Он думал о своей маленькой супруге, которая ждет его с нетерпением дома, на улице Анжу, рядом с красиво сервированным столом. Какими же будут ее чувства, когда она узнает, что ее муж, которого она так любит и восхищается, заключен в тюрьму? Он думал о своем сыне — трехлетнем мальчике, который ничего не поймет и не будет страдать. Он думал о своих братьях, сестрах и друзьях, своих слугах и крестьянах, оставленных в Гробуа. Он думал о своих сослуживцах — офицерах и солдатах Северной и Рейнской армий. Его арест — разве это не оскорбление их славы?

Принесли еду. Он не стал есть. Медленно текло время. Очень медленно. В пять часов вечера принесли еще поесть. Короткий зимний день подходил к концу. Темная камера приняла очертания могилы. Не раздеваясь, Моро лег на кровать. Он ждал, что скоро его поведут на допрос.

Он задремал.

Около десяти часов вечера два охранника, бряцая ключами и держа в руках фонари, пришли за ним и повели в помещение для допросов. Моро последовал за ними, прошел через ряды молодых деревьев, затем сквозь сад и наконец вошел во дворец. Здесь его ждал Ренье, одетый в длинную сутану, на пурпуре которой отражался свет свечей, освещавших зал. Чувствовался резкий контраст в великолепном одеянии судьи и подсудимого, одетого в простое платье синего цвета. Верховному судье помогал гражданин Локре — секретарь государственного совета. Оба, сидевшие за большим дубовым столом, приветствовали Моро кивком головы. Ренье указал ему на стул в центре зала и в присутствии двух охранников, которые стояли на часах у двери, приступил к допросу.

— Ваша фамилия, имя, возраст, род занятий?

— Моро, Жан-Виктор, 41 год, генерал.

— Известно ли вам, что Жорж Кадудаль находится в Париже?

— Я слышал. Об этом говорят в свете.

— Знаете ли вы, что Кадудаль прибыл в Париж во главе банды разбойников, чтобы ликвидировать главу государства?

— Нет.

— Известно ли вам, что Пишегрю также находится в Париже?

— Нет.

— Были ли у вас контакты с Пишегрю, когда тот находился в Лондоне?

— Нет.

— Были ли вы связаны с Пишегрю раньше, с которым затем поссорились?

— Я был связан с ним в то время, когда служил под его командованием в Северной армии.

— Просили ли вы кого-либо вести переговоры относительно вашего примирения с Пишегрю?

— Нет.

— Известен ли вам генерал Лажоле?

— Он служил под моим командованием.

— Часто ли вы виделись с ним в течение XI и XII года?

— Он был у меня два или три раза.

— Знали ли вы о том, что Лажоле недавно был в Лондоне?

— Нет.

— Не говорил ли вам Лажоле о некоем поручении, возложенном на него?

— Нет. Он только попросил, чтобы я дал ему рекомендации о восстановлении на службе в армии.

— Вы никогда не просили аббата Давида о каком-либо поручении к Пишегрю?

— Нет.

На этом допрос закончился. Оказавшись снова в камере, Моро был доволен собой. Он не произнес ни единого слова, за которое следствие могло бы зацепиться. Но это был он, Моро. Другие, казалось, уже многое рассказали и, возможно, еще расскажут.

Другие — это Лажоле и доверенное лицо Пишегрю — некий Роллан, арестованные в один день с Моро и допрошенные Реалем. Именно их заявления послужили доказательной базой последующего обвинения. По словам Лажоле, генералы Моро и Пишегрю трижды встречались с тех пор, как последний скрывался в Париже. Первый контакт у них состоялся 29 января 1804 года на бульваре Мадлен ровно в девять вечера. Вторая и третья встречи проходили в доме Моро на улице Анжу.

Перед нами официальные протоколы допросов, касающиеся этих трех встреч, в том виде, в котором Лажоле изложил их советнику Реалю.

Первый контакт:

— Сразу после прибытия Пишегрю в Париж я должен был предупредить Моро. Вот почему я пришел в дом генерала Моро утром, чтобы узнать место их встречи, которое он должен был назначить. Он сказал мне, что встреча состоится на бульваре Мадлен на участке между улицей Комартэн и церковью Святой Магдалины ровно в девять часов вечера. Он также сообщил мне, что будет одет в синее платье с круглой шляпой на голове и что в качестве условного знака он несколько раз постучит тростью по мостовой.

Пишегрю мне сказал, что он будет находиться в фиакре на следующей улице, которая окаймляет бульвар.

