даже из этого вывод, что по закону все крещенные по сути принадлежат к ее общине и что при определенных обстоятельствах возможно принудительное крещение язычников[500]. Но, так как в уме новообращенного могут витать сомнения по поводу ортодоксальности формы и намерений еретического крещения (например, если он крещен унитариями), та же самая церковь допускает условное повторное крещение с формулировкой: «Если ты еще не крещен, я крещу тебя» и т. д.

Евангелические символы веры признают римское католическое или любое другое христианское крещение не столько на основании теории об объективной силе таинства, сколько на более емком и либеральном представлении о церкви. Там, где Христос, там и церковь, там и настоящие таинства. Только баптисты, среди протестантов, отрицают силу любого другого крещения, кроме как посредством погружения в воду (в этом отношении они напоминают Греческую церковь), но очень далеки от отрицания христианского статуса других деноминаций, так как крещение для них — только знак (а не средство) рождения свыше или обращения, которое предшествует обряду и не зависит от него.

Глава VI. Христианское искусство

§75. Литература

См. также список литературы о катакомбах, гл. VII.

Fr. Munter: Sinnbilder и. Kunstvorstellungen der alien Christen. Altona 1825.

Grüneisen: Ueber die Ursachen des Kunsthasses in den drei ersten Jahrhunderten. Stuttg. 1831.

Helmsdörfer: Christi. Kunstsymbolik u. Ikonographie. Frkf. 1839.

F. Piper: Mythologie u. Symbolik der christl. Kunst. 2 vols. Weimar 1847–51. Ueber den christl. Bilderkreis. Berl. 1852 (p. 3–10). Его же: Einleitung in die monumentale Theologie. Gotha 1867.

J. B. de Rossi (католик): De Christianis monumentis ΐχθύν exhibentibus, в третьем томе Pitra, «Spicilegium Solesmense.» Paris 1855. См. также его великий труд о Римских катакомбах (Roma Sotteranea, 1864–1867) и его археологический «Бюллетень» {Bulletino di Archeologia cristiana, выходит с 1863).

A. Welby Pugin (архитектор, профессор церковных древностей в Оскотте, католик, умер в 1852): Glossary of Ecclesiastical Ornament and Costume. Lond. 1844, 4°, third ed. 1868, пересмотренное и расширенное, в. Smith, with 70 plates. См. статью «Cross».

P. Rapfaelle Garrucci (иезуит): Storia délia Arte Cristiana nei primi otto secoli délia chiesa. Prato 1872-'80, 6 vols, fol., 500 великолепных иллюстраций. Самый важный, но очень католический по духу труд. Его же: II crocifisso graffito in casa dei Cesari. Rom. 1857.

Fr. Becker: Die Darstellung Jesu Christi unter dem Bilde des Fisches auf den Monumenten der Kirche der Katakomhen, erläutert. Breslau 1866. Его же: Das Spott–Crucifix der römischen Kaiserpalöste aus dem Anfang des dritten Jahrh. Breslau 1866 (44 pp.). Его же: Die Wand–und Deckengemälde der röm. Katakomben. Gera 1876.

Аббат Jos. Al. Martigny: Diction, des Antiquités Chrétiennes. Paris 1865, second ed., 1877. (С ценными иллюстрациями).

F. X. Kraus (католик): Die christl. Kunst in ihren frühesten Anfängen. Leipzig 1873 (219 стр. и 53 гравюры). Также несколько статей в его «Real–Encyklop. der. christl. Alterthümer», Freiburg i. в. 1880 sqq. (Гравюры в основном из Martigny).

Η. Achelis: Das Symbol d. Fisches u. d. Fischdenkmäler, Marb. 1888.

C. W. Bennett: Christian Archaeology, N. York 1888.

§76. Происхождение христианского искусства

Христианство не обязано своим происхождением ни искусству, ни науке и совершенно независимо от обоих. Но оно проникает в них и пропитывает их своей небесной природой, вдохновляет их более высокими и благородными целями. Искусство достигает настоящего совершенства в поклонении, как воплощение веры в прекрасных формах, вызывающее чистое наслаждение и в то же время возбуждающее и способствующее благочестивым чувствам. Поэзия и музыка, самые свободные и духовные из искусств, выражающие свои идеалы в слове и звуке, ведущие непосредственно от внешней формы к духовной сущности, были неотъемлемой частью поклонения в иудаизме, а оттуда, в виде пения псалмов, перешли в христианскую церковь.

Иначе обстояло дело с изобразительными искусствами, скульптурой и живописью, которые используют для выражения грубый материал — камень, дерево, краски и, в условиях низкого культурного уровня, неизбежно тяготеют к злоупотреблениям, когда соприкасаются с поклонением. Отсюда строгий запрет на эти искусства в монотеистических религиях. Мусульмане в этом отношении следуют за иудеями; в их мечетях так же нет изображений живых существ, как и в синагогах, и поклонение изображениям среди греческих и римских христиан ненавистно им, как идолопоклонство.

Доникейская церковь, унаследовавшая десять заповедей Моисея и ведущая смертельную борьбу с языческим идолопоклонством, сначала была противницей подобных видов искусства. Более того, ее смиренное положение, ее презрение к лицемерной показухе и земной суете, ее энтузиазм в отношении мученичества и всепоглощающее ожидание скорого уничтожения мира и учреждения тысячелетнего царства сделали ее равнодушной к украшательству жизни. Строгие монтанисты, в этом плане бывшие предшественниками пуритан, отличались крайней враждебностью к искусству. Но даже высокообразованный Климент Александрийский решительно противопоставлял духовное поклонение Богу живописным изображениям божественного. «Привычка ежедневно видеть изображение, — писал он, — унижает достоинство Бога, Который не может быть почтен, но только унижен посредством воплощения в бесчувственном материале».

Но эта неприязнь к искусству, по–видимому, не распространялась на символические изображения, которые мы встречаем даже в Ветхом Завете (например, медный змей и херувимы в храме). Во всяком случае, начиная с середины или конца II века мы наблюдаем грубые начатки христианского искусства в виде символов, игравших важную роль в частной и общественной жизни христиан, а потом — и в публичном поклонении. Мы видим это из произведений Тертуллиана и других авторов III века и в изобилии находим подтверждение в катакомбах, хотя насчет того, к какому веку относятся древнейшие из живописных изображений, по–прежнему ведутся споры.

Причину возникновения символов следует искать в инстинктивном желании христиан иметь зримые знаки религиозной истины, которые постоянно напоминали бы им об их Искупителе и их духовном призвании и которые в то же время могли бы заменить для них символы языческого идолопоклонства. Ведь каждый день они были окружены мифологическими фигурами не только в храмах и общественных местах, но и в частных домах, на стенах, полах, бокалах, перстнях–печатках и могильных камнях. Сколь бы невинным и естественным ни было это желание, оно вполне могло привести в среде необразованного большинства к смешению символа с означаемым им понятием и ко множеству суеверий. Но в первые три столетия такой результат почти не наблюдался, потому что в этот период художественные произведения в основном сводились к символическим и аллегорическим изображениям.