— Мне нравятся высокие дома. И широкие улицы.

— А где вы отдыхали?

— В Гагре.

— Я там была один раз. Не совсем там, а рядом.

— В Пицунде?

— Да. В пансионате. Еще во времена замужества.

Таксист взглянул на нее в зеркало заднего вида, и Баскаков это заметил.

И снова молчали, пока не приблизились к Кунцеву и Елена Григорьевна не стала указывать дорогу. «Здесь направо… теперь налево… Сейчас прямо и снова налево… Там чуть дальше будет поворот… Вот здесь… И к тому корпусу».

Когда остановились, Баскаков вышел первым, и, взяв свою сумку с сиденья, но продолжая сидеть, она спросила:

— Вы не хотите записать мой телефон?

Таксист снова взглянул на нее.

— Хочу…

— У нас нет телефона. Если найдете чем и на чем, то запишите мне ваш.

Он записал на листке из записной книжки, оторвал и протянул ей.

— Первый домашний, второй рабочий. Лучше по рабочему, с девяти до шести… Спасибо за предложение.

— Не стоит.

Елена Григорьевна вышла из машины, и только сейчас Баскаков отметил, что они почти одного роста.

— Ну что же, до свиданья, — кивнула она. — Я вам очень признательна.

— Всего хорошего.

Держась очень прямо, она прошла к подъезду старой пятиэтажки, и дверь с разбитым стеклом закрылась за ней.

— Теперь на Юго-Запад… Улица Волгина, — откинулся на заднем сиденье Баскаков.

— Во дают! — оценил, отъезжая, таксист. — Сразу тебе и не замужем и телефон, прямо щас готова… Чирик отдам, что сегодня позвонит, увидишь! Разгорелась.

— Тебе подстричься надо, — сказал Баскаков. — Подстрижешься, помоешься и приходи обсуждать. А пока крути молчком, я тишину люблю.

В этом управлении ГУВД веяния нового выразились в том, что часть собравшихся на оперативку сотрудников была в цивильной одежде, остальное проходило по-старому. Так же сидел за своим столом начальник управления Железняков, и как обычно разместились по обе стороны другого, перпендикулярного к начальственному стола его подчиненные.

— Так что же, Захидов, мы это дело в навечные зачислим? — вопрошал Железняков стоявшего в некотором замешательстве сотрудника. — Сейчас со сроками сами знаете как… Перестройка! А преступничку на это начхать. Он по-прежнему желает гулять на свободе, причем заметно активизировался. В общем, если не справляетесь — так и скажите, честно, здесь все свои!

— Мы справимся, товарищ полковник, — катая на скулах желваки, уверил Захидов. — К концу недели…

— В среду! — прервал полковник. — В среду, в это время прошу доложить… Все, садитесь. Что у нас по кафе, Самсонов? Тоже глухо?

— Наоборот, громко, — поднялся с места Самсонов. — Даже очень громко, я бы сказал.

— Это как понять?

— Мы вышли на грабителей… Ими оказались четыре сотрудника милиции. Все похищенное хранилось у них.

— Уже интересно жить, — невесело констатировал Железняков. — Просто большой подарок к моему юбилею… Признались?

— А куда им деваться? Думаю, все закончим быстро.

Полковник переложил лежавшие на столе бумаги справа налево, придвинул к себе папку, открыл и захлопнул.

— Значит, это… Самсонов. Вы еще поработайте с ними, чтобы полная ясность и… как полагается. Я пока доложу по инстанции.

— Товарищ полковник, мне кажется, что они обязательно должны отвечать по закону соответственно совершенному преступлению, — напористо сказал Самсонов. — Тем более что все у нас двигается в сторону полной демократизации. Я так считаю.

— А кто против? — оглядел собравшихся полковник. — Только, знаете, опыт подсказывает, что не бывает движения в одну сторону. А моя бабка говаривала, что когда кажется — креститься надо… Вот я и перекрещусь, посоветуюсь, поставлю в известность. Меня от этого не убудет, А вы — работайте, раз порадовали результатом… Певцов! Что по Фрунзенской набережной?

