В том же году А.В. Чаянов, выдающийся русский ученый-аграрник, публикует фантастический роман «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», где с не меньшей, чем у Замятина, силой таланта было высказано пророчество о том, что в 1984 году, после многолетнего правления большевиков, при свободных выборах в Советы большевистская партия терпит поражение, а к власти приходит крестьянская партия и ведет страну по пути процветания.
Всего на 4 года не совпало пророчество выдающего экономиста-аграрника с действительным ходом Истории. Не в 1984-м, а в 1989-м году партия большевиков фактически утратила власть в стране при свободных выборах в Советы… Правда, к власти пришли не российские крестьяне…
Впоследствии Чаянов предложил альтернативу сталинской коллективизации. Разумеется, не простили ему этого большевики. 21 июля 1930 года он был арестован по обвинению в принадлежности к «Трудовой крестьянской партии». За четыре года следствие не смогло доказать, что выведенная Чаяновым в его романе «Крестьянская партия» существует в действительности. Тем не менее в 1935 году его ссылают в Алма-Ату, а в 1937 году вновь арестовывают и приговаривают к расстрелу. Чаянову было 49 лет.
БУХАРИН: «СТАЛИН БЫЛ «ПРОТИВ», НО МЫ ГОЛОСНУЛИ «ЗА РАССТРЕЛ»
В конце 1921 года по ряду высших учебных заведений Москвы, Петрограда, Казани, других городов прокатилась волна забастовок профессорско-преподавательского состава. Причиной их стало решение возглавляемого Е.А. Преображенским Главпрофобра о подчинении всего учебного процесса в вузах студентам-партийцам, то есть представителям люмпенизированных слоев населения. Преподаватели заявили, что вопросы выбора дисциплин, изучаемых в вузах, методик преподавания их и вообще организации учебного процесса должны находиться в ведении специалистов, то есть профессорско-преподавательского состава, а не повсеместно в руках молодых безграмотных представителей бедноты.
Комячейки вузов, состоявшие из горластых, энергичных, но безграмотных представителей рабочих и крестьян, зачастую прошедших горнило Гражданской войны, поддержанные Преображенским, потребовали ареста бастовавших преподавателей.
Профессора обратились за защитой напрямую к Ленину. Председатель Совнаркома интеллигенцию «защитил». В записке Каменеву и Сталину высказал предположение, что бастующие профессора «дурачат» правительство, действуют по указке буржуазии и предложил: «…Если подтвердится, уволить 20—40 профессоров обязательно… Обдумать, подготовить и ударить сильно»{26}. Но на этом не остановился. 12 марта 1922 года пишет статью «О значении воинствующего материализма», где упрекает рабочий класс в том, что власть-то он завоевал, а пользоваться ею не научился, «ибо в противном случае он бы подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной “демократии”. Там подобным крепостникам самое настоящее место»{27}.
Однако вождь пролетариата отлично понимал, что весовые категории его партии и российской интеллигенции несопоставимы: в очных дискуссиях о путях развития российского общества большевики не устоят перед аргументами «членов ученых обществ». И потому предложил: за публичное выражение взглядов, несовместимых с официальной идеологией, следует наказывать расстрелом: «За публичное оказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает что такое». Предвидя возражения, что в условиях мирного времени такая мера может показаться слишком жестокой, Ленин поясняет: «…мы сейчас в гораздо более трудных условиях, чем при прямом нашествии белых»{28}. И тут же от слов переходит к делу, пишет записку наркому юстиции Д.И. Курскому, требуя найти такие формулировки для Уголовного кодекса РСФСР, которые позволяли бы карать расстрелом за пропаганду или агитацию против официальной идеологии. При этом уточняет, что речь должна идти не только о фактах пропаганды или агитации, но также и о таких деяниях, которые всего лишь «способны содействовать» этому{29}.
Но в 1922-м на массовые аресты и, тем паче, расстрелы интеллигенции Ленин еще решиться не смог. Много позже это сделали его ближайшие последователи. Так, когда в мае—июне 1928 года в Москве шел процесс по так называемому Шахтинскому делу, по которому группа инженеров и техников обвинялась в саботаже и диверсиях, вопрос рассматривался на Политбюро ЦК РКП(б). Сталин выступил за смягчение наказания, но вынесен был смертный приговор.
Бухарин позже рассказывал: «Сталин предлагал никого не расстреливать по Шахтинскому делу, но мы с Томским и Рыковым сговорились и голоснули за расстрел», и большинство членов Политбюро поддержало эту группу, а не Сталина{30}.
Но это было уже после смерти Ленина. А в 1922-м Ленин на расстрел еще не решился, приказал Дзержинскому арестовать сотни ученых и отправить их за границу (знаменитые «философские пароходы»){31}. И это было проделано в то время, когда экономика страны остро нуждалась в образованных, опытных управленческих кадрах, а оставшаяся после Гражданской войны в Советской России интеллигенция готова была служить Родине. Не большевикам, но стране и своему народу. Как говорил и писал Питирим Сорокин, тоже высланный из России властью, русская интеллигенция хоть и не разделяла марксистских воззрений и считала, что ее «активное участие в государственной и политической жизни становится невозможным», jeM не менее все же отвергала идею эмиграции, полагая, что если заняться неполитической деятельностью (научной, культурной и т.д.), то власти скоро поймут, что эта деятельность интеллигенции представляет собой огромную важность для укрепления государственного устройства новой России{32}. Но тщетно. «Образованный мусор» ни Ленину, ни его последователям ни в каком качестве не был нужен. Большевики смертельно боялись интеллигенции.
С точки зрения здравого смысла это понять трудно, даже невозможно, но так было. Расплачиваться за такую политику пришлось следующим поколениям. И не только нынешним, но и грядущим.
Вот только Сталина под эту общую гребенку сверстывать не стоит. А такая тенденция у публицистов сохраняется по сей день. Так, 28 сентября 2007 года газета «Ведомости» опубликовала очерк редактора отдела и обозревателя газеты Максима Трудолюбова и Павла Аптекаря «Пароход наоборот». Речь шла о высылке на пароходе в Германию 29 сентября 1922 года из России группы российских интеллигентов. Авторы перечисляют фамилии тех, кто стоял за этой высылкой, и называют, через запятую, «Ленина, Бухарина, Троцкого и Сталина». При этом ссылаются на письмо Ленина Сталину от 16 июля 1922 года, где вождь делает выговор генсеку за то, что не выполняется распоряжение Ленина о высылке: «Надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу, безжалостно. Всех их — вон. Очистим Россию надолго». Авторы почем-то не обращают внимания на тот факт, что это ведь не Сталин писал Ленину о необходимости высылки интеллигенции, а наоборот. Сталин же этот процесс как раз сдерживал. Правда, чаще не в виде прямого противостояния, а в форме затягивания в выполнении прямых распоряжений вождя.
При такой государственной политике отношения к образованной части общества русская интеллигенция после Октября 1917-го была вынуждена или развивать своими талантами и энергией Америку, Югославию, Болгарию, Чехию, Аргентину и Парагвай, Австралию и Англию, или же погибать в отечественных тюрьмах и лагерях.
ГЛАВА 3.
СУДЬБЫ РАЗНЫЕ, ВЗГЛЯДЫ — ТОЖЕ
В XX столетии в мировой сталиниане много внимания уделялось проблеме взаимоотношений Ленина и Сталина. Сравнительная оценка этих взаимоотношений в глазах историков пережила три крупных этапа.