Мальчик неохотно пошел: уплывающее по грязно-желтым волнам бревно притягивало его внимание.
К вечеру дождь прекратился. Подул северо-западный ветер и погнал гряды облаков, встряхивая отяжелевшие от влаги деревья. Но вода в реке не убывала. Мужчины с хмурыми лицами остались на ночь на берегу, охраняя челнок, ивовые плетни и бревна, очистка которых брала много сил и времени.
VI. Освобождение
Светловолосые, Тот Другой, что жил с Косоглазым и толпа несовершеннолетних кольцом стягивались к хижине, в которой находился заключенный. В тот вечер было разложено много огней, и отблески их, перекрещиваясь, ложились на стволы, на лица, на камни. Огромные клубы дыма плыли над священным костром. Отсыревшие сучья, подхваченные сильным огнем, гудели глухо и угрожающе. А по сходящим к реке террасам, то ближе, то дальше, поблескивали огоньки очагов. Высокий человек в ярком кругу огня свежевал тушу небольшого кабанчика, и время от времени из темноты в освещенный круг врывались ожидающие подачки дети.
Стража к ночи была усилена, потом часть ее ушла к старцам за указаниями. Вокруг большого костра и на подступах к пещере деловито собирались вооруженные люди. На фоне залитых светом стен оттиснулось оружие. Лица, черные впадины глаз под крутыми бровями, ноги, нагие плечи, звериные шкуры, бороды, склоненные или откинутые назад головы, казалось, дрожали вместе с дрожью густых теней и световых пятен от каждого дуновения ветра. Кто-то седобородый, став у самого огня, долго говорил притихшим вокруг. Руки его были сложены на посохе, а борода закрывала конец посоха и грудь. Лицо Старого Крючка было в тени. Пламя освещало только его безобразную, точно нарост на березе, копошащуюся у самой земли спину и падавшую на руки бороду.
— Пора, — сказал старший из светловолосых.
Живые тени слились, толпа молодых охотников стала лицом к лицу со стражею. Молодой, звенящий голос весело произнес:
— Второй день Косоглазый не ел ни рыбы, ни мяса. Земля отсырела — ему нечем укрыться от холода. Мы принесли ему пищу, питье и одежду.
— Нечестивому не надобна ни пища, ни одежда, — ответил кто-то жестко и хрипло. Говорящий резко придвинулся к пришедшим. Тускло блеснули кольца ого рыжей бороды, сильные плечи и коричневая, цвета дубовой коры, рука. В эту минуту порыв ветра с шумом наклонил деревья, и на хижину и на людей пролился град пропахших листвою капель.
— Отнесите пищу и одежду старцам, они скажут, как быть, — предложил голос помягче.
Подростки, нарушая законы повиновения, напирали со всех сторон. Левое крыло стянувшегося у хижины полукружия их скрылось за углом, прижавшись к стене. Стоявшие лицом к лицу со стражею настойчиво протягивали вперед руки с мелкой рыбешкой, с овощами, с пучками каких-то трав. Этих протянутых рук было слишком много, тянулись они вперед слишком нагло, колени пришедших упирались в колени стражи, упрямые молодые низкие лбы придвигались точно во время страстной боевой пляски, голоса становились все неотступнее, звонче и веселее, принесенные для пленника дары бессмысленно падали к догам стражи.
Вдруг один из караульщиков, обернув дротик рукояткой вперед, стал наносить напирающим юношам быстрые удары.
— Они хотят, чтобы их заперли вместе с нечестивцем, — произнес угрожающе хриплый голос. Караульщик увлекся расправой и бил наотмашь по вздрагивающим спинам, по взлохмаченным головам, по протянутым вперед рукам.
Легкий, значительный по своему смыслу свист донесся от лесной опушки. Избиваемые перестали наступать и пустились врассыпную. Они знали уже, что одна из буйволовых шкур, прикрывавших широкую щель в боковой стене, благополучно разрезала и Косоглазый проскользнул между стволами, подпиравшими стены хижины.
