Таким образом вскоре случилось, что, пока он однажды очень спокойно выкликал с разными веселыми шутками и прибаутками продаваемый напиток, на него вдруг обратил внимание главный управляющий нероновой виллы под Байями, некто Дама, который, не редко являясь в палатинский дворец с отчетами и докладами, не раз встречал здесь Онезима и из своих бесед с Каликлэсом хорошо знал как о пьяной выходке Онезима, так и о его перемещении в erastulum и о его побеге оттуда. Взглянув на Онезима еще раз и попристальнее, он убедился, что не ошибся; тем не менее, для большей верности вытащил из кармана дощечку, на которой прочел: «Бежал молодой раб 15 лет, наружность красивая: волосы темные, вьющиеся, имя ему Онезим. Кто сто доставит или укажет место его пребывания, получит в награду тысячу сестерций».

Удостоверившись окончательно в верности своей догадки, Дама, чтобы вернее овладеть своей добычей, сперва отошел от него немного в сторону, затем, обойдя кругом, подошел к нему сзади и, хлопнув его по плечу, весело окликнул:

— Эй, Онезим!

— Да, я самый! — слегка вздрогнув, отозвался захваченный врасплох фригиец.

— Ну, да, я так и знал, что это ты, — проговорил с недоброй усмешкой Дама и крепко ухватил его за плечо. — Идем со мной, мой удалой беглец. Цезарю не желательно терять таких красивых молодцов, да и мне совсем будет не лишнее получить за тебя тысячу сестерций.

Напрасно делал Онезим всевозможные попытки вырваться и удрать, пальцы Дамы, вцепившись в него, как железные клещи, держали его крепко. Пришлось покориться.

— Освободить его! Освободить! — загалдела было собравшаяся толпа зевак, пользуясь тем, что поблизости не было видно ни полицейских, ни солдат. Однако Дама сумел одним словом прекратить такой протест:

— Разве вы не знаете, кто я? И кто из вас дерзнет воспротивиться аресту беглеца из цезаревой фамилии рабов?

Устрашенная именем цезаря толпа, мгновенно прекратив свои крики, поспешила разойтись, и Дама тотчас же послал одного из сопровождавших его рабов на Неронову виллу под самыми Байями с приказанием принести оттуда кандалы. Таким образом Онезим через несколько минут снова увидал себя в цепях, но с тою только разницей, что на этот раз у него в перспективе было наказание несравненно более страшное, нежели все те, через которые он уже прошел.

На следующий день рано утром его препроводили в Рим, куда он прибыл в тот же день и где в первые минуты подумывал было найти какое-нибудь средство сообщить о своем горестном положении Актее в той надежде, что ее заступничество приведет к смягчению предстоявшего ему наказания. Однако он убедился вскоре, что для него, при окружавших его условиях, всякое сообщение с кем бы то ни было было не более как пустой, неосуществимою мечтою. И он был прав, как оказалось; не далее, как на следующее же утро после его прибытия в Рим, ему была наложена в затылок обычная в таких случаях furca — толстая вила, сколоченная из двух кусков дерева в виде буквы V, и с этим орудием пытки на затылке и с привязанными к его концам руками его повели к эсквиллу — месту казни, где предполагалось или распять его на кресте, или забить бичами до смерти, и затем бросить его тело на съедение хищным птицам.

Оцепенение, в каком находился несчастный фригиец от ужаса и страха перед предстоявшей ему казнью, отнимало у него всякую способность к молитве, тем более, что в эту минуту он яснее чем когда-бы то ни было сознавал себя богоотступником, и весь дрожал при мысли о том безысходном мраке и тех нескончаемых муках, которые навеки станут его уделом по снятии его со креста.

Но час его пока еще не пробил.

Сопровождаемый солдатами, ликторами и толпой придворных рабов, которые должны были присутствовать при казни, Онезим с трудом подвигался под тяжестью вилы, как вдруг на повороте в одну из улиц, ведших к эсквилину, печальную процессию увидал шедший навстречу ей юноша. То был Тит, заметно похудевший и побледневший после болезни, перенесенной им вследствие глотка того самого яда, который навеки унес Британника. Тит при первом же взгляде на преступника узнал в нем Онезима и, как вкопанный, остановился. Но вдруг, ударив себя по лбу, он круто повернул назад и бросился бежать, завернув в один из ближайших переулков. В уме его блеснула мысль о возможности найти в эту минуту средство спасти несчастного. Он знал, что как раз в это время была некоторая вероятность встретить в одной из соседних улиц старшую весталку, Лэлию — добросердечную и красивую молодую римлянку, которую он хорошо знал и которая сама к нему была очень дружески расположена. Тит не ошибся в своем предположении. Через несколько минут он, действительно, встретил весталку, шедшую в сопровождении присвоенного ее сану ликтора, и, подойдя к ней, самым непринужденным образом, весело смеясь, сказал после первого же приветствия:

— Есть у меня большая просьба до благородной Лэлии. Сейчас видел я тут поблизости, как раз против Юлиева форума, у одного книгопродавца прелестный экземпляр Виргилиевых Эклог и даже с портретом их автора. А так как благородный друг мой, Лэлия, обещала давно мне подарок ко дню моего рождения и даже позволила мне самому выбрать этот подарок, то я осмелился попросить ее пойти теперь же вместе со мною и купить для меня эту книгу. Кстати, ведь, сегодня день моего рождения.

