Штейфон Борис Александрович (1881–1945). Окончил Чугуевское пехотное юнкерское училище (1902) и Императорскую Николаевскую военную академию (1911). Участник Первой мировой войны. Помощник начальника разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера штаба Кавказской армии, подполковник (1915). Начальник штаба 161-й пехотной дивизии, полковник (1917). В Белой армии. Начальник штаба 3-й пехотной дивизии, командир 13-го пехотного полка, начальник 4-й пехотной дивизии, начальник штаба отряда. Генерал-майор (1920). В эмиграции жил в Турции, в Болгарии, в Югославии. Опубликовал ряд работ по истории военного искусства и занимался преподавательской деятельностью. В 1941 г. принял командование над Русским охранным корпусом, который боролся с югославскими партизанами, а затем и с регулярными частями Красной армии. Скончался в результате сердечного приступа.

Глава четвёртая

До гражданской войны

1

— Но как может командир взвода и комроты вгрызаться в позицию противника? — задаёт вопрос Слащёв, обращаясь к слушателям курсов. Сделав необходимую паузу, Яков Александрович продолжает:

— Роте дан участок наступления по фронту 400—1000 метров. Когда участок узкий, положение легче в смысле превосходства сил вначале, но труднее подвести эти силы к противнику (на узком фронте не всегда найдёшь укрытые подступы). Наступая на широком фронте — легче подвести войска к противнику, но надо суметь сманеврировать, чтобы быть сильнее противника там, где мы вгрызаемся. Вот в эти моменты и наступает резкая необходимость маневренной способности мелких частей и их командиров. Получив полосу наступления и выбрав подступ для укрытого продвижения своей роты, комроты ещё не знает точного расположения противника. Сколько бы нам ни давали сведений — агентура, перебежчики, лётчики, — они всегда будут запоздалы, для комроты в особенности, и никогда не выяснят точного положения частей противника на фронте роты — ей всегда придётся добывать себе сведения боем. И комроты комвзводу сможет дать только полосу, чаще всего только направление и указать место, на которое наступать.

Развёртывая свою роту, комроты, как правило, не знает, где точно находятся окопы противника (разведчики дадут только неполные данные сведения о дежурных пулемётах, и чаще всего о его охранении), он идёт ощупью, выдвинув вперёд свои станковые пулемёты, которые покроют противника, если тот мешает нашему продвижению.

Путём этого состязания выясняется, где точно сидит противник и откуда он нам делает пакости. Вот тут настанет решительный момент манёвра комроты. Тут, в расстоянии 2500—800 метров от противника, он должен дать точную задачу огню и людям. Я указал такую растяжку расстояния, потому что тут всё будет зависеть от меткости, которая может дать подобраться укрыто близко, а может этого и не позволить — одно можно сказать: комрот должен видеть, куда он посылает свои взводы и куда сосредоточит свой огонь. Его дело сообразить, что ему атаковать в первую голову, что надо ликвидировать пулемётным и артиллерийским огнём. Для этого нужна связь, и телефон должен всегда тянуться к нему от комбата, а желательно и от артиллерии. Его донесения и распоряжения коротки и просты.

Сказать, что комрот сможет атаковать по всему фронту своего участка, хотя бы он и был наименьшей величины, как правило, нельзя. Надо учесть, что во время наступления происходит борьба за огневое превосходство, главным образом артиллерией и пулемётами, а начиная с 800 метров в нём участие примут и стрелки, которые до этого прятались по подступам. И вот в тот момент, когда комрот и его подчинённые командиры хорошо разглядели окопы противника и хоть приблизительно выяснили количество и место вредящих пулемётов, комроты уже должен уточнить задачу взводам. Повторяю, что точно указать, на каком расстоянии от противника эта возможность явится, нельзя. Это будет зависеть от местности (открытая или закрытая) и от свойств и настроения противника, т.е. откроет он по нас огонь со всех своих огневых точек издали или будет их прятать до нашего подхода к нему на ружейный огонь. Можно только приблизительно указать, что это должно произойти на расстоянии от 2-х вёрст до 800 шагов.

