— Буду, — кивнул Круль. — И долго. Быстро нас не отпустят. Ты же знаешь такую штуку: поставят видеокамеру, включат и начнут нас убивать. С патетикой, с драматическими паузами, с назидательными монологами. Вот, мол, что бывает с операми, когда они связываются с преступившими. И так будет со всеми.

— Круль, я тебя ни о чем не просил, теперь настал момент — прошу, заткнись, пожалуйста. Мне и так хреново…

— Понимаю. Ребятам у тебя за спиной еще хуже… Или лучше, не знаю. Они попадут в рай, но сейчас им заклеили рты, чтобы, значит, не кричали. Следующий за ними — я. Рвать меня будут с особым старанием, нечасто удается заполучить Старшего Администратора Центрального офиса, но, сколько бы у них это ни тянулось, когда-нибудь закончится. И вот тогда я сполна получу по своему Договору.

Только сейчас Иван сообразил, что говорит Круль слишком торопливо и громко, словно пытается заглушить что-то, может собственные мысли.

— А тебе, выходит, хуже всех. Тут будет хреново, больно будет, но только после смерти ты поймешь, что здесь, в сущности, было не так уж плохо…

— Заткнись! — крикнул Иван.

— Не нужно, не нервничай, — словно ничего не слыша, продолжил Круль. — Надежда-то остается. Вдруг Дьявол действительно что-нибудь для тебя придумает. Честно — не знаю как он такое сможет, ведь не всемогущий все-таки, но вдруг? Тебе ведь даже такая призрачная надежда сейчас не помешает. Постарайся мыслить позитивно.

— Рот. Закрой.

— Понимаешь, тут, в общем, все решает воля Господа нашего… вашего. Нет, все-таки нашего. Он создал ад, заключил в него Дьявола на веки вечные. И посылает туда к нему грешников, одного за другим. Но не просто так, а по порядку, по законам и по обычаям. Вот ты про сатанистов слышал? Слышал, все опера про сатанистов регулярно слышат, а некоторые так с ними сталкиваются, так или иначе. Казалось бы, что нам до сатанистов? Что сатанистам до нас?

Иван вздохнул.

— Не переживай, все закончится скоро. С точки зрения вечности, сколько тут нам осталось до финала?

— Ты сходишь с ума? — сказал Иван.

— Я? С чего это? У меня есть четкие перспективы, я знаю, что меня ждет. Да, мне немного неприятна мысль, что меня будут разбирать на составляющие, но при этом я прекрасно понимаю, что после этого все наладится. Все. Это как перед приемом у стоматолога. Ты сел в кресло, в соседнем кого-то уже лечат, рвут зубы, дробят челюсть, он во всю сплевывает кровь, врач выбрасывает окровавленные тампоны, гремит инструментами и жужжит бормашиной. Тебя пока не трогают, но у тебя уже болит в разных местах организма, дрожит в желудке, и только одна мысль носится внутри головы — уйти. Бросить все и уйти. Зубная боль-то уже прошла, она, сука, всегда проходит перед кабинетом стоматолога. Что с того, что ночь накануне ты бегал по потолку, распугивая потрясенных соседей сверху. Сейчас-то — все нормально. Встать и уйти. Но ты не можешь, ты помнишь, что уходить нельзя, это неприлично и выглядеть будет глупо, и ты понимаешь, что следующей ночью тебя опять прикрутит, и завтра снова придется идти сюда. Ты сидишь и обреченно ждешь врача-избавителя. Надеешься, что сейчас будет очень плохо, но завтра, завтра будет значительно лучше. Так вот, я не надеюсь, я точно знаю. Абсолютно точно… — Круль снова облизал губы. — Кольке вообще хорошо, он тоже знает, причем о Рае, о райском наслаждении. Хаммер опасается… А ты… Надейся. Тебе остается только надежда.

— Слепая надежда, — сказал Иван.

Оказывается, какие полезные вещи звучат иногда при накачке. Отец Стефан выбрал правильную тему. Успокоить это не может, но от иллюзий освобождает.

— Так я о сатанистах. Знаешь, собираются, устраивают обряды, кого-то распнут на пентаграмме, сожгут или еще что. Они ведь даже чудеса могут совершать. Демона вызвать, опять же. Полагаешь, это все придумал Дьявол? Он это сделал? Ничего подобного, Ваня. Так повелось. Такие заложены условия в свободу совести и выбора. Если Дьявол заключен в аду, значит, он и не сможет вводить в соблазн. Выбор исчезает сразу. Понятно?

