— Отправляйтесь куда угодно! Хоть к черту на рога, не возражаю! Можете даже всунуть голову прямо в жерло немецкой пушки.
Отряд из пяти человек, к которому присоединилась Юлия Сабо, шел в ночной поиск под командой молоденького белобрысого младшего лейтенанта. Чернота ночи скрадывала льняную белизну его волос, а под темно-серым плащом не было видно пятиконечной Золотой Звезды, украшавшей грудь молодого офицера.
Зайдя в тыл врага, командир группы приблизился к риге, где, по полученным им данным, в предыдущие сутки располагалась венгерская рота.
Разведчики продвигались по узкой, еле различимой даже при дневном свете лесной тропинке. Только один раз пришлось им с нее сойти: младший лейтенант решил уступить дорогу трем гонведам, которые откуда-то из тыла подносили на передовую ужин солдатам. Но командир хорошо помнил, что сегодня главная его задача не в захвате «языка», а в простой разноске газет.
Трое гонведов, тихо переговариваясь, спокойно прошли мимо. Юлия Сабо не только явственно слышала их голоса, но и разобрала, о чем они говорили.
Гонведы скрылись в темноте, голоса их затихли.
— О чем они балакали? — спросил младший лейтенант.
Юлия Сабо только рукой махнула, командир разведчиков, казалось, ее понял.
— Да, бедняги эти мадьяры! — заметил он вполголоса. И добавил, что сочувствует простым венграм.
— Вы сами-то… из рабочих, товарищ младший лейтенант?
— Нет… Я студент художественного училища.
Выполнив задание, разведчики благополучно вернулись в город.
И все же распространять газету исключительно с помощью разведчиков и патрулей значило бы попросту заниматься кустарничеством.
Поэтому основные тяготы по доставке ее легли на самолеты. Ночью, через сутки после выхода в свет первого номера, в воздух взмыли четыре машины и улетели далеко за линию фронта. Лететь на одной из машин, экипажу которой была поставлена задача пересечь Карпаты и разбросать экземпляры «Венгерской газеты» в районах Мукачева и Берегова, попросился и Балинт. Нелегко ему было получить разрешение на эту ночную вылазку, однако он своего добился.
В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября Геза Балинт вновь увидел тот край, где провел детство. Бывало, мальчиком он часами смотрел на высоко плывшие в дальние края облака и страшно им завидовал. Теперь, уже полысев, он из просвета между облаками жадно вглядывался в родную землю, затаившуюся во мраке, чувствуя одновременно и счастье, и гордость. Он смотрел вниз с трепещущим, смятенным сердцем, переполненный страстными, бурными надеждами.
Балинт ощущал родную, такую любимую им землю скорее сердцем, ибо различить что-либо было нелегко. Перед его взором проплывали какие-то темные пятна, и только кое-где их сменяли полосы, круги, треугольники и квадраты. Когда глядишь на землю ночью, с высоты облаков, покрытые лесом горы кажутся черными бездонными ямами, озера — серо-белыми меловыми горами, реки — извивающимися змеями. Сады, виноградники, кукурузные поля — это гонимые ветром тучи. Огоньки, которые, несмотря на затемнение, поблескивают то тут, то там на черной земле, не что иное, как блуждающие или неподвижные звезды. Тянущиеся к самолету розовые или фиолетовые черточки трассирующих пуль — кометы. Вон далеко, на опушке леса, загорелась новая звезда — какой-то гонвед чиркнул спичкой. Гонвед бросил спичку и затоптал ее каблуком — погас какой-то мирок. В одном из домов приоткрылась дверь или заколыхалась на окне маскировка — сверху кажется, будто огонь полыхнул по деревне…
На несколько секунд самолет взмывает поверх облаков, и над самой головой Балинта, в непосредственной близости от него, проплывает серебристый лик полной луны. Но вот машина вновь соскальзывает под облачный покров. Пилот делает знак: «Пора!»
Балинт срывает с пачки шпагат и энергично выбрасывает двести пятьдесят газет в воздух. Полет продолжается. Обернувшись назад, Балинт видит, как сброшенные им листы расправляют свои бумажные крылья. Похожие в темноте на больших серых птиц, они как-то нехотя спускаются к черной земле. Полное безветрие. Ничто не мешает полету этих больших и ленивых серых птиц.
