Толчок ногою, еще толчок. От страха усиливалась слабость, слабость помогала притворству. Его оставляли на время в покое, но по отдельным словам, до голосам, по трудно уловимым изменениям лиц он чувствовал, что настроения иноплеменников сменяются, как непогода и ведро раннею весною.

— Он — разведчик, он передовой племени лесных людей. За ним по пятам придет все племя.

— Наберется сил и убежит ночью. Надо его убить.

— Нам, людям больших рек, не нужны лесные люди. Он слаб. И к тому же нем и глух к нашей речи. Убить.

Светловолосый открыл глаза.

Это означало: не нем и не глух.

Ему стянули ремнем руки и поволокли дальше от берега, на середину широко раскинувшегося стана. На четвертый день снова развязали, кинули ему пищу, и видно было, что злоба против него поулеглась. Когда всем стало ясно, что он на самом деле еще очень слаб и вовсе не притворяется, ему дали испить меду, смешанного с настоем горьких трав. Такого напитка не готовили жители родной пещеры. И снова мелькнули в руках иноплеменников похищенные у медвежьего племени предметы.

Бородатые не расставались с ними, и Светловолосому стало ясно, что жизнь его как-то связана с этими предметами.

Притворяться дольше не стоило. Его стали сытно кормить. Никто не отгонял его от огня.

И вдруг снова все изменилось. Был вечерний час, костры разгорались, журавли трубили в лугах, человеческие двойники — тени — стали длинными и изменчивыми. Люди темноволосого племени шумно делили между собою улов. Крупная рыбина, сверкнув красноватою чешуею, упала на траву возле Светловолосого. Юноша поднял ее и несмело протянул ближайшему из стоявших у костра мужчин. И вдруг раздался низкий, как ворчанье медведя, крик:

— Рыбу ему дают! Рыбу — лесному человеку!

Казалось, от этого злого крика ярость овладела племенем. И мужчины и женщины неистовыми голосами утверждали то, о чем за секунду до этого никто не думал: будто Светловолосый и его убитые спутники приплыли не от верховьев реки, а от устья, чтобы отбить похищенную племенем в приморье женщину. Все знали, что плот принесло сверху, с восхода, а девушку взяли на закате, там, где почти необитаемые, уходящие на полночь леса спускаются к приморским пескам. Но в данную минуту никто не интересовался тем, как это произошло на самом деле.

Племя вспыхнуло яростью, точно сухая степь огнем. У пленницы были светлые волосы, у пленника тоже. Отчего бы им не быть детьми одного племени?

Светловолосый уже раньше заметил, что мужчины чужого племени легче, чем его родичи, приходят в бешенство, но столь же легко успокаиваются. Толпа бросилась за пленницей. Привели высокую, юную, тяжелую, как буйволица, девушку, с глубокими рубцами на щеке и на плече — рубцы эти не хуже искусного ожерелья украшали ее.

Руки иноплеменников протянулись вперед: все указывали на волосы пленников. Женщина и юноша выделялись светлым пятном среди темноволосой толпы.

Пленники с испуганным недоуменьем взглянули друг на друга. У нее были почти белые с рыжим отсветом волосы. В своем племени Светловолосый видел волосы таких оттенков только у древних старцев. Сам он был гораздо темнее пленницы, тоньше ее в кости, ниже ростом. Такие сильные и высокие женщины не рождались в медвежьей пещере.

— Говори! Говори! — требовали люди чужого племени от пленницы, толкая ее вперед я дергая за волосы.

Она поняла, что и он — пленник, что ему, как и ей, угрожает опасность, и о чем-то быстро, серьезно и негромко заговорила на родном языке. Ее речь показалась Светловолосому еще более чуждой, чем полуусвоенная речь половившего обоих племени. Но девушка понравилась ему. У нее были белые, под корою грязи и ссадин, ноги. Несмиренное буйство и силу угадывал он по движениям этих ног, по глазам, по завиткам волос, по тому, как она упрямо отталкивалась от тащивших ее людей. Он и она были товарищами по судьбе, как два отбившихся от стада буйвола. Несхожие между собою, они оба еще резче отличались от неистовствующих вокруг мужчин и женщин. Юн не мог ей ответить, но она поняла, что в его молчании было дружелюбие.

