— Свет голубоватый? Камешки небольшие? Вкраплены в почву? Каждый отдельно?

Гуро, делая вид, что он перепугался, отступил на шаг и простер к Соколу руки, словно обороняясь:

— Голубоватое, небольшие, в почву, каждый отдельно. Пожалуйста, не подходите ближе, я человек нервный, могу напугаться. Вы, товарищ геолог, кажется, вновь подпали под влияние космических лучей! Успокойтесь!

Но, не слушая больше ничего, Сокол бросился к скафандру:

— Там, в этой пещере… сейчас, сейчас посмотрю! Это обязательно нужно исследовать, это чрезвычайно важно.

— Да подождите, неужели это так спешно? — попробовал остановить его Гуро, удивленно посматривая на геолога.

— А, вы ничего не понимаете, Борис! Не задерживайте. Мне нужно посмотреть самому эти камни. — Сокол уже влезал в скафандр.

— Да подождите вы, сумасшедший! Во-первых, я еще не успел как следует отдохнуть. Кто же пойдет спасать вас?

Сокол отмахнулся от Гуро, как от назойливой мухи.

— Во-вторых, — продолжал спокойным, насмешливым тоном Гуро, — вы невнимательно слушали то, что я рассказывал. Если вам нужны эти камни, то совсем незачем лезть за ними в пещеру. Кило или два этого добра я могу показать вам и здесь.

Сокол, как обожженный, выскочил из скафандра и подскочил к Гуро:

— Где, где, покажите! — взмолился он. Гуро взял сумку Василия, лежавшую на полу, и подал ее Соколу, низко поклонившись:

— Только успокойтесь, только не волнуйтесь. Вы бесспорно настоящий поэт и лирик, вы не владеете своими чувствами…

Сокол схватил сумку, ничего не слушая. Он достал из нее камешки, взглянул на них и, казалось, совсем сошел с ума. Он подбежал к Рындину:

— Николай Петрович, это должно быть он! Он, смотрите!

На его ладонях лежали небольшие зеленовато-серые камешки неправильной формы, как маленькие картофелинки. Ничего замечательного не было в них по внешнему виду. Единственной особенностью был их сравнительно очень большой вес.

Странно, но Николай Петрович тоже заметно волновался. Он через силу поднялся на одеяле, держа обеими руками один из камешков, взятый у Сокола. Осмотрев его со всех сторон, он отдал камень обратно геологу:

— Проверьте, Вадим. Мне кажется, вы не ошибаетесь. Попробуйте сделать разрез и проанализировать.

Гуро и Василий смотрели друг на друга, ничего не понимая. Что за волнение такое вокруг каких-то камней? Правда, они интересны, потому что светятся ночью. Но столько волнения…

Николай Петрович позвал к себе обоих слабым движением руки:

— Друзья мои, не удивляйтесь, вы и сами еще не понимаете, какое замечательное открытие вы сделали. Василий, вы пострадали, вам, вероятно, очень больно, но… но если бы вы знали, ради чего вы пострадали, то это, ручаюсь, утешило бы вас!

— Да что такое, Николай Петрович? — юноша уже горел от нетерпения, он забыл про свою боль, забыл обо всем. Теперь у него было одно желание. — узнать, что именно он открыл, и почему так волнуются Рындин и Сокол.

— Сейчас, сейчас я вам все скажу. Вот уже и Вадим.

Сокол в самом деле возвращался. Он нес один из камешков, разрезанный пополам. Сразу бросалось в глаза, что внутри этот камешек был совсем иным. Темно-синий срез, казалось, дрожал и переливался. По нему пробегали, возникали и исчезали мелкие золотистые искорки. Срез медленно затягивался такой же зеленовато-серой пленкой, какою был покрыт и весь камень.

Гуро низко наклонился над камешком: ему очень понравились эти золотые искорки. Но моментально он поднял голову и закрыл глаза, потирая их рукой. Василий удивленно взглянул на него.

— Не знаю, что оно такое и с чем его едят, — сказал охотник, отходя в сторону. — Может быть, это и чрезвычайно ценная находка, но влияет она очень неприятно. У меня сразу заболели глаза, словно в них перцу насыпали.

Николай Петрович на этот раз не обратил внимания на слова Гуро.

— Видите? — взволнованно обратился Сокол к академику. — Это безусловно он.

