Итак, Михаил Достоевский, будучи «препонятным» к науке учеником, в ответ на призыв семинарского начальства выразил добровольное (но не своевольное!) желание получить медицинское образование, успешно выдержал экзамены, был признан способным к постижению наук, снабжен необходимыми бумагами и официально, целевым назначением, с оплатой дорожных расходов (на лошадях, а не пешком, как когда-то его тезка Ломоносов!) отправлен учиться в Москву на казенное содержание. Брат остался в Шаргородской семинарии — об этом сообщала «Ведомость» за 1809 год: согласно спискам, Лев Достоевский все еще числился по классу риторики — и впоследствии стал священником.

Как реагировал на подобный поворот в судьбе старшего сына его отец, несомненно знавший о давлении правительства на епархии, от которых требовалось год от года увеличивать число воспитанников-семинаристов, отправляемых в Медикохирургическую академию, осталось неизвестным, и это породило немало легенд. Во всяком случае со стороны Михаила Достоевского, переменившего уготовленную ему участь сельского священника где-нибудь в окрестностях Брацлава или Винницы на судьбу московского лекаря, не было злого умысла ни против духовного поприща, ни против родного отца, который непременно должен был знать, куда именно Подольская врачебная управа отправила его сына и где именно тот учится. Быть может, не столько сын «порвал с семьей и самовольно ушел в Москву», сколько семья (матери, напомним, уже не было на свете, вдовый отец должен был заботиться о незамужних дочерях) не смогла или не захотела оказать помощь сыну, одиноко жившему на скудных казенных харчах...

Весь 1809 год обе столицы обсуждали донесения с полей сражений, на которых бились солдаты Российской империи. В марте возобновилась война с Турцией. Победно закончилась шведская война:  Финляндия  была  присоединена  к  России. В июне—июле Россия формально начала участвовать в войне с Австрией. По Шенбруннскому миру Россия получила Тернопольскую область в Польше, но бо'льшая часть Галиции, вопреки желанию императора Александра, отошла к великому герцогству Варшавскому, и это сильно ухудшило отношения двух «властелинов мира», как называли тогда Александра I и Наполеона. Россия заняла Краков, но, к негодованию Наполеона, воздержалась от серьезных военных действий. Хлипкий мир был чреват большой войной — и уже не за рубежами империи, а на ее суверенной территории. Как писал в «Военных записках» Д. В. Давыдов об атмосфере Тильзита, «1812 год стоял уже посреди нас, русских, с своим штыком в крови по дуло, с своим ножом в крови по локоть».

В октябре 1809 года Михаил Достоевский, вряд ли выезжавший прежде куда-либо за пределы Войтовцов, Шаргорода и Подольска, появился в Москве. Русская литература запомнит это время романом «Война и мир»: в начале лета 1809 года князь Андрей  Болконский  посещает  уездного предводителя дворянства Илью Андреевича Ростова в его имении и нечаянно слышит пение и разговор двух девушек лунной ночью; граф Пьер Безухов готовит торжественное заседание масонской ложи в Петербурге; граф Николай Ростов, командир гусарского эскадрона, приезжает домой в отпуск и самозабвенно отдается псовой охоте; юная Наташа Ростова в канун 1810 года едет на свой первый бал. «Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла, как и всегда, независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований».

Своими интересами жила и Медико-хирургическая академия. В те поры ее московское отделение едва успело расположиться на улице Рождественка. В середине XVIII века между Кузнецким Мостом и Сандуновским переулком находилось владение графа Ивана Ларионовича (Илларионовича) Воронцова, богатейшего вельможи, брата канцлера императрицы Елизаветы М. И. Воронцова. Под владение, занимавшее огромное пространство, граф скупил более сорока дворов. На Рождественку выходили ворота, в глубине находились большие каменные палаты, за которыми расстилался огромный сад, разбитый по примеру версальских, с прудами, беседками и с вольно протекавшей посреди него в естественных берегах рекой Неглинной. В 1778 году архитектор М. Ф. Казаков выстроил для графа Воронцова вместо старых палат новые. В начале XIX века бывшим двором графа владела богатая помещица И. И. Бекетова, но затем часть ее дома, выходившая на Рождественку, была приобретена в казну для размещения здесь Медико-хирургической академии, и тогда же у Б. В. Пестеля был куплен северный угловой участок, тоже выходивший на Рождественку. Осенью 1809-го Михаил Достоевский оказался не только «новобранцем», но и «новоселом».

Трехэтажное здание имело со стороны Рождественки богатый парадный вход, украшенный колоннами, а перед ним — большой двор, огражденный со стороны улицы металлической решеткой. «Сие обширное 3-х ярусное здание возвеличивается прекрасным входом, к нему принадлежат многие ближние строения», — сообщал старинный путеводитель по Москве. По обеим сторонам главного здания, где были устроены аудитории, кабинеты и библиотека, стояли два двухэтажных каменных флигеля, выходившие на Рождественку: в них разместились больница, аптека, квартиры инспекторов, общежитие для студентов. Рядом — двухэтажный особняк вице-президента академии статского советника Н. С. Всеволожского (президент Я. В. Виллие, выходец из Шотландии, управлял Петербургской ИМХА). Позади главного корпуса, в парке, был образован ботанический сад с участками для разведения лекарственных растений, в углу парка стоял особняком анатомический театр с помещением для служителя.

Однако, при всей выгоде местоположения и красоте фасадов, в здании, наскоро приспособленном под нужды учебного заведения, ощущалась теснота, многие помещения обветшали, потолки сгнили, полы прохудились; не было должного порядка и чистоты, не соблюдались правила гигиены (Характерно замечание (в романе «Подросток») Аркадия Долгорукого о молодом докторе, лечившем Макара Ивановича: «Я решился наконец ему простить его медицинское высокомерие и, сверх того, научил его мыть себе руки и чистить ногти, если уж он не может носить чистого белья. Я прямо растолковал ему, что это вовсе не для франтовства и не для каких-нибудь там изящных искусств, но что чистоплотность естественно входит в ремесло доктора, и доказал ему это».), отсутствовали помещения для клиник, музеев, теоретических кафедр; небрежно содержались архивы; поиск профессоров и преподавателей сталкивался с серьезными затруднениями. Казеннокоштные воспитанники получали от академии весьма скудное, хотя и полное содержание — питание, одежду, стоимость обучения и общежития.

Целые дни студенты проводили на лекциях и в клиниках. Пять дней в неделю занятия начинались утром в восемь и заканчивались вечером в семь. В субботу и воскресенье учебной нагрузки было меньше, но в расписании всегда стояло утреннее и вечернее посещение больных. Пропуски лекций тщательно фиксировались; инспекторский надзор следил за студентами как в стенах академии, так и вне ее — в город можно было выходить только группами по пять—десять человек под присмотром сопровождающего. За дурные поступки — нарушение порядка за столом, несоблюдение формы одежды, пьянство и буйство, драки и безрассудные ругательства, дерзости в адрес начальства и «замешательства» (подобия бунта) — воспитанники строго наказывались: несовершеннолетних пороли (руководство академии признавало порку лучшим исправительным средством, неоднократно на опыте доказанным), совершеннолетние удалялись из академии домой, отдавались в фельдшеры или в солдаты. Указ Александра I (1810) требовал:

«Тех из воспитанников испорченной нравственности, коих домашние наказания исправить не могут, исключить вовсе из оной, обращая их навсегда в аптекарские или садовые ученики, смотря в каком роде службы они могут быть для общества полезными, а тех, кои выше меры окажутся развратными, отдавать в солдаты»⁴³.