Мемо и Мики поняли, что она мне понравилась. Потому что, должен сказать: их отношение к этому вопросу и раньше, и даже сейчас, было не совсем здоровым. По мнению Мемо и Мики, мне нравились девушки, и именно поэтому они считали меня ненормальным, сумасшедшим, так как я отказывался от многих возможностей, отказывался постоянно, говорил «нет», говорил «нет» красивым девушкам. Когда они видели такую мою реакцию, они тут же объединялись: «Ага, вот подходящий случай, шеф на этот раз попался!» Может быть, они думали это бессознательно, потому что сами в то время немного грешили, в том смысле, что иногда предавали ту женщину, с которой были вместе. Думаю, они подсознательно желали, чтобы и другие присоединились к ним, особенно самые близкие друзья. То есть, скажем, на добрых семьдесят процентов они пеклись о моем благе, так как всегда меня любили, а на другие тридцать процентов они пытались облегчить свою совесть. Мики продолжал издеваться: «Знаешь, Мемо, на этот раз мы должны действовать наоборот, на этот раз мы должны его, шефа, сдерживать». И Мемо мне: «Ну, на этот раз ясно, что она тебе понравилась, потому что я видел странный свет в твоих глазах». Тогда я засмеялся, и говорю: « Я знаю, что на этот раз придется хорошенько побороться, чтобы удержать меня!» И тут они оба изумились, точнее мы все трое. Потом эта шутка ходила целый день, можно сказать. Иногда подходил Мемо и говорил: «Эй! Знаешь, что я видел?.. Эй! Она действительно супер, черт побери, эта девушка… Конечно, Адриано, на этот раз тебе попался крепкий орешек, потому что она – настоящая бомба». Затем Мики подхватывал: «Нет, смотри, Адриано, ты должен понимать: она на самом деле супер, в нее влюбился бы даже полная задница!» В общем, извращались.

В гриме

На следующий день я должен был сниматься с Клаудией. Подъем был у нас, у обоих, в семь. Я утром всегда тяжело поднимаюсь, и поэтому пришел в гримерную с еще закрытыми глазами. Я вошел. Она была уже там, гримировалась. Серьезная, очень серьезная. Я смотрел на нее и думал о соображениях, высказанных Мемо и Мики. Я думал: «Черт возьми! Конечно, она супер, да!» Однако мое сердце не билось сильнее по одной простой причине. Мне сказали, что она – уже невеста одного футболиста: Лоджаконо. И что у них настоящая любовь. Поэтому я, как только это услышал, сразу сдался, внутри себя. Итак, я был там и думал: «Ну! Как бы ни была она хороша, бесполезно предаваться иллюзиям». Потому что я никогда не собирался уводить у кого-нибудь девушку. Я всегда считал, сам для себя, что если у девушки есть парень, никто не сможет ее отбить. Потом я подумал: «Ладно, она так красива, что буду пока развлекать ее, чтобы просто быть ей симпатичным». И я начал говорить: «Послушайте, - мы еще были на «Вы», - послушайте, Вы знаете, что в этом фильме должны меня поцеловать?» А она, очень серьезно, без улыбки, отвечает: «Нет, нет, посмотрите, вы, наверное, плохо прочитали сценарий». «Что? Плохо прочитал сценарий?» А она: «Я не должна никого целовать. Этого здесь и близко нет», «Эй, - отвечаю, - красавица, все-таки мне кажется, что Вы должны меня поцеловать. Сейчас пойду просмотрю сценарий… Но, если бы Вы должны были меня поцеловать, что бы Вы сделали? Не поцеловали? Если в сценарии написано меня поцеловать, вы бы этого не сделали?» «Ну, - говорит она, - не обязательно!» «Почему?» «Потому что у меня есть жених, и я не хочу пока что никого целовать, кроме моего жениха». «Да, мне сказали, что у Вас жених. Ладно. Но кстати о Вашем женихе, как случилось, что он разрешает Вам сниматься в кино? Потому что теперь, допустим, Вы не должны целоваться, но однажды какой-нибудь фильм с поцелуем случится». «При чем здесь это!» – говорит она. «Мой жених верит мне». «Ваш жених Вам верит, но он не любит Вас, потому что, если бы у меня была такая невеста, как Вы, черта с два я разрешил бы ей сниматься в кино». А она: «Ну, это вопрос точки зрения». «Тем не менее, если бы Вы были моей невестой, Вы бы в кино не снимались». «Вот поэтому я и не Ваша невеста», - сказала она. «Минутку, это еще неизвестно, не моя ли вы невеста. Посмотрим. Вы только день как приехали, а мы должны будем провести вместе два месяца. Знаете, сколько всего может случиться за два месяца?» Тогда она говорит: «Да, конечно». «Так что будет видно. Тем не менее, я бы на Вашем месте не питал надежд». Она тут же: «У меня их было немного, но после того, как я поговорила с Вами, я начну надеяться». «Ну, - говорю я - тогда я немного посплю».