— Прошли всего сутки, товарищ полковник… Жена позвонила с дачи, никто не отвечал, она разволновалась, приехала. Нашла мужа в подсобке, связанного и уже неживого… Врачи определили остановку сердца. Вчера уточнили с ней список похищенного, в числе прочего именное оружие, список у вас на столе. Скончавшийся — Гриднев Алексей Захарович, генерал-лейтенант в отставке, Герой Советского Союза, через месяц исполнилось бы семьдесят шесть лет…

— Тут, я вижу, два пистолета, — заметил Железняков, просматривая список.

— Револьвер системы «наган» и, судя по описаниям Гридневой, пистолет калибра шесть тридцать пять.

— У них и видео было? — удивился полковник, читая. — Вот здесь… так… меховые шубы, ордена… кольца-брошки, и — вот: видеодека неустановленной системы.

— Сын и невестка за границей. Недавно прислали, стояла нераспакованной.

— И какие наметки?

Певцов слегка пожал плечами:

— Ну ведь сутки всего… Жили обособленно, из дома на дачу, жена в основном там. Приходила раз в неделю женщина, убиралась. Ее проверяем.

— Ясно. Ясно, что пока глухо… А ведь там — оружие, и вообще дерзко совершено. И квалифицированно, судя по справкам, — полковник обвел взглядом собравшихся. — Что-то я давно Баскакова не вижу… Еще купается?

— Так точно, — подтвердил Певцов. — Послезавтра должен на работу выйти.

— Послезавтра должен, значит, сегодня может приехать… Найдите, оповестите и подключите. В том смысле, что пусть этим займется, а вы помогайте.

— Вас понял. Ко мне — все?

— Все. Все и вся по этому делу, и как можно расторопнее! Ну и что же, что сутки прошли? И не всего сутки, а уже сутки! Я бы на вашем месте обязательно так рассуждал.

Двое молодых людей, те самые, что вчерашним утром первыми навестили покойного Гриднева, встретились у кафе «Лира» на Пушкинской площади. Их опять-таки не сразу можно было узнать, поскольку она принарядилась в ультрамодные фирмовые вещи и обильно навела макияж. И он был разодет не без шика, кудри прижал клетчатой, «а ля Кэш» повязкой и нацепил серьгу в левое ухо.

— Приветик… Какие дела? А то я к Томке намылилась.

— Перетерпите. Надо заскочить к… Ну, туда. Хочу вместе.

Она взглянула испытующе.

— Я думала, развязал узелок… Нет?

— А ты думай меньше… Твое хобби другое! — раздраженно огрызнулся кавалер. — Идем сюда.

— Ты что, на кругленьких?

— Бубусь подвез… И туда докинет.

За рулем новой «девятки» сидел юнец с нежным личиком над мощной шеей. На руке, державшей баранку, желтело массивное кольцо.

— Привет, Зинон… Благоухаешь полегоньку?

— Бубусик, солнышко, вижу, опять экипажик новье? У Луситы для тебя что-то есть…

— Пусть себе в задницу вставит! Ее с месяц как менты пасут, а она на людей выходит, тварь… Куда едем, Тубик?

— В Бибирево.

— Ох, е-опс… Тогда накинешь на бензин, пупсик не фраер.

— А железки забыл?

— Ладно, — включил скорость Бубусь. — Пупсик шутит, но там ждать не станет. Оттуда тачек навалом.

Баскаков в одних плавках разбирал разбросанные подле чемодана вещи, а мать, стоя на пороге комнатки, говорила без умолку.

— …девочке нужны витамины, нужен свежий воздух, солнце, движение, наконец, ей просто необходимо внимание! А Зоя занята собой, и хотя в ее возрасте это естественно, но кто будет думать о ребенке? Эгоизм никого не доводил до добра, теперь созревают быстро, через восемь — да что я? — через пять-шесть лет Лика способна будет предъявить счет и по-своему станет права… Андрей!

— Да, мама…

— Что за манера, я с тобой говорю!

— А я хочу скорее убрать барахло и влезть в ванну… Но все слышал: Лике нужны витамины, свежий воздух, солнце, движение… Наконец, ей просто необходимо внимание. Так? Я согласен со всем абсолютно и хотел взять ее с собой… Мне не доверили. А тебе — доверяют. Вот возьми и побудь с внучкой, предоставь необходимое. Деньги я дам.

— Зачем такой меркантилизм? — ужаснулась Серафима Ильинична. — Для Лики я не считаюсь с затратами. Но всю жизнь не покладая рук я работаю и вправе иметь…