— С величайшей радостью, — согласилась ничего не подозревавшая весталка. — Ты благонравный и честный мальчик, и потому я всегда бываю очень рада, когда мне представляется возможность доставить тебе какое-либо удовольствие.

— Благодарю, дорогая Лэлия, — сказал Тит и поспешил прибавить, — но не пройдем ли мы этим переулком, как кратчайшею дорогою?

И, взяв весталку за руку, он повел ее, приказав ликтору следовать за собою, по той улице, где должен был ему, как он это знал, встретиться вторично Онезим с его печальным конвоем.

Увидав приближавшуюся к ним процессию, он обратился к весталке и самым невинным тоном заметил ей:

— О как бы хотелось, Лэлия, иметь привилегию, дарованную вам, весталкам, спасать жизнь этим несчастным! Взгляни, вот ведут какого-то несчастного раба, вероятно, на распятие, а не то на избиение до смерти ударами кнута. Добрая Лэлия не сжалится ли над ним и не спасет ли беднягу в силу данного ей священного права?

— Ты шутишь, Тит! Беглого раба! Подумай! — воскликнула изумленная Лэлия. — Нет, мы пользуемся своим правом для спасения лишь благородных римлян или по крайней мере отпущенников.

— Но разве раб не такой же человек как и все мы? — спросил Тит. — По крайней мере Музоний и Сенека учат нас, что это так. Взгляни, Лэлия, как еще молод и как красив собою этот несчастный. Вдобавок у него и вид не раба, и я почти уверен, что никакого особенного преступления не совершил этот бедный юноша.

Лэлия взглянула на бледное лицо страдальца, и невольная жалость тронула ее сердце.

— Остановитесь! — приказала она солдатам и ликторам, почтительно склонившим при ее появлении свои tasces. — В силу данной моему священному сану привилегии повелеваю вам пощадить жизнь вашему арестанту.

— По он беглый из цезаревой фамилии рабов и указом самого императора осужден на смерть через бичевание кнутом, — выступая вперед, проговорил Калликлэс.

— Кто дерзнет не повиноваться приказанию старшей весталки? — строго сверкнув очами, сказала Лэлия. — Даже сам император побоялся бы оскорбить величие Весты и священного ее огня оспариванием привилегии, с незапамятных времен присвоенной старшей жрице этой богини. Снимите сейчас с него вилу.

Устрашенные повелительным тоном старшей весталки ликторы поспешили повиноваться и, отвязав Онезиму руки, сняли с него тяжелую вилу. Что будет с ним дальше, этого бедняга пока не знал, но зато он знал, что на этот раз жизнь будет ему пощажена.

— Благодарю, добросердечнейшая из весталок, — сказал Тит, почтительно дотрагиваясь губами до края ее пурпуровой одежды, но ничем не обнаруживая своей тайны, что знает Онезима. — Да вознаградит Веста безмятежный сои Лэлии сладчайшими сновидениями! Да благословит ее Опиконсивия.

— Опиконсивия! — повторила весталка, с трудом удерживаясь, чтобы не рассмеяться. — Ты, кажется, надо мной смеешься, Тит. Что можешь ты знать об Опиконсивии!

— Очень немного, разве только то, что есть какая-то связь между ею и весталками, и если только это так, то я уверен, что Лэлия одна из первых ее любимиц.

А молодой фригиец, с присущей ему догадливостью, держал себя, строго соображаясь с поведением Тита. Такое право весталок при случайной встрече с отправляемым на смертную казнь преступником, освобождать его от казни, пользовалось всеобщей известностью, хотя к делу применялось лишь в очень редких случаях, так как весталки вообще не имели обыкновения часто показываться на улицах. Но для того, чтобы такое право сохраняло свою силу, необходимо было, чтобы встреча весталки с преступником была непременно случайная. Впрочем, и сама Лэлия вряд ли осталась бы довольна, если б как-нибудь узнала, что сделалась некоторым образом жертвою обмана, хотя и довольно невинного, со стороны юного своего друга. Вот почему Тит, добившись цели, принялся всячески торопить Лэлию к книгопродавцу, у которого добродушная Лэлия в невинности души купила ему в подарок не только Эклоги Виргилия, но еще и томик, крайне изящно переплетенный, Сенекиных трактатов, чем несколько даже и смутила юношу.

Об этом поступке Тита никто ничего не знал, и лишь у одного Пуденса, слушавшего его рассказ об этом маленьком инциденте, появились некоторые подозрения касательно того, каким собственно образом произошла эта счастливая встреча весталки с Онезимом, так как глаза юноши что-то уж очень плутовски смеялись, пока он ему рассказывал этот интересный эпизод.