Кадровая революция снизу

Как известно, интервенция закончилась поражением белых армий и их союзников и в России утвердился коммунистический режим, была восстановлена целостность государства, началась ускоренная модернизация. Несмотря на жестокость, с которой новая власть устанавливала социальную справедливость и боролась с белогвардейцами, русское население все же предпочло большевиков. И в числе миллионов крестьянских детей Андрей Громыко, который с тринадцати лет помогал отцу рубить и сплавлять по реке лес, промокая при этом до нитки, получил шанс воспользоваться плодами революции.

Путь был один: через сельскую комсомольскую организацию, учебу, труд, веру в идеалы социальной справедливости. Сегодня это может показаться примитивным. Тогда же происходила замена правящего политического класса, потерпевшего сокрушительное поражение в лице Временного правительства, выходцами из допетровского, доимперского слоя. Для них социальные лифты были распахнуты.

Если проанализировать биографии крупнейших государственных деятелей эпохи социалистической индустриализации (В. Молотов, А. Рыков, Г. Маленков, Н. Вознесенский и ряд других), то бросается в глаза их происхождение из низов мелкого предпринимательства и ремесленников. Они в своей массе и заменили дворян и вообще «социокультурное санкт-петербургское ядро», которое не сумело сохранить имперскую государственность. Их вождь тоже происходил из этого же нижнего слоя, его отец был мелким ремесленником-предпринимателем в грузинском городке Гори, а дядья владели придорожным рестораном — все они разорились от последствий экономического кризиса конца XIX века.

Как оказался среди них крестьянский сын Громыко? Думается, в значительной степени благодаря родителям, особенно матери, Ольге Евгеньевне, которая в детстве привила ему любовь к чтению книг и открыла ему мир культуры. («Да, я любил и люблю читать. С детства, когда научился складывать из букв слова, из слов фразы. Прочитанное заставляло думать. Так научился размышлять»^{40}.)

Да, любил читать, зачитывался Пушкиным, Тургеневым, Гоголем, гомеровскими «Илиадой» и «Одиссеей», гётевским «Фаустом». И еще самодеятельный театр, работа секретарем сельской комсомольской организации (в 14 лет), потом профтехшкола в Гомеле, техникум в Борисове, где вступил в партию (в 22 года) и стал секретарем партийной ячейки, а дальше сельскохозяйственный институт в Минске, после окончания двух курсов экономического факультета переход на экстернат и работа директором школы, затем поступление в аспирантуру, перевод в Москву в Институт экономики Академии наук СССР, где директором был академик Е. С. Варга, участник социалистической революции в Венгрии.

Фантастическое перемещение из Старых Громык в столицу! Никто не заметил, что тогда этот рослый (185 сантиметров), худощавый молодой человек в перелицованном костюме стал одним из героев эпохи. Чем он выделялся в то время? Огромная работоспособность, прекрасная память, чувство ответственности, начитанность, способности к самообразованию. У него на всю жизнь сохранилось уважение к научной и исторической литературе, и часто, уже будучи министром, он говорил в затруднительных случаях: «Давайте проверим, что есть у историков», — и раскрывал книги Ключевского, Соловьева, Татищева, мемуары весьма уважаемого им С. Ю. Витте. При случае даже мог целыми страницами цитировать Евангелие, которое хорошо помнил со времен уроков Закона Божьего в сельской школе^{41}.

В его мемуарах находим: «Тридцатые годы… Это был сложный период жизни Советской страны, народ которой строил социализм. Грандиозная мирная работа по созданию в СССР нового общества протекала, особенно во второй половине десятилетия, в напряженной международной атмосфере. В воздухе уже отчетливо пахло порохом. По всему чувствовалось, что на страну надвигались тяжелые свинцовые тучи войны. Не хотелось верить! Но дело обстояло именно так, и советские люди это понимали.

Один за другим народы, многие страны становились жертвами агрессии гитлеровской Германии, фашистской Италии и милитаристской Японии, вставших на путь развязывания второй мировой войны. С учетом такого положения Англия, Франция и США проводили политику “умиротворения” этих государств, всячески пытаясь отвести от себя острие агрессии и направить его против СССР…

Такая политика, венцом которой явился состоявшийся в сентябре 1938 года мюнхенский сговор правящих кругов Англии и Франции с германским фашизмом, не только послужила поощрением агрессоров на новые авантюры, но и обернулась прежде всего против тех, кто потворствовал им. Не прошло и года со времени сделки в Мюнхене, как пожар мировой войны перекинулся и на обе эти страны — Англия и Франция оказались ее участниками. На глазах всего мира развалилась созданная определенными кругами стран Запада концепция, согласно которой агрессия фашизма может оставить страны Запада в стороне»^{42}.

Конечно, сказано без затей, так что нам снова необходимо продолжить, с учетом того, что именно Мюнхен сказался в его судьбе решающим образом.

В ту пору Громыко было 29 лет, он занимался экономической наукой, учил английский язык, читал лекции рабочим и колхозникам, расширяя их политический кругозор. Еще он участвовал в соревнованиях по стрельбе и выполнил норму для получения престижного значка «Ворошиловский стрелок», затем прошел непростые соревнования на значок «Готов к труду и обороне», где надо было быстро бегать, далеко прыгать и метать спортивную гранату. Зачем это нужно, сегодня не все поймут. Тогда вопрос так не стоял. В воздухе отчетливо пахло военной грозой. Он даже пытался поступить в авиационное училище и стать военным летчиком, но не прошел по возрасту.

Как отличается тогдашний Андрей Андреевич от сельского комсомольского активиста! И все советское общество разительно изменилось по сравнению с двадцатыми годами.

Кончилась эпоха энергичных революционных вождей, как говорил социолог Питирим Сорокин, «людей одной идеи». После мучительной внутриэлитной борьбы за выбор направления государственного строительства сторонники мировой революции, так называемые «старые революционеры», прошедшие свои университеты в дореволюционной России и мало приспособленные к решению задач модернизации, были вынуждены уступить власть прагматикам, нацеленным на строительство социализма в одной стране. Автор оставляет в стороне подробности той невиданной бури, разрушившей тысячелетний жизненный уклад крестьянской по преимуществу страны и в результате невиданного напряжения сил, энтузиазма молодежи и жертв создавшей в СССР современную промышленность, науку, культуру. В 30-е годы СССР жил в условиях беспримерной гонки, руководствуясь директивой Сталина провести модернизацию в десять лет. («Иначе нас сомнут», — предупредил он.)

Для понимания обстановки, в которой жил наш герой, необходимо вспомнить, что коллективизация сельского хозяйства (Сталин называл ее «третьей революцией») позволила создать не только базу индустриализации, но и расколола страну. Как предупреждал знаменитый экономист Николай Кондратьев, только «здоровый рост сельского хозяйства предполагает мощное развитие индустрии», а для успешного экономического принуждения необходимо иметь «высококультурную массу с сильным сознанием государственности, доверие к власти и готовность на самопожертвование». Были ли накануне коллективизации в 1928 году у крестьян «сильное чувство государственности», «доверие к власти» и «готовность к самопожертвованию»?

Но на кону стоял вопрос жизни и смерти социалистического государства. Идти в социализм «на крестьянской лошадке», с ежегодным приростом экономики в два процента, как предлагал оппонент Сталина Николай Бухарин, было неприемлемо. Требовалось повысить товарность сельского хозяйства, ликвидировать полуфеодальное крестьянское малоземелье и огромную перенаселенность деревни.