За ленчем разговаривали мало и только на нейтральные темы: мистер Поупсгров в зародыше убил попытку обсудить то, что всех волновало. Молодой социалист мистер Аллен громко осведомился у соседа по столику, что тот думает о процессе. Мистер Поупсгров очень вежливо, но решительно оборвал готовый было начаться разговор.

— Прошу прощения, — сказал он, — мне не хотелось бы вмешиваться, но вам не кажется, что мы поступаем неразумно? Может быть, лучше воздержаться от обсуждений, пока мы не выслушали другую сторону? При обмене мнениями мы, весьма вероятно, начнем каждый приходить к определенному заключению и становиться на чью-либо сторону, не ознакомившись с уликами в полном объеме. Честное слово, я убежден, что нам лучше поговорить о другом.

Мистер Аллен удивился и сконфузился.

— Виноват, — сказал он.

III

Первым после перерыва был вызван хозяин газетного киоска, что у «Красного Льва» в Рэкхемптоне. Теперь он склонялся к мнению, что Розалия ван Бир лично заказывала номер «Наставника Восточного Эссекса». Нет, полной уверенности у него нет. Скорее всего так и было, но решительно утверждать он не берется. Да, верно, жена считала иначе, но после того, как они просмотрели счета-заказы за тот и ближайшие дни, в памяти у них прояснилось.

— Негодный свидетель, — пробормотал доктор Холмс. — Ничего путного сообщить не может, только болтает.

Сэр Айки довольно быстро его отпустил. Не стал он особо выспрашивать и сержанта Ноулза, который рассказал о том, как была обнаружена вырезка. Теда Гиллингема, поведавшего суду о своей роли в этой находке, он подверг перекрестному допросу, но в основном из чистого злорадства:

— Расскажите, мистер Гиллингем, что вы обычно делаете, оказавшись один в комнате в чужом доме.

— Это ваше правило — просматривать книги с целью обнаружить в них документы?

— А чем вы еще занимаетесь? Лазите по ящикам? Или, возможно, извлекаете из конвертов чужие письма?

И т. д. в том же духе.

Гиллингем отбивался как мог, и судья в конце концов взял его под защиту. Сэр Айки снова отвесил поклон, сложившись вдвое, и принял выговор с полнейшей невозмутимостью.

— Что ж, согласимся на том, мистер Гиллингем, что вы рылись — по-моему, это общепринятый термин, — что вы рылись там не очень долго. Значит, вы чуть ли не сразу взяли в руки указанную книгу и обнаружили в ней вырезку?

— Да.

— Часто ли вам доводилось бывать в этой комнате раньше?

— Я бы сказал, довольно часто.

— И вы знали, что где в ней находится?

— Естественно.

— Доводилось вам до того бывать в комнате одному?

— Вероятно.

— Следовательно, вы и до того бывали там один. Вы сразу направились именно к этой книге, а ведь книг там на полке немало. Вы сразу нашли эту любопытную вырезку. Крайне странно! Мистер Гиллингем, — отчетливо и громко вопросил сэр Изамбард, — вы видели эту вырезку раньше?

— Конечно, не видел. На что вы намекаете? — ответил Гиллингем, покраснев от возмущения и замешательства, и вид у него при этом был решительно виноватый.

— Неважно, на что, — сказал сэр Айки, который и в самом деле не намекал ни на что конкретное, а всего лишь хотел посеять пустое сомнение у какого-нибудь особенного глупого присяжного. — Ваше дело — отвечать на вопросы, а не задавать их.

После этого к допросу приступил мистер Прауди, который довел до сознания всех присутствующих: учитель ровным счетом ничего не выигрывал ни от осуждения миссис ван Бир, ни от смерти Филиппа Аркрайта. Но сэр Айки сделал свое дело. У всех присяжных осталось саднящее ощущение — в обстоятельствах, при которых Гиллингем обнаружил газетную вырезку, что-то нечисто. Доктор Холмс и тот напомнил себе, что при работе с документом следует учитывать не только текст, но и его происхождение. Мистер Стэннард начал вслух рассуждать о том, что дело сомнительное, но вовремя спохватился — присяжным в суде не положено переговариваться. Мисс Аткинс про себя прикинула: кто спрятал, тот и находит. Никто не пришел к определенному заключению, но у каждого остался какой-то неприятный осадок. Другими словами, сэр Айки добился того, чего хотел.

