Мы решили отложить казнь. Подождем, пока срастется сломанное крыло. Соорудили в кухне подле раковины дом для Бороды. Выложили соломой. Устроили нечто вроде гнезда. Там она успокоилась. Час за часом мы наблюдали за ней. Сидела тихо, спрятав голову под крыло, горячая на ощупь. Из-под перьев так и пыхало жаром. "У нее температура, - сказала мама, - она заболела. Что будем делать?" Всем нам стало не по себе. "У меня есть таблетки, антибиотики, но я не знаю... Борода... для людей... помогут ли ей?" - залепетала Бутончик. "Она же вела себя совсем как человек, правда, - сказала Жемчужина, пробуя температуру, - поняла, что ее резать собираются, и сама себе крыло сломала".
Осторожно мы потрогали раненую. Борода смотрела на нас жалобно и тихо кудахтала. "У нее болит, мама, дай ей скорее таблетку", - взмолились все разом. Мама запихивала в клюв таблетку, а мы держали курицу: Жемчужина и Звездолет за ноги, мы с Бутончиком за крылья. Борода, похоже, старалась нам помочь. Потом она загадила всю кухню и улеглась спать. Мы сели обедать. Правда, кусок никому в горло не лез. Кухня провоняла куриным пометом, один угол гнездо загромоздило, мы с трудом поместились. И только и мысли, что об этой несчастной. "Чтобы в кухне была чистота, - сказала мама, - и чтоб никогда больше не воняло. Слышите меня?" - она посмотрела на детей. Мы запихивали рис в рот. "Поняли, что мать сказала? - вмешался отец. - Смотрите, а то выдворю эту птицу сегодня же ночью".
Мы пообещали содержать кухню в чистоте. Пошли к соседям и набрали золы. Присыпали помет золой, потом собрали все в корзину. Кормили Бороду рисом, овощами, червяками, молотыми костями. Она набрала вес. Опять зардел гребешок. Мы разговаривали с ней, пели песни, надеялись, что она вот-вот начнет нестись. Но она разочаровала нас. Похорошела, перья залоснились, окрепли когти, а яиц как не было, так и нет. И ухаживать за ней стало неинтересно. "Наведи чистоту!" - приказывала я Бутончику. "Ты приберись", - сваливала та на Жемчужину. "Ты!" - доходил черед до Звездолета, который принимался орать: "Мама, они меня заставляют первого! Опять!"
"Все, режь ее!" - велел отец. Я сказала, что у меня экзамены, нужно готовиться и в субботу, и в воскресенье. "Мы тоже должны готовиться", - заявили дети. "Так зарежь ее в понедельник", - сказал отец. И я пообещала.
Днем в понедельник я наточила ножницы. Дома никого. Я подступилась к Бороде. Она - прочь. Забеспокоилась. Заметалась в возбуждении. Потом уселась в гнездо. Потом опять заходила кругами. Мне стало интересно. Я приблизилась. Это ей не понравилось, и она попыталась укрыться под стулом возле сливной трубы. Я поняла, что она хочет побыть одна. Но не отступать же! Придется придумать, как подобраться к ней незаметно. И меня осенило. Над раковиной висело зеркало. Я забралась на кухонный стол, улеглась на спину, а зеркало устроила так, чтобы наблюдать за Бородой, оставаясь невидимой.
Минут через пять курица вылезла из гнезда. Огляделась, словно хотела убедиться, что в кухне никого нет. Клювом расправила солому в гнезде, как-то странно раздвинула ноги. Очень смешная получилась поза, словно она на колени встала. Ее тело причудливо раздулось. Она как бы тужилась. Неужто яйцо снесет? Затаив дыхание, я смотрела в зеркало. Но вот Борода исчезла из виду, она забилась в угол, и в зеркало ее не разглядеть. Я терпеливо ждала, боясь вспугнуть курицу. Через несколько минут Борода опять выплыла на сцену, опять, смешно растопырив ноги, напряглась, и через минуту в гнезде забелело яйцо.
Я спрыгнула со стола и бережно взяла яйцо. Оно было теплым. Скорлупа тонкая, почти прозрачная. Я глянула на Бороду. Птица ответила мне взглядом, исполненным достоинства. Я обняла ее, и она закудахтала громко и горделиво. Жемчужина уложила курицу в свою постель. Думала, что это лучший отдых после тяжких трудов. Мы расселись вокруг постели на полу и беседовали с Бородой. Мы разглядывали яйцо, передавая его друг другу. Звездолет принес ручку, и я прямо на скорлупе записала день и час великого события. Бутончик отыскала коробку, в которую, заботливо переложив мягкой бумагой, припрятала яйцо, а коробку устроила у себя под кроватью. Едва пришли родители, как мы тут же доложили им радостную новость. Раз Борода начала нестись, то и резать ее незачем. Ведь яйца на рынке дороже всего остального! Родители согласились, но предупредили, что яиц из-под Бороды есть не станут. Мы пообещали хранить яйца для гостей.
