Изменение, произошедшее в интерьере вагона, я обнаружил не сразу. Точнее, это было не столько изменение, сколько устранение изменения и восстановление некоторого статус-кво. Сначала я обратил внимание, что шум колес снова стал вполне терпимым, и только потом заметил, что прямоугольная дыра в полу куда-то исчезла.

Взгляд мой устремился вслед за мыслью и окончил свой короткий путь на табличке с обманчивой надписью об отключении дверей. Вид девственно нерушимой проволочки с нашлепкой пластмассовой пломбы нанес ощутимый удар по моему чувству реальности.

– А где этот… люк в полу? – заторможенно спросил я. – И почему проволочка снова целая?

Чингачгук одарил меня взглядом дежурного доктора на утреннем обходе и задумчиво покачал головой. Точнее, изобразил, как покачал бы головой доктор; при этом очки на его носу опасно заколебались. Он поправил их указательным пальцем и сказал:

– О-о-о! В вашем состоянии, голубчик, я бы начал с вопросов попроще. Скажем… – он сделал вид, что задумался, но даже задумчивость его показалась мне притворной. – Кем стал бы Евгений Онегин, если бы все-таки женился на Татьяне Лариной и взял фамилию жены?

Вопрос в духе психиатра, отметил я и предположил:

– Евгением Лариным?

– Точно! – обрадовался Чингачгук. – Можно – просто Женей. А тебя как звать?

– Павел, – отозвался я, с запозданием понимая, что и у индейцев могут быть человеческие имена. Например, Евгений… э-э-э… Инчучунович.

– За знакомство! – не предложил, но констатировал мой новый знакомый, извлекая из неисчерпаемой, как запас человеческой глупости, сумки еще две банки пива.

Я послушно взял свою. Кто же осмелится перечить доктору?

– А ты будешь? – спросил Евгений у Игорька.

– Нет, что вы! – смутился тот.

– И правильно! А то вырастешь таким же тупым и никому не нужным уродом, как мы, – сказал Евгений, чья склонность к обобщениям меня слегка задела.

– Не думаю, что я сильно вырасту.

– Тоже верно, – опять согласился Евгений и добавил, обращаясь уже ко мне: – Ну, давай!

Мы встретились взглядами и с тихим звяканьем чокнулись банками под легкое шипение пены. Звук вышел таким, словно в задымленной комнате столкнулись двое пожарников с просроченными огнетушителями в руках.

Я уже допивал свою банку, когда Евгений доверительно сообщил мне:

– Это не люк в полу. Это дверь в полу. Там же, на табличке, написано. А проволочку – это я обратно прикрутил. Чтобы не дергали, кому ни попадя…

Проволочка, если честно, не показалась мне «обратно прикрученной», но я решил поверить своему спутнику. Так было спокойнее. Я был рад, что хоть одна из загадок, щедро предлагаемых сегодняшним вечером, разрешилась так просто.

– А дверь, значит, в полу?

– Блин, ты физику в школе учил? – с легким раздражением поинтересовался мой собутыльник.

– Допустим.

– Закон сохранения помнишь?

– Чего? – на всякий случай уточнил я.

– «Чего-о-о? » – совершенно непохоже передразнил меня Евгений. – А того! Читать умеешь? Там же русским языком написано: «Отключение дверей»! Так если ты своими непутевыми ручками одни двери отключаешь, например в стене, то что? – спросил он и сам же ответил: – То вместо них тут же включаются другие. И тебе еще повезло, что в полу, – загадочно закончил Евгений. Однако я, хоть убей, не смог придумать худшей альтернативы.

– Кстати, ты мне так и не ответил, куда идет этот поезд? – напомнил я. – Где у него конечная, что это за ветка и вообще…

– Знаете что, голубчик? – Ларин снова поправил очки, на сей раз – пивной банкой. – Давайте не будем форсировать. У нас впереди еще длиительный курс.

В качестве аргумента он слегка встряхнул сумку, внутри которой что-то звякнуло. Я облизнул губы и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Становилось нестерпимо жарко.

– разливался из динамика голос последнего романтика русского рока. Слова песни показались мне очень своевременными и удачно сочетающимися с моими собственными мыслями. Это все еще кольцо? И обратного поезда действительно нет? Я подумал даже, что если бы у меня когда-нибудь возникло желание написать чисто транспортную повестушку… или даже романчик… я, не задумываясь, вынес бы эти четыре плохо зарифмованные строчки в эпиграф. Стихотворение про кольцо. Пауза. Растянувшееся в пространстве и во времени кольцо.

Кстати, о времени… Сколько там уже? Вот черт! Похоже, остановились! На циферблате уверенно застыли цифры 23:21, причем двоеточие даже не думало мигать. Замечательно!

Зато теперь мы точно знаем время, когда подо мной разверзлись хляби земные. Должно быть, что-то в чувствительном механизме часов замкнулось от удара, и из прибора для изменения времени они превратились в молчаливое напоминание о том, что не стоит необдуманно дергать за все ручки, до которых можешь дотянуться. Особенно за те из них, на которые неглупые, как видно, люди понаставили пластмассовых пломб.

– Не вздыхай так, – по своему истолковал мою задумчивость Евгений Ларин. – Пива, правда, больше нет. Стаканов, впрочем, тоже.

С некоторым сожалением, словно фокусник, извлекающий из цилиндра последнего кролика, Евгений достал из сумки длинную зеленую бутылку с коричневой этикеткой. «ХЕРЕС», – прочел я и немедленно вспомнил бессмертную фразу. «Хересу пожалуйста. Семьсот грамм».

Вообще-то, обычно я стараюсь не смешивать напитки. Но я бы сильно покривил душой, назвав сегодняшний вечер обычным.

– Ты не суеверный? – озадачил меня вопросом Евгений.

– Ты какого ответа ждешь, правдивого или отрицательного? – отреагировал я после короткого размышления.

– Понятно… – протянул мой собеседник. – Я тоже не очень. Значит, будем из горла.

Он ловко свернул украшенную плотной фольгой пробку и передал бутылку мне. Я сделал глоток. Жидкость пилась уже не так легко, как пиво, зато гораздо эффективнее воздействовала на подуставший за день организм. Щелочная среда у меня во рту постепенно сменялась кислым четвергом. Я еще раз приложился губами к горлышку, как горнист, недотрубивший подъем, и вернул бутылку хозяину. Раздался звук столкновения стекла и металла. Разглядев, что четыре верхних зуба у Евгения стальные, я не удержался от вопроса: