Несмотря на то, что дом был почти на окраине города, до кладбища пришлось добираться минут сорок.

— Значит так — вот каждому из вас по три холостых патрона. Заполните рожки, чтобы быть готовыми, — приказал Мищенко.

Тищенко впервые держал в руках холостые патроны, поэтому сразу же принялся рассматривать их с неподдельным интересом. Они отличались от боевых тем, что не имели пули. Вместо пули патроны на концах были сплющены в конусообразную гармошку, которая была покрыта красной краской. Игорь привычным движением отстегнул рожок и засунул туда три патрона. Тищенко уже хотел поставить магазин на место, но капитан его остановил.

— Не надо его сейчас присоединять, потом это сделаете. Все зарядили свои рожки? Хорошо. Запомните. Когда я скомандую «Приготовиться!», вы должны будете дослать патрон в патронник. Как только я скомандую «Огонь!», вы должны нажать на курок. При этом я еще махну рукой. Вы должны выстрелить именно в тот момент, когда я опущу руку. Смотрите, можете для верности отсчитать про себя до двух после команды «Огонь». И, самое главное — не должно быть «гороха». Если кто-то зазевался и не выстрелил, стрелять вдогонку уже не следует. В этом случае надо выстрелить в следующий раз. Мы должны дать три залпа. К этому надо отнестись со всей серьезностью — во-первых, почести оказать по достоинству, а, во-вторых, не уронить честь части. Все — кажется, приехали.

Не успел еще Мищенко разъяснить все тонкости, как колонна и в самом деле въехала на территорию кладбища. Это было одно из новых минских кладбищ, сразу же поразившее Игоря своими огромными размерами и обилием свежих могил, которых особенно много было на окраинах кладбищенской территории. То тут, то там слышались траурные марши и, выйдя из машины, Тищенко сразу же насчитал вблизи еще пять похоронных процессий.

— Ох, ты! Да здесь через каждые десять метров похороны. Много людей умирает — даже подумать страшно! — воскликнул пораженный увиденным Игорь.

— Город-то в полтора миллиона населения, а кладбищ мало. Да и это совсем новое, а смотрите — другой край едва ли не до самого горизонта простирается. Его и не видно за этим частоколом крестов, — задумчиво сказал капитан.

Яма была уже выкопана заранее и рядом с ней сидели два подозрительных, небритых мордоворота, всем своим видом выказывающие скуку и безразличие ко всему происходящему. Заметив курсантов, они оживились и начали о чем-то весело переговариваться.

— Чего они ржут, товарищ капитан?! У людей горе…, — возмущенно спросил Игорь.

— У них, Тищенко, такого горя ежедневно раз по восемь бывает. Поэтому это и не горе уже для них, а просто работа, — пояснил Мищенко.

— Все равно могли бы ради приличия и не выражать так бурно свои эмоции, — недовольно пробурчал Игорь.

За весь путь от дома до кладбища никто кроме Игоря и капитана не проронил ни слова.

— Кротский, чего ты все время молчишь? — удивленного спросил Игорь.

— А о чем говорить? Говорить не о чем, — угрюмо отрезал Кротский.

Азиаты же мало-помалу освоились и начали постепенно обмениваться впечатлениями на своих языках: Мухсинов с Хусаиновым на казахском, а Абдухаев с Хакимовым на таджикском. Все четверо были мусульманами и все четверо впервые в своей жизни попали на христианские похороны. Хотя христианскими их можно было назвать лишь чисто условно — не было ни попа, ни певчих. Не соблюдался почти ни один из христианских обычаев погребения и даже на могилу вместо креста предполагалось водрузить звезду. Плохо это или хорошо? Наверное, и первое, и второе. Просто дело во времени, которое служит величайшим судьей для всего, что происходит в подлунном мире. Красная звезда была не меньшим символом, чем крест и имела полное право на существование, как надгробная память. И она не была люцефировой звездой, как это стало модным говорить сейчас. Вначале действительно коммунистам «советовали» ставить звезда над могилами (что впрочем, добровольно началось еще в годы гражданской войны), но потом это вошло в привычку и в семидесятые — начало восьмидесятых многие по собственной воле ставили ее вместо креста, чтобы подчеркнуть принадлежность умершего к армии или партии. Большое распространение красные звезды получили и на памятниках погибшим в Афганистане (полковник, которого хоронили, тоже скончался от ран, полученных два года назад, но Игорь об этом не мог знать). Ярко горящие алые звезды были протестом против бесцветно-серых подписей: «Погиб при исполнении интернационального долга». В силу этого звезда давно стала столь же полноправным признаком нашей страны, что и кресты на церквях, и теперь Россия, Белоруссия и Украина не представляются мне ни без первого, ни без второго.

— Приготовиться! — скомандовал Мищенко.

Послышался лязг затворов и шестеро курсантов застыли в немом и напряженном ожидании. Под громкие, нервные крики матери полковника, гроб медленно опустили в могилу.

— Огонь! — крикнул капитан и дал отмашку.

Игорь плавно нажал на крючок точно через два отсчета про себя, но Кротский выстрелил чуть раньше, а остальные выдали «горох» сразу вслед за Тищенко. Мищенко нервно поморщился и недовольно прошептал, чтобы не слышали окружающие:

— Соберитесь! Если кто запаздывает — не стрелять! Я ведь предупреждал. Приготовиться! Огонь!

Мухсинов выстрелил дважды. Один раз раньше других, а другой — вместе со всеми. Во второй раз получилось вполне прилично.

— Что же ты, Мухсинов, очередь от одиночного отличить не можешь. Ну, последний раз. Приготовиться! Огонь!

Автоматы грохнули почти одновременно. После третьего залпа все принялись подходить к могиле и бросать на гроб горсти песка. Только сейчас Игорь обратил внимание на то, что вокруг был один песок. Среди большой кучи вырытого грунта нельзя было отыскать ни одного комочка земли. «А ведь говорили — пусть земля будет пухом. Какая же тут земля?» — подумал Тищенко. Закапывали долго — минут десять-пятнадцать. В изголовье водрузили металлическую пирамидку со звездой на макушке, призванную играть роль временного памятника. Оркестр заиграл Гимн СССР. Несмотря на стойку «смирно» Игорь внимательно следил за всем, что происходило вокруг него. Большинство стояли ровно, но были и такие, кто без особого стеснения вертел взад-вперед головой и переговаривался с соседями. Но особенно возмутили Тищенко могильщики. С постными лицами они уселись чуть поодаль и о чем-то громко разговаривали. Тищенко взглянул на взводного. Капитан тоже смотрел в их сторону с плохо скрываемым раздражением. Один из могильщиков перехватил взгляды связистов и недовольно пробурчал своему напарнику:

— Смотри, чего это тот капитан и тот очкарик, что рядом с ним стоит, на нас смотрят?

— Может, не нравится, что сидим? Сейчас — поднимемся! Да, у этих дебилов кроме следов от фуражек в голове ни одной извилины нет. Вишь, как их надрессировали!? — со смехом ответил второй.

По взглядам и улыбкам Игорь понял, что могильщики говорят о них, и курсанту захотелось швырнуть в них лежащим неподалеку булыжником. Сразу же после Гимна заиграли какой-то марш и капитан, построив курсантов в колонну по два, повел их мимо могилы. Толпа разомкнулась в обе стороны, предоставляя проход. Не доходя пяти метров до могилы, капитан четко скомандовал:

— Смирно! Равнение на-право!

Шестеро курсантов синхронно повернули головы и строевым шагом прошли мимо могилы, у которой плакала мать полковника. На обратном пути проходили мимо могильщиков. Они вновь перебросились несколькими фразами и насмешливо заулыбались. Мищенко не выдержал и, подойдя к ним вплотную, резко спросил:

— Неужели так трудно хоть час побыть людьми?!

Не зная, что делать, курсанты полукругом стали позади капитана.

— А что — нельзя поговорить? Или ты, капитан, мне запретишь? А, может быть, свою дикую дивизию на меня в атаку пошлешь или из автомата застрелишь? — развязно спросил один из могильщиков.

— Прежде всего, я посоветую тебе попридержать язык! — разгорячился Мищенко.

Игорь еще ни разу не видел своего взводного в таком состоянии и с удивлением смотрел на его лицо.