Глава XVI

Визг и стоны, просьбы о помощи, испуганные крики множества людей, кидающихся то в одну, то в другую сторону, ничего не видящих перед собой…

— Света! Боже, дай нам света!

На тысячи ладов повторялась эта мольба несчастных, отчаявшихся мужчин и женщин, натыкающихся друг на друга в страшной темноте и давке.

Но ответа на их вопли не было. Царил глубокий мрак. Даже молния не сверкала больше, хотя раскатистый гром то раздавался совсем рядом над головами, то гремел вдали.

Одному солдату удалось высечь огонь и зажечь крохотную щепочку, и сразу сотни рук потянулись к нему. Стали жечь все, что могло гореть и давать свет. Появилась какая-то надежда… Но вдруг новый ужас сковал толпу.

— Мертвецы! — кричали со всех сторон. — Они поднялись из могил! Они среди нас!

Слышались рыдания и истерический смех. Многие кинулись на землю в припадке неодолимого страха. Затепленные слабенькие огоньки погасли, и снова неестественная, непроглядная ночь укрыла землю.

В этом мраке метались заблудшие овцы дома Израилева, безрассудно просящие дать им света, когда Свет мира совершал переход из жизни в смерть и вся природа была обязана идти за Ним.

Птицы перестали петь, деревья прекратили свой таинственный шелест, журчащие ручейки притаились, солнце спрятало свое пылающее лицо, стихли ветры, и только человек своими трусливыми стонами и жалобами нарушал траурную торжественность величайшего момента. Но силы небесные были глухи к людской мольбе.

Планета, потрясенная ужасом и страхом, вместе со Спасителем почувствовала муки полного разрушения и позволила смерти заключить себя в страшные объятия, которые должны были скоро разжаться, побежденные торжеством вечной, бесконечной жизни!

Минуты тянулись как часы, и ни лучика света не проникало во мрак, укутавший Голгофу.

Многие люди продолжали лежать в пыли и всхлипывали, как наказанные дети, другие просто молчали, третьи изрыгали вопли и проклятия. Все вместе это напоминало ад, наполненный мучившимися грешниками.

— Люди Иерусалима, — раздался в темноте хриплый, но сильный голос Каиафы, — преклоните колена и молитесь. Просите Бога Авраама, Исаака и Иакова, чтобы это бедствие прекратилось. Иегова никогда не оставлял Своих детей, и теперь Он не покинет нас, хотя и гневается. Не бойся, избранный народ Господний, но взывай к Нему сердцем и голосом, чтобы Он нас избавил от этого мрака! Мы вызвали Его негодование тем, что терпели в нашей среде этого Лжепророка и богохульника. И хотя окружающая нас темнота полна бесами, пришедшими за душой хвастливого Назарянина, склоните головы, сыновья и дочери Иерусалима, и молитесь Богу ваших отцов, чтобы Он избавил вас от опасности!

Воззвание достигло цели. Все бросились на колени и стали молиться — кто громко, кто вполголоса. Взывали по-гречески, по-арамейски, на латыни. Молитвенный напев иудеев смешивался с обращениями язычников к своим богам.

— О Бог наш, Бог наших отцов! Услышь нашу молитву! Не отвернись от нас! Мы согрешили, мы не следовали Твоим предписаниям и за это наказаны. Вспомни нас, Боже, и помилуй! Не уничтожь нас Своим гневом! Будь милосерд и пошли нам Свое благословение! Верни нам жизнь! Вспомни Свой обет спасения и прощения! Спасите нас, Зевс, Аполлон, Гермес!

Пока они бормотали так, полубоясь, полунадеясь, гром в небесах вновь грянул с таким неистовством, так оглушительно, что паника снова овладела толпой, голоса иудеев и иноземцев слились в непрерывный беспомощный вопль.

В этой страшной, преждевременной ночи Варавва пытался отыскать Юдифь. Вытянув руки вперед, как слепец, он шел в направлении, которое казалось ему правильным и должно привести к любимой. Вдруг он споткнулся путь ему преградило чье-то тело. Варавва нагнулся, руки его коснулись дорогого тончайшего виссона.