Метала тяжелые слова пленница, молчал Светловолосый, зорко следило за обоими притихшее племя. И вдруг все снова закричали, затопали, замахали руками, засмеялись.

— Чужие! Чужие! — понял Светловолосый смысл этого крика. Пленницу увели. Светловолосого вытолкнули из круга. Он стал следить за тем, в какую часть стана ведут пленницу, чтобы разыскать ее позже, но грозный окрик заставил его оглянуться. На плечи опустились темные, сильные, в буграх жил руки, у самого лица его тускло зажелтели древней желтизной изображенье коня и ожерелье. Светловолосый понял, что на этот раз придется отвечать. Он повторил несмело — впервые в жизни своей и в жизни своего племени — на языке обступивших его чужих людей:

— Говори, — и в знак покорности слегка пригнулся, опустив руки ладонями к земле.

Когда надо было отвечать «да», он еще ниже опускал руки; когда надо было отвечать «нет», он с подчеркнутым недоумением и страхом глядел в глаза допрашивающих. Иногда он решался произносить отдельные слова на языке чужого племени, и когда он это делал, все племя волновалось непонятным для себя, но глубоким и не злобным волнением. Слово — точно капля крови, упавшая из жил племени в открытую жилу чужака. Одна только капля, и он уже как-будто не чужой — камень, принесенный из далеких стран и положенный среди издревле задымленных камней очага.

— Это принадлежит людям твоего племени? — Да.

— Такого много у твоего племени?

— Много.

— Люди твоего племени сами режут это из кости?

— Сами.

— Или, может быть, добывают это у других племен?

(примечание к рис.)

— Нет, сами.

— И костью для резьбы владеют люди твоего племени?

— Да, владеют.

— Много этой желтой кости вокруг жилищ твоего племени?

— Да, много-много…

— А это есть у твоего племени?

— Нет.

Перед глазами пленника оказались предметы из янтаря, одни белые, как молоко, другие желтые — желтее мамонтовой кости и прозрачнее меда. Видно было, что и янтарь у племени не свой, а перешел издалека из рук в руки. И тут только понял пленник, что чужое племя любит украшаться, а своих украшений у него нет. Цвет к цвету подобраны меха на одеждах. Жилы прошиты узором. Цветные раковины — «от теплых вод», вспомнил он рассказы Рысьих Мехов — поблескивали на одежде. У иных зрелых охотников на оружии и на одежде были отметины знакомых ему цветов, нанесенные растительными красками. У других мелкие янтаринки дрожали возле шеи. Женщины с веселой жадностью трогали руками ценные предметы. И путаные мелкие узоры были насечены на древках копий и даже по краю челнов.

Кровная верность медвежьему племени подсказала Светловолосому, что значит этот допрос. Река — путь к пещере. Светловолосый — живой свидетель доступности этого пути. Иноплеменники смелее, быстрее, подвижнее людей отчего племени. На охоту или на рыбную ловлю они редко уходят в одиночку, все делают сообща, с веселым криком, как птицы, прилетающие с зимовья. Это опасно. Прольется кровь, погибнут и старики и сверстники, погаснет без пищи вечный огонь отчей пещеры…

Волнуясь, по-детски торопливо, пытался он рассказать внимательно слушавшим его чужакам, что им лучше не итти к породившей его пещере, что по пути их стережет медведь, величиною — он поднял руку неопределенно вверх, что злая рысь прячется под рекою, что холодные ветры будут дуть им в глаза, что драгоценной кости гораздо больше в других местах, что такой же юноша, как он, косоглазый удачник, нашел груды этой кости в никем не охраняемой пещере… — пытался рассказать и не мог. От напряжения глаза его слезились, и пот обильно проступал на теле; не только на чужом языке, но и на родном не стало бы у него слов для такого рассказа. Он знал про все это, видел это, внушал мычанием, взмахом руки, сверканием глаз; в каждом его движении, обращенном к стоящим вокруг воинам и охотникам, была просьба: «не иди», «не иди», «не иди». Но люди чужого племени по-своему перетолковывали это волнение. Для них оно означало, что путь к мамонтовой кости не труден, силы лесного племени не велики, добыча бесспорна.