И внезапно Гуро остановился. Быстрым движением он выключил прожектор. Да, вот пробоина. Сквозь нее спокойным светом сияет яркая желтоватая звезда. Чудесное зрелище — черный небосвод, и на нем эта звезда, как большой бриллиант. Забыв про свое непосредственное задание, Гуро приблизился к пробоине, наклонился и, почти закрывая ее своим шлемом, заглянул в черную бездну.

Впервые он почувствовал какую-то неуверенность в движениях. Его лицо отделяло от межпланетной пустоты лишь толстое стекло окна его шлема. Странно и страшно было думать, что за этим стеклом — температура абсолютного нуля, ничто, таинственная пустота мироздания. И охотник с увлечением смотрел сквозь пробоину.

Теперь он видел не только большую звезду, которую заметил сначала. Черная глубина была, казалось, усыпана искрами и огнями. Это не были земные звезды, к которым привык глаз каждого человека. Они не мигали, не трепетали, не волновались: каждая сияла ровно и каждая облучалась особым цветом. Глаз не успевал отметить все эти цвета; они, не смешиваясь, пылали каждый сам по себе, сплетаясь в красочные сказочные венки; глаз охотника пробегал по ним, останавливаясь невольно на больших звездах, сиявших холодным спокойным светом далеких гигантских миров.

Охотнику не сразу удалось найти два-три знакомые созвездия. Да и то — разве это были те несложные комбинации из нескольких звезд, к которым давно привык человеческий глаз, отделенный всегда от чудесных картин вселенной толстым слоем земной атмосферы? Те большие звезды были всего только канвой созвездия. Космос вышил теперь на ней прихотливые и цветастые узоры, которые отличали новые созвездия от их старой привычной формы не меньше, чем многокрасочная картина отличается от сухого рисунка карандашом.

Зачарованными глазами Гуро находил эти старые созвездия, расцвеченные новыми бесчисленными красками неизвестных ему звезд. Вот четкий крест Лебедя, вот недалеко от него неправильный четырехугольник Лиры. Еще дальше — изогнутый, будто приготовившийся к прыжку, Дракон, возле которого, почти в извивах его тела, начиналась так знакомая с детства кастрюлька Малой Медведицы.

И снова неприятный холодок пробежал по рукам и ногам охотника. Что за страннее ощущение неуверенности, близкое к страху? Ведь такие ощущения были чрезвычайно редкими для Гуро, известного своими железными нервами. В чем причина? Тренированная зрительная память охотника словно перевертывала перед ним страницы книги его жизни, подыскивая что-нибудь похожее на это ощущение. И вот одна из страниц задержалась, застыла перед глазами путешественника.

Темная северная ночь. Глубокое синее небо, усыпанное звездами. Под полозьями саней скрипит и мелкой пылью рассыпается сухой снег. Человек на санях погоняет собак. Через каждые двадцать-тридцать метров человек выходит из саней и бежит рядом с ними, чтобы согреться. Собаки, сани, человек — и все. Больше нет никого и ничего, кроме снега и мороза, на сотни километров вокруг. Был еще один товарищ, но он умер в дороге. Гуро остался один. И тогда, впервые в жизни, он понял, что такое одиночество среди снеговых просторов, среди морозного молчания бескрайной ледовой пустыни. Теперь стало ясно: неприятный холодок, который почувствовал сейчас путешественник, был вызван воспоминанием о той ночи. Как и тогда, Гуро теперь остро почувствовал одиночество, отрезанность от всего живого.

Гуро криво усмехнулся: все эти мысли, чувства и воспоминания, все это было недостойно его мощной натуры. Разумеется, он вместе с ракетным кораблем отрезан от Земли и ее жизни, он мчится в холодном межпланетном пространстве, но мчится за тем, чтоб увидеть новую жизнь, жизнь незнакомой до сих пор планеты, чтоб вернуться потом назад, на Землю. А главное, он мчится не один, а со своими самоотверженными товарищами. О каком же одиночестве может идти речь? Думать об этом — значит лишь тратить даром время. Скорее за работу, время не ждет!

Он еще раз посмотрел сквозь пробоину на сказочные чарующие огоньки звезд и снова включил прожектор. Да, работы хватит! Пробоина была шириною в дециметр. Неровные, как бы разорванные края пробоины показывали направление, в котором ударился об ракету метеорит. Но — где же он? По всем признакам метеорит должен быть где-то здесь, в середине, между наружной и внутренней стенками ракеты.