Иван закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Такого Круля он видел впервые, и восторга это зрелище не вызывало. Что это — страх? Подступающее безумие?

— И вот попущением Божьим позволено существование книг с заклинаниями и обрядами, описанием черной мессы и способами продажи души. Кто сможет все это выполнить, сможет получить и молодость, и богатство, и власть… На время, в обмен на душу. Тогда ведь еще не было Службы Спасения и типового Договора на посмертное обслуживание… Закавыка в чем? А в том, что по Договору клиент все получает после смерти. И никакой мистики, никаких летающих свиней и председательствующих козлов. Ничего подобного. И люди начинают к этому привыкать. Дьявол уже не пугало, а гарант. Даритель надежности и уверенности.

— Но священник в Деннице чудеса совершал после подписания типового Договора, — не выдержал Иван, — как же без мистики и чудес?

— Вот, в самую точку попал, — кивнул Круль. — В самую. Может человек чудеса творить именем Дьявола и попущением Божьим. Но все меньше подобных идиотов. Все меньше и меньше…

Открылась входная дверь. Круль не мог этого видеть, но услышал скрип петель и замолчал, насторожившись.

Вошли двое. Незнакомые. И лиц они не прятали, что наводило на самые неприятные мысли. Один из них, тот, что повыше и покрепче, принес картонную коробку, поставил ее на пол возле столба с привязанным Крулем.

Тот, что пониже и субтильнее, сразу подошел к Крулю и ударил кулаком в лицо. Из носа потекла кровь.

— А как же — здрасте? — Круль попытался втянуть кровь, но ничего у него не получилось. — Представиться?

Снова последовал удар.

— А можно чуть левее? — поинтересовался Круль. — Очень чешется.

Субтильный размахнулся…

— Стой! — крикнул Иван. — Ты что, не понял — он тебя злит, хочет получить быструю смерть. Его в аду заждались…

Субтильный оглянулся на Ивана, с удивлением посмотрел ему в лицо.

— Что уставился? — спросил Иван. — Я тут буду кровью истекать, а он там будет обживаться и надо мной насмехаться? Ни хрена. Вы же знаете, кто он? Он Старший Администратор Центрального Офиса Иерусалима. Не хрен собачий, между прочим. Вы бы, прежде чем его отпустить, из него всю информацию выдавили и только потом… А там, глядишь, Дьявол за его болтливость ему льготы посмертные срежет. Подумайте, безголовые.

Субтильный глянул на здоровяка. Тот кивнул, субтильный снова ударил Круля, но уже не кулаком, а ладонью, нечто вроде — подожди, еще поболтаем.

— Ну ты, Ваня, и сука, — сказал Круль. — Нет, я знал, что ты меня не любишь, но чтобы вот так, внаглую… И совершенно бессмысленно, заметьте. Я же почти раскрутил его на убить быстренько и сосредоточиться на тебе. И тут — такая подстава.

Кровь из разбитого носа стекала по подбородку, капала на футболку.

— Зачем, Ваня? Я же приду после смерти к твоей яме и насру тебе на голову. Честно. Или плюну. Я придумаю, как тебя достать.

Здоровяк снял с себя кожаную куртку, аккуратно положил ее на коробку, оставшись в черной футболке с короткими рукавами. На предплечье Иван рассмотрел цифры.

— Галаты, — сказал Иван. — Кажется, настоящие.

— Настоящие, — подтвердил субтильный. — Самые что ни на есть. Знаешь, что мы умеем?

— Слышал, — сказал Иван.

— Я в аду с вашими беседовал, — сказал Круль. — Орут, плачут, голосят, что если бы они знали, если бы могли исправить… Просили даже предупредить, если кого живого увижу, чтобы, пока не поздно, подписали Договор. У меня и бланки найдутся…

Теперь ударил здоровяк — коротко, почти без замаха, но Круль захрипел и замолчал. Лицо стало белым, и на лбу выступили капельки пота.

— Ребята, — сказал Иван. — У меня есть пара вопросов. Всего пара. После этого обязуюсь даже не кричать.

— Соврет… — прохрипел Круль. — Он такой — соврет и кинет. Вон как меня.

— Нет, серьезно. Два вопроса. Можно?

Очень важно было получить их разрешение. Иначе они не станут его слушать и просто заклеят рот. И тогда у него не будет ни малейшего шанса. Отец Стефан был прав, был сто тысяч раз прав, клеймя людей за приверженность слепой надежде. Но надежда у Ивана вовсе не была слепой. Была она чахлой, полудохлой, но очень живо стреляла глазками по сторонам, прикидывая разные варианты.