Летчик описывает широкий круг над темными облаками, и Балинт снова видит, как неторопливо снижаются газетные листы. Сейчас они где-то впереди, но уже глубоко под машиной. Медленно, очень медленно плывут они к земле.
Луна из черных туч переползает в жиденькую, бледную, разлохмаченную тучку с бахромой по краям. Она пронизывает ее своим светом, и несколько бликов, скорее угадываемых, чем видимых, падают на газетные листы, уже приближающиеся к намеченной цели. Теперь эти неуклюжие птицы кажутся серебристыми.
Луна вновь исчезает. Запрокинув голову, Балинт смотрит вверх, в темное, беззвездное небо. Потом опять переводит глаза вниз, на землю, хоть и затемненную, но продолжающую мерцать сотнями земных звезд. Свет этих скудных, тусклых звездочек притягательней и теплей ослепительного сверкания гордых небесных светил!
«Погрузить землю в беспросветный мрак нельзя! Нет, нельзя! Этого никогда не будет!»
Балинт на секунду закрывает глаза, и ему начинает казаться, что он сам камнем падает вниз, все ближе и ближе к земле…
Вот сброшена с самолета третья, потом четвертая, наконец, последняя, пятая кипа газет. Сейчас самолет уже далеко от того места, где ветер впервые подхватил на свои крылья листы «Венгерской газеты». Но Балинту чудится, что они все время кружатся на одном месте. И лысый майор продолжает всматриваться вниз, стараясь угадать, где же приземлятся эти его послания землякам.
Небо черно. Земля вся в звездах.
Оттуда, с испещренной звездами земли, густо взлетают к темному небу розовые и бледно-лиловые нити — это вражеские зенитные батареи нащупывают самолет. Они ищут ту самую машину, в которой, закрыв глаза, сидит майор Балинт, в то время как перед его мысленным взором проносятся картины чреватого борьбой и богатого победами будущего.
2. Там, где прошли гитлеровцы
Было около трех часов ночи. Работа к этому времени закончилась, печатный станок отстукал седьмой номер «Венгерской газеты».
Типография помещалась теперь не во Львове. Когда линия фронта вскарабкалась вверх, на северные и северо-восточные склоны Карпат, и передовые полки Красной Армии во многих местах достигли гребня горной цепи, редакция «Венгерской газеты» перекочевала в затерявшуюся меж гор деревушку. Сюда нельзя было захватить ни львовской типографии, ни дворца Радзивиллов.
В долине, неподалеку от северного въезда на Лаваннейский перевал, стоял старинный женский монастырь. Здесь имелась небольшая типография, владелец которой разорился. Тогда ее приобрел монастырь, чтобы печатать молитвенники и священные писания. До издания книг дело, правда, не дошло, зато торговцы и трактирщики из соседних городков стали снабжать монастырь заказами на всяческие рекламные проспекты, меню и счета. Таким образом, приобретенная по дешевке допотопная типография приносила даже кое-какой доход. Когда Галицию оккупировали немцы, монашки спрятали свой печатный станок. А теперь, узнав, что для Красной Армии требуется типография с латинским шрифтом, отрыли закопанный в землю станок и наборные кассы и сдали их напрокат газетчикам. В монашеских кельях нашла приют и редакция «Венгерской газеты».
Типографский шрифт оказался очень бедным, он позволял одновременно набирать всего две газетные полосы. Таким образом, газету приходилось делать в два приема: сначала набиралась и печаталась первая и четвертая полосы, затем набор рассыпали и вновь набирали уже вторую и третью, внутренние. Работать в таких условиях было бы нелегко даже в том случае, если бы редакция располагала пятью-шестью наборщиками. А между тем Балинт смог взять с собой из Львова только двух бывших военнопленных.
Один из них, Даниэл Бажик, наборщик из Мишкольца, был глух. Перед тем как он попал в плен, в последний проведенный им на фронте час, рядом с ним взорвался ящик с ручными гранатами. Чудо из чудес, что Бажик вообще остался жив, не получив даже ни одной царапины. Но зато он совершенно оглох, и общаться с ним приходилось только письменно. Анна Моцар раздобыла где-то грифельную доску с мелом, и все указания Бажику давались исключительно при помощи этой доски. С потерей слуха Бажик стал постепенно отвыкать и от речи: получив какое-нибудь задание, он отвечал на него письменно.