Но они все-таки произвели на нее глубокое впечатление, благодаря той особенной связи, которая возникла, таким образом, между ее собственным настроением и видом разгневанного Чужеземца. Они были как бы подтверждением ее собственных мыслей в то время. Постепенно, однако, и это воспоминание нашло себе вместе с другими могилу забвения на дне ее души…

Мария зашла так далеко, что видела уже Иерусалимский храм, возвышавшийся над склоном горы. Тогда она повернула, чтоб идти обратно. В ней не было теперь прежнего ощущения радости и счастья; какая-то неопределенная тревога то и дело заливала краской ее щеки.

И в ушах ее звучали слова той женщины:

«Иисус Назарянин, Сын Божий!»

Вдруг она остановилась и широко раскрытыми глазами стала смотреть вперед. По дороге шла ей навстречу женщина; одета она была бедно, почти нищенски; маленькая, хрупкая, с густым слоем пыли на одежде, она шла неверной поступью, внимательно озираясь вокруг.

Но вот она остановила глаза на Марии, — этот взгляд! — да, это была она, женщина, произнесшая те Странные слова!

Мария не трогалась с места и, не отрывая от нее глаз, ждала ее, в сущности сама не зная, для чего. Но женщина не обратила на нее большого внимания и прошла мимо, лишь мельком на нее взглянув.

Тогда Марию охватило непреодолимое желание заговорить с ней. Она пошла за ней следом, вскоре нагнала ее и дернула за платье.

Женщина обернулась и посмотрела на нее со спокойным вопросом в глазах.

Мария пришла в замешательство; она не подумала о том, что же она ей скажет.

— Ты ищешь кого-нибудь? — спросила она, наконец, пристально глядя на нее все время.

На один миг что-то похожее на подозрение промелькнуло в глазах женщины, но затем она спокойно ответила:

— Кого мне искать?

Мария почувствовала, что начинает сердиться; какое-то особенное настроение овладело ею, смесь стыда и гнева, и она сказала без колебаний:

— Ты ищешь Иисуса Назарянина?

Глаза женщины блеснули, и она горячо воскликнула:

— Да, — это правда, я ищу Его, не знаешь ли ты, где Он?

Мария не сводила с нее взора.

— Он ночевал у нас в доме, — теперь Он ушел, — Он, наверно, в Иерусалиме.

Женщина кивнула головой.

— Да, да, я так и думала! — И она хотела идти дальше, но Мария удержала ее.

— Кто ты? Почему ты неотступно следуешь за Ним? — запальчиво спросила она, остановив на женщине пытливый взгляд.

Та подняла голову и встретилась глазами с Марией. В ее взоре были сначала смущение и гнев, но скоро они исчезли и их сменили печаль и смирение и еще что-то, озадачившее. Марию; быть может, это было сострадание.

— Я — Мария Магдалина, самая презренная из Его слуг. Я была грешницей, — тихо прибавила она и почти с гордостью взглянула на Марию. Затем она поспешно пошла далее.

Мария тоже продолжала свой путь. Но душа ее находилась в страшном смятении.

«Она любит Его, — думала она, — а между тем считает его Сыном Божьим!»

Эта мысль представлялась ей грозным приговором.

Когда она пришла домой, ее вид испугал Марфу. Но на все ее расспросы она не дала никакого ответа, только со слабой улыбкой качала головой и говорила, что вполне здорова. Марфа видела, что одно уже ее присутствие есть мука для сестры.

И так продолжалось и следующие дни. Бессильно опустив руки на колени, Мария неподвижно сидела и смотрела перед собой застывшим взором. Стоило войти кому-нибудь в горницу, как она начинала тревожиться и волноваться: особенно же нестерпимо было ей присутствие сестры или брата, — она точно стыдилась чего-то перед ними. Порой она делала над собой усилие, пытаясь заняться, помочь сестре в хозяйственных хлопотах, но вскоре бросала дело и снова погружалась в прежнее оцепенение. Тяжелая усталость парализовала не только тело ее, но и волю. На лбу ее образовались две мелкие, глубокие морщинки, как бы от непрерывной мучительной думы, а по ночам Марфа слышала порой, как сестра шептала слова, которых она не дерзала понять, слова о грехе и позоре.

Спустя несколько дней Лазарь и Марфа собрались в Иерусалим. Мария решительно отказалась сопровождать их, горячо уговаривая их в то же время идти. Под конец они должны были уступить ее настояниям.

