Стоя у телефона, сжав губы, она пыталась понять значение случившегося.

— Это конец фонда — жалкий уход так болевшей за общее благо Бетси Кэллингем со сцены. Флоренс Найтингейл из меня не вышло. Я была всего лишь прикрытием мерзавцу, причем мерзавцу особого рода — согласному мужу отцовской любовницы. Что будем делать, Билл?

— Пожалуй, позвоню Макгайру. Теперь этим пора заняться ему.

Смотрел на нее, и сердце кровью обливалось. Подойдя, я заключил ее в объятия.

— Ах, милая, знала бы ты, как мне жаль…

— Не надо меня жалеть, дорогой. Это просто судьба или что-то еще столь же неизбежное. Стараешься, делаешь все, что можешь, но ничего не выходит. Я просто родилась под несчастливой звездой и приношу одни несчастья.

Она попыталась улыбнуться. Коснулась моего лица.

— Звони Макгайру. Хоть это с плеч долой…

Достав из кармана визитку, которую дал мне Трэнт, я набрал номер Макгайра. Жену я обнял за талию. Макгайр еще был в конторе. Я подробно изложил все, что выяснил, злорадно наслаждаясь его непрофессиональной реакцией. Это, мол, потрясающе. Это, мол, изумительно. Это полностью меняет ситуацию. Он немедленно позвонит Трэнту.

— Можете раздобыть учетные книги фонда?

— Могу.

— Тогда привезите. А как насчет Фаулера? Можете пригласить его к себе?

— Конечно.

— Так позвоните ему. Я тоже приеду. Да, тут мы уже сумеем справиться. Через полчаса буду у вас. Попросите его прийти в половине седьмого. Он не должен ничего заподозрить. Говорите как можно непринужденней. Пригласите выпить.

— Ладно.

— Ну, вам повезло. Поздравляю, мистер Хардинг. Повезло же вам.

Я положил трубку. Бетси сказала:

— Поеду за книгами, да?

— Пожалуйста.

— Но вначале позвони Полю. Чтобы знать наверняка, что он придет.

Я позвонил Полю. Тот сам взял трубку. Когда я услышал его веселый, дружеский, так хорошо знакомый мне голос, все вдруг показалось мне каким-то нереальным. Сказав, что нам нужно поговорить, я попросил его подъехать к половине седьмого. Он сможет?

— Ты же знаешь, что смогу, дружище. А что касается вчерашнего, Билл…

Столько всего произошло, что «вчера» мне уже ни о чем не говорило.

— Вчера?

— Ну, как я тебя подвел с тем полицейским. Серьезно, Билл, если хочешь, я зайду к нему и…

— Лучше приезжай сюда, Поль.

— Слушаюсь, сэр.

Бетси, ни слова не говоря, вышла из комнаты. И тут же вернулась, уже в плаще. Взглянув на нее, я с уважением подумал: «Вот этого бы я никогда не смог. Ни за что. В ней больше мужества, чем у целой армии со знаменами и барабанами».

— Я привезу книги, Билл. Скоро вернусь.

Подойдя к ней, я снова ее обнял.

— Девочка моя, ты изумительна.

— Изумительна, — горько повторила она. — Что это значит — изумительна? Это ужасное определение, которым именуют что угодно в семействе Кэллингемов. Отец изумителен или нет? Создал гигантское предприятие; воспитал двух замечательных дочерей; содержит самую надежную любовницу в Манхэттене; подсунул мне ее муженька. И тот…

Я ее поцеловал.

— Нет, девочка моя, не надо.

— Как думаешь, Билл, он сделал это нарочно? Думаешь, подсунул Поля в мой фонд, потому что знал, что произойдет? Только чтобы меня высмеять? Только чтобы меня унизить?

Могло быть и так, разумеется. Старик в своей безмерной извращенности вполне был способен и на это.

— Ненавижу его, — сказала она почти спокойно. — Это еще одно, на что у меня открылись глаза. Я ненавижу своего отца.

Смотреть на ее расстроенное лицо было мучительно, но при этом я сознавал, что как бы ни ужасно все это было, но все пойдет ей на пользу, даже конец ее фонда. Бетси — единственная из нас, кого Старик не сумел подкупить, которая чудом перенесла его вечное пренебрежение и собственное отчаянное желание завоевать его уважение. Да, было гораздо лучше, что теперь наконец она могла его ненавидеть. Оба мы теперь были свободны, свободны от Старика.