За секунду до встречи с Моро некий человек, который меня узнал, сказал мне: «Генерал Пишегрю приехал и он там — в фиакре». В этот момент я увидел Моро, которому сказал: «Генерал Пишегрю прибыл». Тогда Моро указал мне на аллею, расположенную рядом с улицей Капуцинов, на которую падал слабый лунный свет, попросив меня провести Пишегрю по ней. Тогда я подошел к дверце фиакра. Пишегрю сидел как раз рядом с ней. Мне показалось, что он был не один. Он открыл дверцу, вышел из экипажа и последовал за мной по другой стороне бульвара, где я их свел вместе, а сам ушел, не зная, пошли ли за ним те люди, которые могли находиться с ним в экипаже.

— Вторая встреча произошла в тот день, когда у Моро собирались гости. Встречу мне назначил сам Моро и сказал, что она состоится у него дома. Мы с Пишегрю приехали пораньше. Еще гости не собрались. Мы прошли в гостиную, где я остался, а Моро с Пишегрю уединились в библиотеке, где оставались около получаса.

— На этот раз ни я, а секретарь Моро привез Пишегрю на кабриолете Роллана в дом Моро. Степень моего участия в этой их встрече была не больше, чем в двух предыдущих. Возвращаясь с этого свидания, Пишегрю казался мрачным и, против своего обыкновения, немного приоткрылся мне. Он сказал: «Кажется, этот парень тоже с амбициями и хочет править. Что ж, пожелаем ему успеха! Но я полагаю, что он не процарствует во Франции и двух месяцев».

Реаль продолжил допрос и спросил, что он знает об отношении Кадудаля к Моро.

Лажоле показал следующее:

— Два месяца тому назад о том, что Кадудаль находится в Париже, еще никто не знал, и тот решил проверить Моро через посредника — некоего Вильнева, бретонца, земляка Моро. Однако этот Вильнев хорошо знал только секретаря Моро, через которого и пытался установить контакты, но получил лишь уклончивые ответы Моро.

Роллан подтвердил все показания Лажоле.

— Когда Пишегрю приехал к вам по окончании своей последней встречи с Моро, что он вам рассказал? — спросил его Реаль.

— Пишегрю попросил меня отправиться к Моро на следующий день и потребовать от него окончательного ответа, согласен ли он будет, облеченный поддержкой своих людей и захватив власть, передать ее в законные руки и как можно скорее. На что Моро мне ответил: «Я не встану во главе любой партии, целью которой является восстановление Бурбонов. Они настолько дискредитировали себя в глазах народа, что любая попытка возвращения их правления обречена на провал. Если же Пишегрю согласится действовать в другом русле, то я ему заявил, что для этого потребуется устранение консулов и губернатора Парижа. Полагаю, у меня будет значительная поддержка в Сенате, чтобы получить власть. И я воспользуюсь ею, чтобы защитить Сенат. Затем общественное мнение подскажет нам, что следует делать дальше. Но до этого я ни под чем не подпишусь».

29 плювоза (19 февраля 1804 г.) верховный судья вновь отправился в Тампль для того, чтобы во второй раз допросить Моро.

Тот же зал. Такой же торжественный и холодный Ренье. Тот же судебный пристав.

— Чем занимается у вас гражданин Френьер?

— Он мой секретарь.

— Предупреждал ли вас гражданин Френьер о встречах, которые он имел с одним из людей Жоржа Кадудаля? Говорил ли он вам, чего Кадудаль добивается от вас? Просили ли вы вашего секретаря передать через него ваш ответ Кадудалю?

Наступила тишина. Моро размышлял.

— Свой ответ я хочу изложить в письменном виде. Гражданин Локре достал перо, чернила и бумагу. И Моро

начал писать:

«Несколько месяцев тому назад гражданин Френьер рассказал мне, что некто, знавший его в Ренне, но которого Френьер не знал, попросил его узнать у меня, не соглашусь ли я по причине того, что правительство обо мне забыло, либо с моей невостребованностью, послужить принцам королевской крови, в случае, если в правительстве произойдут изменения. Я ответил гражданину Френьеру, что если вы вдруг снова уведите этого человека, передайте ему, что если бы мне и пришлось служить французским принцам, то это было бы лишь в случае, если бы я возглавлял армии; причем такое предложение мне было бы сделано заранее, но никак не после победы французов. Сейчас же, когда правительство консолидировано, а я живу как частное лицо — такое предложение является чистой воды безумием.