По вечерам, перед сном он расхаживал из угла в угол, руки за спину, с лицом задумчивым и озабоченным. Данута только посматривала на него. И вот однажды, померяв так-то комнату, он остановился у окна и тихо сказал:

— Здесь надо работать, вот о чем я все время размышляю, Данута.

— Тебе работать? — спросила она, приподымаясь. — Почему тебе?

— Егерям! Всем порядочным людям. Прежде всего нашему Мише, как только закончит учебу.

Она не нашлась что ответить.

Встал он чем свет, сходил в местное лесничество и решил там какие-то служебные дела по своему ведомству. Завернув в Управление заповедника, он первым делом спросил у Телеусова, какая сейчас дорога на Кишу.

— Через Сохрай нельзя проехать, Михайлович, воды в низинах множество, прямо топь. Ну а ежели в Хамышки, то посуше, зато опасней в ущелье. Там и телегой можно, только у Даховской моста еще нету, брод. Сейчас-то мелко. А ну задождит?

— Гунали поехал в Кишу?

— Вчерась, как все сготовили в дорогу. И Кожевникова забрал, и плотников. На осьми вьюках повезли, чтобы строить для научников. Може, ко мне рискнешь? Поживете с Данутой на свежем воздухе. Мы коляску раздобудем, тихо-гладко поедем. Вон какая погода солнечная. У нас благодать, как хорошо!

— Ты с Данутой потолкуй, — дипломатично ответил Зарецкий, хотя решение поехать вместе с учеными, которых ждали со дня на день, было уже неодолимым. Пусть начало подвижнического труда этих ученых не омрачится каким-нибудь опасным происшествием. Он может помочь им, передаст опыт. Ведь он так много знает о Кавказе!

Данута встретила мужа строго и отчужденно. Видимо, разговор с Алексеем Власовичем уже состоялся. Молча собрала она на стол, молча села напротив.

— Ох, Андрей, — сказала она вдруг совсем не то, что хотела сказать. — Ты так рискуешь!

— С тобой — хоть в ад! — весело отозвался он, поняв, что жена согласна. — Не одни едем. Молодежь едет, веселый народ. Нам ли с тобой бояться!

— Но не дольше недели, с таким условием. Я хочу домой. Жду писем от Миши, он тоже заждался ответа, волнуется.

— Хорошо, на неделю, — легко согласился Зарецкий. — И тогда домой. Нет, не так я выразился: в Краснодар. А там видно будет, правда?

Глава вторая

Потомок Кавказа в украинских степях. Владыка гибридного стада. Приезд профессора Кожевникова. В Аскании-Нова. Майкопские встречи. Кишинский кордон. Старые друзья вместе. Научная станция. Дети Бодо.

В теплый сентябрьский день 1933 года ученые Аскании-Нова собрались у главной конторы: ждали со станции первого зубра кавказских кровей, правнука самого Кавказа, трехлетнего Бодо.

Аскания-Нова купила быка у фирмы Руэ, не постояв, как говорится, за ценой. Интересно, каков этот иностранец русского происхождения…

После гибели зубра Альфреда в заповеднике осталось более тридцати зубриц и зубробизонок и ни одного чистокровного зубра! План восстановления вида, а точнее, выведения условно чистых зубров методом поглотительного скрещивания, который настойчиво проводился в жизнь Борисом Константиновичем Фортунатовым, Александром Александровичем Браунером и Сергеем Николаевичем Боголюбским, — этот план находился под угрозой. Близко-родственное разведение зубробизонов неизбежно вело к вырождению.

С прибытием Бодо возникала надежда прилить свежую кровь в стадо, повысить степень чистокровности по кавказскому зубру.

С трудом сохранив небольшое число гибридных зверей в годы гражданской войны, асканийские ученые за короткий срок увеличили это стадо во много раз. Заповедник уже продавал своих зубробизонов и бизонов в Англию, Германию, в зоопарки своей страны. Но все они были либо детьми и внуками беловежцев, либо гибридами с примесью бизонов.

И вот первый представитель горного подвида…

Подымая облака пыли, по узкому проселку прошла кузовная машина с высоким и длинным ящиком на расчалках. Из переднего люка ящика на ровную серовато-зеленую степь с усталыми глазами взирал молодой зубр. Широкий лоб с курчавой шерстью был густо запылен. Особого интереса к новым местам Бодо, пожалуй, не проявлял. Людей он одарил сердитым взглядом и попятился в своей клетке.