Они пустились в путь с утра. Как только они отправились, Мария вышла в сад и села на скамью перед домом. Несколько часов просидела она неподвижно, погруженная в оцепенелое раздумье. Вдруг лицо ее нервно оживилось; она встала и начала спускаться к дороге. Проходивший мимо юноша взглянул на нее с изумлением. Тогда она заметила, что одета небрежно, покраснела и вернулась домой. Пока она надевала свое праздничное платье, в голове ее проносились обрывки из разговора с Иисусом. Она опустила руки, громко говоря сама себе: «Да, я понимаю это!» — и улыбнулась улыбкой, которая ей самой показалась странной.

Когда она была готова, она направилась в Иерусалим. Она шла без остановки, не отдыхая ни минуты. Часа через два после полудня она была уже в городе. Там она начала бродить по улицам, пугливо избегая всех встречных, бросая кругом быстрые, зоркие взгляды. Несколько раз подходила она к храму, но, покачав головой, внезапно поворачивала назад. Так прошло еще часа два или три; возраставшая в ней все это время тревога побуждала ее идти все торопливей вперед. Она шла и шла, не обращая больше внимания на недоумевающие или насмешливые взгляды прохожих.

Наконец, она очутилась совсем далеко от храма, на одной из окраин города. Тогда она остановилась внезапно, и трепет пробежал по всему ее телу. В тени колоннады собралась небольшая кучка людей; то были нищие и блудницы, хромые и увечные, самые жалкие и самые презренные отбросы Иерусалима. Посреди них стоял Иисус и беседовал с ними.

Когда Мария остановилась, Он увидал ее и взглянул на нее на мгновенье, — скорбная складка появилась на Его устах, но затем Он снова обратился в другую сторону и продолжал Свою речь. Голос Его сделался еще мягче, — некоторые женщины тихо плакали.

Но Мария приближалась медленно, с потупленным взором, пока не подошла так близко, что могла различить Его слова. Тогда она опять остановилась и стала слушать. Тишина и спокойствие водворились в ее сердце; она не шевелилась, точно боясь пропустить хоть одно слово; только грудь ее поднималась и опускалась, тяжело дыша.

Происшедшая в ней перемена наполнила ее ощущением неизъяснимого счастья. Слова Иисуса овладевали ею с такой полнотой, что ей казалось, будто она живет только ими. Она вся прониклась сознанием глубокого, сокровенного понимания, живого восприятия того, что Он говорил, и ей думалось, что не только Его слова она понимает, но и то, что таится в самых недрах Его души, и что ко всему этому сокровенному ей будет дано приобщиться. И под конец она подняла глаза и посмотрела на Иисуса ясным и твердым взором, в котором не было больше ни страха, ни стыда.

И пока она так смотрела Ему в лицо, одна мысль проснулась в ней и, все проясняясь достигла глубокой, непреложной уверенности. Правда, в этой мысли была скорбь, самая глубокая скорбь, какая только могла обрушиться на нее, но в то же время она чувствовала, что выше и прекрасней этой скорби нет ничего в ее жизни. Эта мысль заключалась в том, что Этот Человек отмечен смертью, что дни Его сочтены. И пред этой уверенностью исчезли в ее душе все сомнения, все беспомощные вопросы. Кто Он, — Человек или Бог, — есть ли любовь ее к Нему грех и кощунство, это утратило для нее теперь всякое значение. Она одно только знала: что ее единственная задача усладить для Него безграничной преданностью те часы, которые Ему еще оставалось прожить, беззаветно отдать Ему все свое существо, всякую мысль, всякое чувство, всякое желание, принести Ему в дар счастье глубокого, задушевного сочувствия. Ради этого жила она, мыслила и страдала; силу на это она ощущала в своей любви.

Она не отрывала от Него своего взора. «Он должен взглянуть на меня! — думала она, — и тогда Он все поймет! Почему не смотрит Он на меня, — разве же Он не знает, что происходит во мне?»

И вот Иисус обратил к ней Свое лицо и встретил ее взгляд. Это длилось один только миг, но она видела, что Он понял ее и принял ее дар.

Вечером Иисус возвращался в Вифанию вместе с Марией, ее сестрой и братом. Марфа бросала удивленные взгляды на сестру: вся она была какая-то просветленная, как это бывает в то мгновение, когда человек свел свои счеты с жизнью.

Некоторые из учеников следовали за ними, а также и Мария Магдалина: Мария часто взглядывала на нее, но Магдалина избегала ее взора. Во всем ее существе было что-то, более, чем всегда, смятенное и сокрушенное.

Но когда они остались на минуту одни, она порывисто схватила руку Марии и поцеловала ее.