Николай Петрович радостно засмеялся. Так смеется человек, неожиданно найдя потерянную любимую вещь; так смеется человек, встретив любимого друга, которого давно не видал.

— Приветствую вас, друзья мои, — торжественно сказал он наконец. — Приветствую вас, мои товарищи, нашедшие на Венере тот самый загадочный инфрарадий, за которым мы путешествовали сюда!

Инфрарадий?.. Это он? Эти камешки — инфрарадий?.. Василий и Гуро растерянно смотрели то на Рындина, то на Сокола. Инфрарадий? Быть не может, чтобы эти скромные камешки были могучим и неведомым инфрарадием, который кроет в себе неисчерпаемые запасы энергии!

— Да, это инфрарадий, — продолжал все так же торжественно старый академик. — Друзья мои, я даже мечтать не позволял себе, что мы так быстро найдем его, да еще в таком количестве. Ведь вы говорите, что там, в вашей пещере, немало таких камней? — спросил он у Гуро.

— Сколько хотите, — подтвердил охотник. Его трубка погасла, но он не замечал этого. Василий все еще смотрел растерянно на скромный камешек, срез которого уже затянулся зеленовато-серой пленкой. Исчезли золотистые искорки. Камень опять стал совсем обыкновенным.

Василию было и радостно, и одновременно чего-то жаль. Чего? Разумеется, очень хорошо, что инфрарадий нашелся так быстро и неожиданно. Первая часть задачи, стоявшей перед ними выполнена, но… разве это тот инфрарадий, о котором мечтал Василий? Эти неказистые камешки… Ах, каким чудесным, красивым и даже страшным представлялся Василию этот инфрарадий еще когда-то, на старой Земле… Юноша представлял себе:

…они долго, целые месяцы копают шахту. Они пробивают скалы, они в скафандрах проходят через подземные воды, спускаются в подземные озера. И снова копают почву. Сложные приборы показывают, что искатели на верном пути. Постепенно повышается в шахте температура. Вот уже нельзя работать, — такая жара. Должно быть, они приблизились к центрам подземного огня, — только там можно найти загадочный инфрарадий, только там, в глубине недр Венеры, хоронится он от непоседливых людей. А жара, жара… Кто-то падает без сознания. Его выносят из шахты, а Василий не бросает работы. Он знает, что именно он должен держать первенство и показывать образцы отличной, ударной работы. Он обливается потом, в голове у него непрерывно шумит, глаза закрываются от утомления, но он упорно работает! Еще кто-то потерял сознание, Василий остался один, от него и только от него зависит успех дальнейшей работы. Он знает это — и работает. И вот — раздается что-то похожее на взрыв. Золотая расплавленная жидкость, огненная и блестящая, ослепительная и драгоценная, льется по шахте. Это — инфрарадий, который добыл Василий!

Или еще не так: инфрарадий может быть и не жидкостью. Пусть! Тогда перед глазами юноши возникала другая картина:

…опять работа в шахте. Обязательно в шахте, потому что загадочный инфрарадий должен таиться где-то глубоко в недрах. И опять утомленные товарищи бросают работу, они вынуждены отдохнуть, им не хватает силы, это обязательно: никто не может быть таким упорным и выдержанным, таким крепким и стойким, как он, скромный, но решительный юноша. И разумеется, опять-таки он, Василий, делает последний удар киркой. Открывается большая-большая пещера. И посреди нее, заливай все своим чарующим светом, как гигантский самоцвет, внутри которого буйствуют расплавленное золото и огонь, — играя всеми цветами радуги, лежит яркий и блестящий инфрарадий. К нему нельзя приблизиться, он обжигает все, молниями пролетают во все стороны от него синие, зеленые, красные огни… Вот каким должен быть инфрарадий.

— Чего вы так загрустили, Василий? — обратил на него внимание Рындин. — Не рады, что нашли инфрарадий? В чем дело?

Юноше сделалось неловко. Однако, он не привык скрывать свои мысли — особенно от старого академика, своего любимого старшего товарища и друга. Честно и откровенно он рассказал Николаю Петровичу все, что думал. Рындин усмехнулся:

— Совсем необязательно, чтобы наш инфрарадий был таким красивым, чарующим и огнеметным, каким вы себе его представляли, Василий. Наоборот, это было бы очень плохо: как тогда мы повезли бы его с собой?