— Юдифь?! — прошептал он с замирающим сердцем.

Ответа не было, и Варавва стал ощупывать съежившуюся комочком фигуру — он искал миниатюрное оружие у пояса той, которую любил. Он не ошибся — кинжальчик был на месте. Это — Юдифь. Она, наверное, потеряла сознание.

Варавва тер ее руки и старался взглядом пронзить тьму, желая убедиться в том, что находится достаточно далеко от креста с распятым таинственным Человеком из Назарета. Нечаянно коснуться Его окровавленных ног, услышать Его последний вздох — это было сверх сил грешника, который должен был умереть вместо этого Святого.

Подняв Юдифь на руки, он осторожно, шаг за шагом, относил ее подальше от места, внушавшего ему такой ужас.

Сколько раз в мыслях он отдавал свою жизнь за то, чтобы вот так держать любимую возле своего сердца, но теперь было что-то противное его душе в том, что при других обстоятельствах вызвало бы прилив счастья. Лоск одежды, надушенные волосы, холодное прикосновение ее украшений — все эти мелочи действовали на него отталкивающе, сознание тяжкого греха угнетало душу. Грех и Варавва были старыми приятелями, не раз они буйствовали вместе. Почему же грех стал ему противен? Почему теперь, коснувшись губ страстно любимой женщины, он весь содрогнулся от ужаса?

Почувствовав поцелуй, Юдифь пошевелилась и, глубоко вздохнув, прошептала:

— Это ты, Каиафа?

Острые иглы впились в сердце Вараввы. Он пошатнулся и едва не уронил свою ношу. Но справившись с собой, глухо ответил:

— Нет, это Варавва!

— Варавва! — Она схватила его за шею и крепко прижалась к нему. — Ты всегда был храбрым и мужественным! Спаси меня! Выведи из этого мрака!

— Я не могу, Юдифь, — грустно ответил он. — Весь мир укрыт этой черной ночью. Все молятся, не пытаясь уйти отсюда. Надо и нам ждать здесь — может быть, свет еще вернется…

— Нет, уйдем в город — там можно зажечь факел и бороться с мраком! Или я ошиблась, считая тебя сильным, а ты всего лишь ничтожество? Ты — трус, Варавва, и эгоист, как все люди…

— Юдифь, твои обвинения напрасны, — защищался Варавва.

— Тогда идем, — шептала ласково Юдифь, сильнее прильнув к нему. — Видишь, как я тебе доверяю? Мы пойдем медленно и осторожно… Тропинка где-то здесь, недалеко…

— Найти ее в этой кромешной мгле — все равно что отыскать жемчужину на дне морском, — все еще надеялся отговорить любимую Варавва.

Но она была по-царски непреклонна.

— И все-таки мы не останемся здесь! Если ты любишь меня…

Варавва задохнулся от объятий ее ласковых рук.

— Я так люблю тебя, Юдифь, — наконец смог выговорить он, — что могу возненавидеть! Ты непостоянна, как ветер! Скажи, пока я был в тюрьме, кем ты повелевала?

— Жестокий! Ты устраиваешь сцены ревности, когда мне угрожает опасность! Спаси меня, и ты будешь вознагражден! Но ты не можешь двинуться с места, где царит мрак, вызванный чародействами Назарянина Иисуса, потому что дорожишь своей жизнью больше, чем моей!

— Юдифь! — отчаянно воскликнул Варавва. — Не произноси имя умирающего Пророка! Ты смеялась над Его страданиями, и как только были произнесены твои жестокие слова, страшная тьма окутала нас. Пойдем! Я подчиняюсь твоему капризу, хотя лучше было бы остаться на Голгофе и молиться…

— Молиться, когда Бог так карает нас?! — воскликнула Юдифь горделиво. — Пусть чернь безропотно ждет смерти!

— Хорошо, все будет как ты хочешь, — покорился Варавва.

Юдифь снова нежно прижалась к нему, и он забыл все сомнения, страх и предчувствия. Взявшись за руки, они двинулись в темноте по черным, непроглядным глубинам ада.