И вот, давая окончательную задачу взводам, комрот должен определить и оценить, какое превосходство в огне им одержано над противником. Достаточно ли его огонь доминирует над огнём противника, чтобы взводы роты могли одновременно перейти в наступление и захватить первые огневые точки противника. Если этого нет, то придётся атаковать только одну точку, а всеми остальными силами поддерживать эту атаку огнём и даже обратиться к комбату и артиллерии за их огневой помощью — повторяю, это может выясниться в каждом случае только на месте, и эта оценка лежит на ответственности комроты.

И таким образом должны ставить задачи все командиры, чтобы дать взводу сгрызть окоп противника. Сгрызшие один обращаются на другой и так далее. И тут же наступает время маневрирования комбата и комполка, а часто и выше — надо помнить, что позиция держится не только сопротивлением огневых точек, но, когда их съедают, выступают на арену резервы всех видов, в зависимости от важности участка. Борьба с этой контратакой и есть дело комбата, комполка, комдива, а часто и комкора. Надо поставить вопрос прямо и открыто: ставь задачу взводу и вообще подчинённым, но обеспечь сам их выполнение. Это момент самый острый, и глубоко виноват тот начальник, который не облегчил и не обеспечил своему подчинённому возможности выполнять поставленную ему задачу. Оборона базируется на сопротивление огневых точек — наступление должно их занять. Оборона выдвинет контрудар, отнимающий занятие точки, наступление должно иметь силы ликвидировать этот контрудар, и всюду и везде вопрос будет решаться превосходством сил, достигаемым только манёвром.

Своевременность и обдуманность этого манёвра крупных резервов приведёт к преследованию, во время которого роль командира передовой роты столь же тяжела и ответственна.

Он должен всё время учитывать обстановку и помнить, что на пути к окончательной победе противник будет строить ряд препон, которые должна быть готова сломать его рота, он должен не почить на лаврах, а иметь в виду борьбу с арьергардами противника и всё время помнить о сосредоточении превосходных сил против одного места противника, т.е. рота всё время должна быть в его руках. Его основное положение должно быть, что взвод — взвода противника наверняка не сшибёт, но зато собьёт его отделение. Из этого он должен исходить и всё время должен маневрировать своими людьми и огнём. Мне кажется ясно, что в наступательном бою огонь и манёвр всех командиров и частей явится залогом успеха. От величины соединений, которыми командует данный командир, будут зависеть те огневые средства, которыми он располагает, и тут будут колебаться и те задачи, которые поставлены соединению. Их он может выполнить только манёвром своих огневых и людских сил. Всё только что доложенное касается наступления, в каких бы оно видах не велось — разведка, встречный бой или наступление на остановившегося противника.

Посмотрим теперь, каково будет значение манёвра (огневого и людского) тогда, когда мы принуждены вести оборону, а может, и ещё хуже — выход из боя. Помните, я уже докладывал — всюду сильным быть нельзя — надо уметь за счёт одних сделать сильными других.

И вот рассмотрим роль манёвра, когда мы слабы. Оборона есть состояние крайне неблагодарное. Противник, где захочет, там и ударит. Её можно применить именно только тогда, когда мы за счёт её наступаем в другом месте (это стратегически), а тактически, когда мы поддерживаем соседа или даём отдохнуть или спастись остальным войскам, одним словом, выигрываем время.

Скажем определённо: оборона предусматривает недостаток сил в данном месте — это есть явление вынужденное и никогда не может ставиться целью.

На этом участке мы слабы — да, мы обороняемся, но за счёт нас противнику либо готовится, либо наносится удар, который заставит его сложить оружие — наше дело выиграть время для того, чтобы этот удар произошёл…