Затем было зачитано завещание сэра Генри. Тут и по форме, и по содержанию все было ясно и однозначно. Заинтересованным лицом, бесспорно, выступала Розалия, которой доставалось состояние. Но свой интерес имели и Родды, получавшие на двоих 4000 фунтов. Для них, понятно, тоже целое состояние. Мистер Поупсгров забыл о собственных наставлениях — выносить заключение, лишь выслушав обе стороны, — и записал в блокнот: «Несчастный случай явно исключен. Следовательно, убийство. Завещание указывает на трех вероятных убийц: двух слуг и миссис В. Б. У миссис В. Б. мотивы серьезней. Нужны существенные доказательства — возможность, способ. Газетная вырезка свидетельствует только об умысле, но не указывает на „кто“». Он подумал и заменил «кто» на «чей».

Показания Ады Корни дали ему искомые доказательства. Миссис ван Бир была в столовой после того, как накрыли на стол, но перед тем, как сели за ленч. Повариха основательно промыла салат, однако Ада, убирая со стола, заметила в нем какую-то грязь. Ада отвечала угрюмо, подбирала слова, замолкала, и тогда в ее полуоткрытом рту виднелись гнилые зубы. Вид у нее был нездоровый: лицо одутловатое, а из прорвавшегося фурункула сбоку на подбородке сочился гной. Она производила впечатление тупицы, но своих показаний держалась крепко, и сэру Айки, как тот ни старался, не удалось ее сбить.

Она оказалась последним свидетелем обвинения и во многих отношениях, видимо, решающим. Теперь, похоже, все выстроилось в цепочку — мотивы, способ, возможность и умысел. Мистер Поупсгров все это подытожил. Бессердечная жестокая женщина не любила болезненного мальчика. После его смерти наследует состояние. Отрава — вот она, усеивает садовую дорожку. И не только было доказано, что она раздобыла информацию, как применить этот яд, но ее видели в столовой, где отраву наверняка и подмешали в салат. Более веских улик и не требуется, разве что кто-нибудь своими глазами видел, как она отравила ребенка.

Он просмотрел и перепроверил записи в блокноте, так же, как привык проверять счета в своем ресторане. Итог каждый раз получался один и тот же.

IV

И тем не менее, когда сэру Айки пришло время сказать свое слово, он встал, исполненный спокойной самоуверенности. Впрочем, слово «спокойной» тут было едва ли уместно — он так и рвался в бой. Опершись руками о столик, он перенес на них всю свою тяжесть, так что пальцы наподобие когтей вцепились в столешницу, и ввинтил монокль в глазницу, отчего его длинный нос показался еще длиннее; его медленный взгляд прошелся по присяжным, отметил судью и наконец остановился на пухлой, обращенной к защитнику физиономии мистера Прауди. В эту минуту сэр Айки походил на орла, который, углядев особенно жирного и беспомощного кролика и зная, что добыча от него не уйдет, позволяет себе понаслаждаться видом жертвы, прежде чем на нее наброситься.

— Внимая моему высокоученому коллеге, — наконец начал он, — я более, чем когда-либо, восхищался его красноречием. Пока он говорил, выстраивая улики и доказательства, мне и то на миг показалось, что обвинение небеспочвенно. Вы можете этого и не знать, дамы и господа присяжные, но нам, кто избрал столь непопулярную стезю закона, хорошо известно, что мой высокоученый коллега имеет репутацию одного из самых опасных королевских обвинителей. Мастерство, с каким он строит обвинение, вошло в легенду. Да, он умеет возвести обвинение не только на твердом, но и на мягком фундаменте, а то и вообще на одной соломе. Вот и сегодня ему пришлось опираться на одну солому, причем соломинки-то оказались скудными, гнилыми и торчащими в разные стороны.

Доктор Холмс хихикнул, присяжные начали прислушиваться.

— Защита вызовет мало свидетелей, и я вам объясню почему. Коротко говоря, большая часть показаний, что вы прослушали, достаточно красноречива сама по себе. Пораздумав, вы в этом убедитесь. Допускаю, что сейчас, пока вы не слышали того, с чем я собираюсь к вам обратиться, вы питаете известные подозрения касательно обвиняемой. Но его милость разъяснит вам, что этого недостаточно. Было бы странным, если б в связи с трагической смертью несчастного мальчика не возникло никаких подозрений. И так они овладели умами, и столь бесстыже принялись болтать досужие языки, что понадобилось перенести этот суд в Лондон, чтобы, как всем вам, полагаю, известно, дело смогли рассмотреть во всех отношениях беспристрастные присяжные.