В том, чтобы выгнать мусульман-турок с исконно православных земель, была и политическая, и идеологическая подоплека. Россия во времена царствования Екатерины перестала довольствоваться ролью второй скрипки — она хотела дирижировать оркестром. Екатерина считала, что Россия уже достаточно долго училась у западных держав и теперь сама может их поучить. Геополитический вектор разворачивался на юг и восток: Екатерина хотела владеть половиной мира. Вряд ли императрица смогла осуществить эти планы, если бы русские не воспринимали Константинополь как духовную родину. Как европейские рыцари шли спасать Иерусалим от неверных, так русские витязи должны были спасти Константинополь. Освобождение прежней столицы православной империи было делом чести русского народа, частью русского национального самосознания: «В случае с турками это сознание, начиная с мая 1453-го года, неизбежно упиралось в утраченный Константинополь. Да, конечно, приобретение этого города, расположенного на берегу узкого пролива, по которому ни один корабль не пройдет без ведома здешних пушек, — очень выгодно: сама природа устроила здесь для обладателей Константинополя место таможенного досмотра. Так же удобно стояла когда-то на берегу другого пролива Троя. И так же, как взятие Трои в памяти греков осталось делом чести и славы, а не торговой выгоды, — так возвращение Константинополя в новую эру было одушевляющим подтекстом сухого практического действия»^{33}. К тому же существовал поучительный пример из недавнего прошлого: в 1760 г. лихие русские казаки вошли в столицу Пруссии — Берлин — и удерживали ее три дня. Проку от этого рейда не было никакого, но это событие взволновало и Европу, и Россию: оказалось, что русская армия способна побеждать неприятеля на его территории. Для боевого духа и морального настроя это трехдневное взятие Берлина сделало гораздо больше, чем все пропагандистские лозунги.

Неизвестно, какова была бы судьба всех этих идей, если бы в дело не вступили причины личного характера. Принято считать, что главным вдохновителем и разработчиком греческого проекта был Григорий Потемкин. Да, осуществление этих честолюбивых имперских замыслов Екатерины произошло уже во времена влияния Потемкина, однако первым в окружении императрицы об этом заговорил Григорий Орлов. Он был знаком с положением дел в захваченной Греции от слуги — грека Папазули, который вдохновенно рассказывал о своей отчизне, сокрушался о ее незавидном положении и предлагал различные пути исправления ситуации. Братья Орловы вдохновились этой благородной идеей спасения единоверного народа от мусульманского ига. Это было так похоже на них: авантюра с благородными целями помощи несчастным. Какое-то время Григорий обдумывал эту идею. Все братья были на его стороне — так чего же ему было бояться? Можно было смело кидаться в бой. Таково было кредо братьев Орловых — спасение единоверцев. Ни о каких политических и экономических выгодах они не думали — об этом потом будет думать Екатерина.

Идея изгнания турок из Константинополя настолько прочно засела в голове Григория, обычно не интересовавшегося государственными делами и откровенно их сторонившегося, что однажды, в январе 1769 г., случился прецедент. Как обычно, фаворит императрицы участвовал в заседании совета, посвященного русско-турецкой войне. Но в тот раз совет был необычным, потому что обычно молчавший или что-то говоривший невпопад Орлов попросил слова. Когда императрица разрешила ему говорить, он с жаром принялся рассказывать ей о Константинополе и об экспедиции русского флота в Архипелаг, о возможном восстании греков против турецкого владычества. Все присутствовавшие, а более всех сама Екатерина, были поражены: невежественный и легкомысленный Григорий Орлов предстал осведомленным и знающим человеком. Екатерина пришла в неописуемый восторг: она расстраивалась, когда ее любимец выказывал свое невежество, но упорно заставляла его принимать участие в политике. Теперь же она укрепилась в своем убеждении, что у Грицы есть способности и таланты, и никто не мог теперь переубедить ее. А Григорий Орлов даже представил кое-какие документы, полученные им от французского офицера Сен-Марка. Он находился на службе императрицы, но до этого служил в Венецианской республике. Дело было решенным — Екатерина Великая отдала приказ готовить эскадру. План вылазки разработал украинец Тамара. Решающую роль должны были играть три брата Орловых — Григорий, Алексей и Федор. Государыня согласилась со всем, кроме одного, — Григория она оставляла около себя. Россия начала готовиться к морейской экспедиции. Была поведена большая пропагандистская работа: 19 января 1769 г. по указу самодержицы напечатали воззвание к христианам, живущим на Балканах, по-гречески и по-старославянски. Текст содержал призыв к восстанию и обещание помощи в случае оного. Агитатором подвизался болгарин, состоящий на русской службе, подполковник Даразин. Переодевшись в одежду пилигрима и спрятав воззвание в посохе, он принялся распространять крамолу. Благодаря его действиям восстание поднялось в Черногории, затем в Албании, Македонии, Боснии и Герцеговине. Однако пока русские собрали эскадру, пока доплыли, пока добрались до повстанцев, бунт был подавлен.

Екатерина и ее советники замахнулись на великие цели, которых не удавалось достигнуть даже самому Петру Великому. В программе-максимум значилось: выход к Черному морю, свободное судоходство в этом ареале, укрепление в Крыму и постепенное заселение прибрежных территорий подданными российской короны. С этой целью началось строительство русских военных крепостей в Азове и Таганроге. Одновременно начались маневры русских войск: одну армию послали в Молдавию за реку Днестр, чтобы турки не смогли выйти к границе Польши, другая пошла к рубежам России. Григорий Орлов посоветовал императрице снарядить одну эскадру в Кронштадт, которая должна была инспирировать восстание православных греков и славян против турецкой Порты. Другая же эскадра должна была устроить диверсию в турецком тылу. Узнав об этом от брата Федора, Алексей Орлов, бывший тогда в Италии по государственным делам, написал Григорию: «Я здесь нашел много людей единоверных, которые желают быть под командою нашею и служить в теперешнем случае против турок. <…> Они храбры, любят меня и товарищей моих много за единоверие; все повеленное мною хотят делать. Выступайте с одного конца, а я бы с другого зачал»^{34}. Предложение Алексея было принято: Екатерине были присущи азарт и страсть, поэтому она дала отмашку. И в июле 1769 г. первая эскадра вышла из Кронштадта, потом были сформированы еще две. Алексей Орлов принял командование эскадрой уже за границей.

Однако все было не так просто, как представлялось удалым братьям Орловым. В наследство Екатерине достались разброд и шатание во флоте, разруха и устаревшие, прогнившие корабли. Бороться с лучшим флотом в Европе с такими кораблями было невозможно, но для Орловых такого слова не существовало. Каждый из них мог в одиночку справиться с медведем, они презирали опасности, поэтому только Орловы могли осуществить эту дерзкую авантюру: «…сделавшись после революции первостепенными государственными вельможами, они, конечно, остепенились, но своих размашистых привычек не утратили. Укрупнился масштаб: шесть лет назад они волновали петербургскую гвардию против голштинского ига, теперь готовы были поднять Грецию и Балканы против Порты»^{35}. В августе того же года русская армия взяла ключевую крепость Хотин, расположенную за Днестром. Ключевой она была потому, что со штурма этой крепости начиналась любая война с турками. Осенью армия продолжила свое победное шествие — были завоеваны Яссы и Бухарест, Молдавия вошла в состав Российской империи. Но это все были малые, хотя и очень важные победы, главной цели добиться не удавалось. Очень скоро стало очевидным, что в этот раз взять Константинополь не удастся.