Ящик спустили по бревнам и поставили задней стороной вплотную к узкому входу — струнке в углу загона, окруженного высокой жердевой оградой. Рабочий с ломиком забрался на ящик и отодрал всю заднюю стенку. Она упала, обнажив густо запачканную навозом внутреннюю сторону.

Бодо осторожно попятился в пролом. Никто не кричал, не понукал его. Зубру с трудом удалось развернуться в узком месте. Перед быком оказался коридор с зеленой незатоптанной травой. Нос уловил незнакомые, сухие запахи степи, полыни, ковыля, какой-то особенный воздух. Он оглянулся. Несносные люди толпились по ту сторону ограды. Щелкали затворы фотоаппаратов. Хвост у зубра поднялся. Горячее желание ринуться в атаку наполнило его. Но тут ветерок донес аромат свежей, чуть привяленной овсяницы. Гора аппетитной, только что скошенной травы лежала в тридцати шагах от него. Зубр был голоден, голод пересилил ярость. Бодо подошел, понюхал траву и, уткнув морду в рыхлый стожок, с наслаждением захрустел травой.

Насытившись, зубр отошел от травяного стожка и, обнаружив рядом земляную пролысину, гребанул по ней передним копытом. Поднялась пыль. Он опустился на колени, потом повалился и всласть покатался с боку на бок, временами быстро вскакивая, чтобы отряхнуться, подергав всей кожей. Зуд утихал, ему захотелось размяться. Он крупной рысью помчался вдоль всех четырех сторон загона. Увидев людей, круто свернул на них и неожиданно ударил лбом и рогами по жердям. Ограда устояла, и Бодо, сорвав на ней злость, отправился к пыльной плешинке поваляться еще раз.

Снова побегал, изучая новые запахи. Почуял незнакомых зверей в степи. Нашел корыто с проточной водой, осторожно попил солоноватой, незнакомого вкуса воды и опять побежал.

Завечерело. Повеяло мягкой прохладой. Бодо остановился и надолго застыл как изваяние.

Красивый бык!

Даже когда Бодо стоял, его фигура не теряла подтянутой боевитости, он выглядел застывшим порывом, взведенной пружиной. Боец, готовый к немедленным действиям. Чуть опущенная морда и всевидящий взгляд исподлобья, широченная волосатая грудь, вздыбленный бугром загривок, черно-коричневая в заметных завитках шерсть, которая все же не скрывала железно-выпуклых мускулов, толстые, крепкие ноги — весь облик Бодо вызывал в памяти мысль об ископаемых громадах, о животных — исполинах прошлого, тех времен планетной юности, когда мощь, подвижность и воинственность являлись обязательными условиями для продолжения рода.

Налитое тело, быстрая реакция, подвижной черный нос, улавливающий самые малые запахи, чуткие уши и короткие черные рога — все выдавало в нем существо, умеющее постоять за себя. А ведь это был прирученный зубр, третье поколение выросших в неволе. До чего же сильно и неистребимо дикое начало в звере, если ни время, ни властный человеческий характер не смогли сделать из правнука Кавказа послушного домашнего животного!

Ему захотелось лечь. Он походил по загону и, облюбовав тенистую площадку под акациями, опустился, поджав под живот ноги.

Солнце село. Небо в степи темнело быстрей, чем в лесах на побережье Балтийского моря, откуда его привезли. И не холодало, как там. Все это было непривычно, но усталость брала свое. Бодо опустил морду и задремал.

Во сне он не потерял контроля за окружающим. Где-то заржали кони, звук не обеспокоил, не вывел из оцепенения. Донеслись голоса людей, смех. Пролаяла собака, достаточно далеко, чтобы не обращать на нее внимание. Сон становился более глубоким. Возникло что-то странное, обращенное внутрь, смутно осознанное. Вдруг увидел он огромные камни и лес, вздыбленный к самому небу, а то и падающий в пустоту, на дне которой гремел кипучий поток. И белые вершины увидел, откуда текла свежая прохлада. И шорох высоких, пахучих деревьев. Из каких далей памяти возникла картина природы, среди которой жили его предки?..