— Не бойся, девочка, — сказал я. — Не бойся его ненавидеть. А теперь забудь о нем и о фонде тоже забудь. Ничего этого тебе не надо.

Собирался добавить: ведь у тебя есть я. Но тут я вспомнил про Анжелику и благоразумно промолчал. Нет, не годится повторять это до тех пор, пока не докажу ей, что думаю так всерьез.

Замерев на миг, она долгим, нескрываемо испытующим взглядом оглядела меня.

— Я всегда хотела быть достойной своего отца. Теперь же полагаю, это было не самое возвышенное желание, как ты думаешь?

Я улыбнулся ей, подумав: «Это хорошо. С ней все обойдется».

— Беги, моя девочка, — сказал я, — и принеси те книги. Постарайся вернуться, когда попадется птичка.

Проводив ее, я вернулся в гостиную и налил себе стаканчик. Дрожал всем телом, но это состояние не могло погасить ни моего нового, сильного чувства уверенности в себе и Бетси, ни убежденности, что с помощью Макгайра сумею справиться с положением. Подумал об Анжелике. Может быть, ее отпустят еще сегодня вечером… она будет свободна… Как приятно думать о ней спокойно и по-дружески. Наконец-то на свой первый брак и наши отношения после него я мог смотреть непредвзято, спокойно, без горечи. Понял, почему она ушла от меня, и осознал, что в ослеплении богатством Кэллингемов я был точно так же глуп и наивен, как Анжелика в ее жалости к таким человеческим отбросам, какими были Чарльз Мэйтленд и Джимми Лэмб. Теперь я мог бы признаться, что меня потянуло к ней, когда она вдруг снова объявилась; мог бы даже признаться, что для меня — для какой-то части меня — она всегда будет желанной. После всего, что произошло, я легко мог справиться с мыслью о том, что она и в самом деле прекрасный человек. Эти прискорбные события испытали ее. Испытали и меня. Оба мы испытание выдержали. Теперь можем спокойно идти дальше. Каждый своим путем.

Вскоре пришел Макгайр. Притащил громадный портфель. Даже смешно было видеть, как он пышет задором и строит планы.

С Полем объясняться я буду сам, а он в соседней комнате засядет с магнитофоном. Тут он извлек его из портфеля. Все это казалось мне слишком похожим на кино, но тем не менее мы так и сделали. Я разместил его в столовой, примыкавшей к гостиной. Только запрятали в стену микрофон, как раздался звонок.

— Сделайте вид, что уже изучили учетные книги, мистер Хардинг. Держитесь решительно, с превосходством. Он должен быть просто раздавлен.

Макгайр был взволнован гораздо сильнее меня. Я пошел открывать. Мне было несколько не по себе, смутно ощущая, что предаю нашу дружбу, я впустил Поля.

24

Он улыбался мне своей широкой открытой улыбкой. Сбросил плащ на ту самую кушетку Анжелики.

— Бетси дома?

— Нет, но вот-вот вернется.

— О чем будем говорить? Об Анжелике?

— Более-менее.

В гостиной он, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на кушетку под самой стеной, отделявшей нас от столовой. Возясь у бара с коктейлями, я старался набраться решимости. Не было смысла именно в этот момент напоминать себе, что он был моим лучшим другом. Не было смысла убеждать себя в том, что Джимми Лэмб всего лишь грязный мелкий шантажист, которого некому жалеть. То, что я собираюсь сделать, вызвано отнюдь не сознательным желанием послужить справедливости. Все гораздо проще. Я должен сделать это, чтобы спасти Бетси, и Анжелику, и себя. И поддаться движению сердца — теперь то же, что сойти с ума.

Я принес ему коктейль. Голубые глаза его внимательно следили за мной.

— Значит, прокурор хочет все-таки раскрутить процесс?

— Назначил его на следующую неделю.

— Боже! И ты продолжаешь настаивать на своих показаниях? Будешь выступать в суде?

Сидя напротив него, чувствовал я себя ужасно: непрерывно представлял, как Макгайр за стеной жадно навострил уши и уже включил магнитофон.

— Я готов дать показания, если это понадобится. Только, скорее всего, суда не будет. Я этого добьюсь.

— Добьешься? Но, как?

— Я выяснил, кто убил Джимми.