Так Борода оказалась в центре внимания. Каждый день после школы мы накапывали для нее червяков. Звездолет лазал по деревьям в поисках особенно крупных гусениц. Борода стала разборчивой. Теперь она предпочитала живых червей. Раз в два дня несла яйцо, и скоро коробка наполнилась доверху. Но недолго длилась счастливая жизнь нашей Бороды. В то лето местный парткомитет объявил кампанию по борьбе за санитарию, и в три дня было покончено со всеми собаками, утками, курами. Мы пытались спрятать Бороду, но глотку-то ей не заткнешь! Всякий раз, снеся яичко, она с материнской гордостью громогласно возвещала об этом на весь двор. Специальный комитет из старичков-пенсионеров явился к нашей двери, скандируя патриотические лозунги. Первый раз мы сделали вид, что ничего не слышим. Тогда они подошли ближе, размахивая бумажными флажками. Мы забеспокоились. Запихнули Бороду под окно и накрыли одеялом. Старики срывающимися голосами повторяли лозунги, натужно дышали. "Курам и уткам не место в городах!" И опять: "Курам и уткам..." - здесь их вожак захрипел, закашлялся и не смог докричать лозунг. Старики сразу как-то сбились, их словно заклинило, они только громко талдычили: "Курам и уткам... курам и уткам...", и лишь когда запевала восстановил дыхание, благополучно закончили: "...не место в городах!"
Глава парткомитета явился для беседы. Он поинтересовался, почему я не действую, как подобает командиру отряда детей-хунвэйбинов. Высказал сомнение, сочтут ли меня в будущем году истинной маоцзэдуновкой. Мне стало ясно, как следует поступить. Я пообещала прирезать Бороду следующим утром. Председатель сказал, что придет вместе со своими комитетчиками в 7.30 для проверки. Ему требовалась голова нашей птицы.
Спалось мне плохо. На рассвете я встала. Борода уже проснулась и в темноте поклевывала свой завтрак. Заслышав мои шаги, она заквохтала. Я взяла ножницы, ухватила курицу за крылья и спустилась во двор. Наверху Гробик только что вернулась с рынка. Я поинтересовалась у нее, который час. Без пяти семь. Нужно уговорить себя, что это пустяк, наша Борода - всего лишь курица, птица, источник антисанитарии. Я подняла ножницы и тут же опустила. Надо вернуться за посудиной для крови. Уже семь пятнадцать. Когда я спустилась во двор, вспомнила, что забыла еще кое-что. Опять пришлось подниматься наверх, воду кипятить. Борода оставалась во дворе, на свободе. Ей понравилось. Распушив перья, она принялась нападать на мой кулак. Она играла со мной. Наконец вода закипела. Я снесла чан с кипятком вниз и поставила рядом с кувшином для крови. Попыталась схватить курицу, но та словно почуяла опасность и принялась отбиваться. Пришлось прижать ее к земле. Она точно на коленях передо мной стояла. Тогда я нащупала под крылом куриную голову и начала тянуть. Но силенок оказалось маловато. Ладно, справлюсь. Я тянула и тянула. Покрепче ухватила ножницы. Рука совершенно онемела. Уже семь двадцать пять. Курица смотрела на меня налитыми кровью глазами. Она не собиралась сдаваться. До меня донеслась барабанная дробь. Комитетчики приближались. Я подняла ножницы, целя в куриную шею. Борода забилась в моих руках. Семь тридцать. Зазвенел звонок в скобяной мастерской. Работницы ринулись в дверь. Комитетчики уже выстроились перед нашим домом, их голоса, скандируя, звучали то громче, то тише - волнами. Я клацнула ножницами. Курица вырвалась и громко закудахтала. И вдруг снесла яйцо. Смотреть на это не было сил. Ножницы выпали из моей руки. Когда я осмелилась открыть глаза, наша курица металась над головами комитетчиков, роняя капли крови. Сестры и брат глядели на все это из окна. Вдруг Борода оказалась на дереве, как раз на высоте наших окон. Потом рухнула вниз на цементные плиты двора.