Я был доволен таким диалогом, потому что смеялись все кроме нее. Она даже не улыбнулась. А гример, парикмахерша смеялись, потому что это была своего рода дуэль, с первого дня, мгновенная и внезапная. Мне, однако, хотелось спать, и, принимая во внимание, что она не должна была проявлять интереса ко мне, потому что была помолвлена, я сказал: «Я посплю». Я подумал: «Конечно, если бы она мной заинтересовалась, я бы не заснул, потому что, когда я сплю, через некоторое время у меня открывается рот, и я сплю с разинутым ртом, что не так уж красиво». И потом: «Ну, я ей безразличен. У меня же сонливость, которая никак не проходит, и в итоге получится, что я не сплю из-за той, которую, кроме того, мне не удалось завоевать даже на мгновение. Я посплю». И я заснул. Я спал и, думаю, в тот раз рот у меня был раскрыт больше обычного.

В ресторане

Место Клаудии за столом было в одной комнате с режиссером и кем-то еще из организаторов. В другой комнате, комнаты были соединены, обедали мы, «Клан»: это были Мики, Мемо, Дино, эх!.. Были еще Дон Баки и Джино, но они ничего не замечали. Единственными, кто заметил, были Мики и Мемо. И потом, помимо прочего, все мы спали в одной комнате. Нам отвели две сообщающиеся комнаты. Я и этот самый Дино Паскуа ди Бишелье спали на двуспальной кровати, дальше спали Мики и Мемо, а Дон Баки и Джино Сантерколе спали во второй комнате.

На следующий день мы ужинали еще мы здесь, а они там. Но на третий день приехал продюсер, Джованни Аддесси, который уже умер. Он был очень симпатичный неаполитанец. И он сидел там. Он мне очень симпатизировал: «Адриа, - говорит он, - иди же сюда, иди к нам. Что ты там делаешь?» «Да ладно, не надо, я здесь, с ними…» «Да ладно, я же приехал, иди сюда…Да?» - говорит он. Тогда я сказал: «Ладно, парни, пойду туда на сегодняшний вечер». «А! Идешь туда, да? - Мики и Мемо мгновенно отозвались – ну да, через силу он теперь идет наверх, а нас оставляет здесь…» Ну ладно. Я пошел ужинать к ним. Я пошел к ним, и напротив меня был продюсер, а рядом с ним, также напротив, была Клаудиа. За ужином я начал всех смешить и видел, что Клаудиа, каждый раз, когда я говорил что-нибудь смешное, смеялась. И тогда уже то, что она смеялась, меня обрадовало, я был доволен. И внутри себя подумал: «Черт! Если она столько смеется, должно быть, я ей симпатичен, и это уже большой шаг вперед». И я увеличил обороты: я отрывался на полную, одна шутка за другой. Она очень смеялась, и потом сказала: «Ты знаешь, я никогда столько не смеялась!» «А ты знаешь, что если дашь мне номер твоей комнаты, будешь продолжать смеяться до завтрашнего утра?» - ответил ей я. После нового взрыва хохота я сказал: «Так ты можешь дать его мне, да? Потому что, - говорю, повернувшись к продюсеру, - потому что в номере можно тоже смеяться, не обязательно заниматься тем, о чем обычно думают, к тому же я бы и не посмел, поэтому совершенно об этом не думаю» Тогда она отвечает: «Ну да, думаю, что могла бы довериться тебе». «Эх, - говорю, - так это триста двенадцатый?» «Триста десятый», - говорит она. На самом же деле это был именно триста двенадцатый.

Ночь

В тот вечер, когда мы смеялись в ресторане, когда мы вышли, был очень сильный ветер, и море было очень бурным. Однако небо было ясным и полным звезд. Наша гостиница с большим витражом, через который было видно все море, находилась на середине горы. В общем, тогда мы пошли домой, потом поболтали еще в холле гостиницы.