Ноги, как ветер, несли Косоглазого и светловолосых вверх по уступам. Тот Другой, что жил с Косоглазым, отставал от них порой, но затем снова пускался за передовыми, что есть мочи. Он был слабее светловолосых. К тому же страх отбиться от только что освобожденного Косоглазого заставил его замедлять шаги и останавливаться. В первое мгновение бегства он слышал впереди взволнованное дыхание Косоглазого и шум раздвигаемых ветвей. Потом это дыхание удвоилось: кто-то из бежавших вслед за ними юношей догнал Косоглазого и бросил ему на ходу чуть слышные слова. А потом впереди неслось только одно дыхание, и только две руки отбрасывали от себя в темноте хлещущие лапы зарослей.
Чем ближе к лесу, тем меньше становилось беглецов. Случайные помощники рассыпались по становищу. Большинство из них пробралось в толпу, окружавшую старцев у большого огня. Они прятали в тень блестящие глаза, исхлестанные зарослями лица. Один из них украдкой облизывал соленую кровь на рассеченной губе. Трое других стали таскать сучья к кострам: так они больше были на виду, к тому же двигаться было легче, чем оставаться неподвижным, ибо велико было их возбуждение.
Огни поселения уходили все глубже вниз, запахи дыма и паленого мяса сменились ароматом влажной хвои — быстро наступала на бегущих черная стена векового леса.
Бег замедлялся. Вначале вся их жизнь, все их силы ушли в слух и мускулы ног, теперь начинало работать зрение, заныли окровавленные царапины на ногах и на животе, расцветало воображение, отвлекаясь от самой страшной из опасностей — от погони — к опасностям леса, к ужасам ночи и смутным предчувствиям трудностей завтрашнего дня.
До сих пор, уходя даже в одиночестве в лес, они оглядывались на огни становища и вдыхали его запахи, зная, что там опора, безопасность и спасение. Теперь они почувствовали, что они совсем одни перед растущей вширь и ввысь стеною черного леса. Одни — без своего племени. Лес становился защитой от дротиков и дубин родного племени. Это сознание связывало быстроту летящего бега, угашало зоркость зрения, и только лисий слух по-прежнему тысячами тончайших пальцев шарил в ночной тишине, помогая угадать — знает ли племя о совершенном преступлении или еще не знает. Опушка леса. Один за другим вышли беглецы. Их четверо. Четыре больших дрожащих сердца. Четыре испуганных дыхания. Их только четверо, и — огромный лес кругом!
И вдруг громкий, тоскливый, угрожающий вопль, точно язык полыхнувшего огня, нарушил тишину. В крике дребезжанье бессильной старческой злобы.
Беглецы остановились. Их было четверо, но Косоглазого не было среди них. Тот Другой, что жил с Косоглазым, в испуге закрыл глаза. Он не уловил мгновения, когда Косоглазый отстал от беглецов.
— Это крикнул Старый Крючок. Косоглазый убил его.
VII. Река понесла
— Я не пойду в лес, — сказал Тот Другой. Он поддался наплыву непобедимого страха.
Старший из светловолосых хотел было оттолкнуть труса и продолжать путь, но сомнения передались и ему. Он любил Косоглазого. Он не хотел, чтобы его убили.
И на опасное дело освобождения он шел только ради него. Теперь без Косоглазого и освобождение и побег теряли свой смысл. Кто поведет беглецов в незнакомые края? Чья удачливость и сметка укажет и облегчит путь? Светловолосые, точно уговорившись, согласно думали об одном — как отдалить час последней схватки со зверем ли, с лесною ли нечистью, или с посланными в погоню охотниками собственного племени. Тот Другой и четвертый юноша готовы были возвратиться в становище, не думая о наказании. Младший светловолосый впитывал мысли старшего, как песок впитывает воду. Он был так юн, что даже предчувствие гибели превращалось для него в игру. А старший созрел за одну ночь. В его словах и движениях появились холод и твердость опытного воина. Он готов был отвоевывать каждый час жизни, каждую пядь лесной тропы, хотя твердо знал, что поражение неминуемо.
— У нас неравные силы, — сказал младший, указывая брату на спутников.