Яркий луч прожектора побежал вдоль стенок, разыскивая небесного гостя. Но найти его было не так легко. В этом Гуро убедился через несколько секунд. Перерезанный подпорками и переборками коридор тянулся между стенками во все стороны. Метеорит мог свободно проскочить куда угодно.

В конце концов, это второстепенное дело — поиски метеорита. Нужно как можно скорее залатать пробоину. Что касается этого, то недаром заботливый Николай Петрович приготовил шкатулку «скорой технической помощи». Нужно взяться за нее.

— Вадим! Вадим! — крикнул Гуро. — Давайте сюда шкатулку помощи!

— А что, нашли пробоину? — услышал он голос Сокола, хотя и не видел его.

— Да. Несите сюда шкатулку. Николай Петрович, сейчас залатаю.

В темноте показался силуэт Сокола. Правильнее — его скафандр. Белый луч прожектора прорезал темноту и скрестился с лучом прожектора Гуро. Фантастические фигуры двоих путешественников по вселенной наклонились около пробоины, рассматривая ее. Метеорит, очевидно, ударил с огромной силой. Он пробил, как пуля, четыре слоя: супермагния, войлока, резины и обработанного электричеством свинца. И наконец, тонкий слой металла, к которому была прикреплена в этом месте переборка.

— М-да… — пробормотал Сокол. — Это был удар!

Он аккуратно измерил диаметр пробоины. Девять с половиной сантиметров. Потом луч его прожектора осветил шкатулку, нашел в ней что-то похожее на громадную пробку. Так же тщательно Сокол измерил эту пробку.

— Нет, тоньше на сантиметр…

Он взял вторую, измерил ее:

— Подходит!

Пробка эта была конической формы. Тонким концом Сокол вставил ее в пробоину. И сразу же она вдавилась в пробоину сама — почти на треть. Гуро удивленно спросил у Сокола:

— Что это? Как будто кто-то потянул ее снаружи.

— Влияние пустоты. Космической пустоты. Она вытягивает из нашей ракеты все остатки воздуха и газа.

— Но барометр уже давно показал нуль.

— Это ничего не значит. Некоторое количество газа сбереглось еще в наших вещах. Даже в металлических, не говоря уже про ткани. Вот пустота и вытягивала этот газ. А сейчас, вместо газа, она втянула в пробоину пробку.

За шкатулкой, принесенной Соколом, тянулся мягкий электрический кабель. Сокол вытащил из шкатулки небольшой прибор, соединенный с ней шнуром, приставил прибор к пробке, повернул выключатель. И тотчас же прибор начал прыгать, биться в его руках, как живое существо, ударяясь о пробку. Это работал электрический молоток. Частыми, короткими ударами он загонял пробку в пробоину, плотно закрывая ее. Через полминуты Сокол выключил молоток. Пробка вошла в пробоину целиком.

— Теперь заварить края…

Другой прибор очутился в руках Сокола. Он напоминал известное приспособление для автогенной сварки. Сокол включил его. Вспыхнул ослепительный огненный язык. Легкими движениями Сокол обводил прибор вокруг краев пробки. И там, где проходил огненный язык, — металл пробки плавился и заливал стенку ракеты, расплываясь по ней. Пробка сваривалась с металлической стеной. Эта операция также потребовала немного времени.

Василий Рыжко, который послушно оставался в центральной каюте, внезапно услышал голос Гуро:

— Николай Петрович, уже можно включать воздушные аппараты! Пробоину мы закрыли.

Но спокойный голос Рындина возразил:

— Рано еще, Борис, потому что двери в коридоре не закрыты. У нас не так много воздуха, чтобы выбрасывать его зря. Возвращайтесь назад, закрывайте двери и тогда уже включайте.

Василий тем временем с любопытством изучал свой скафандр. Сделан он был очень предусмотрительно и умно. Толстый слой какой-то неизвестной Василию крепкой ткани, пропитанной резиной, свободно облегал руки, ноги и туловище, Снаружи этот слой был покрыт еще тоненькой металлической сеткой, которая, вероятно, должка была защищать ткань от ударов и всяких иных случайностей.