Как вдруг на самом пике отчаяния его посетила на удивление простая мысль: о величайшем прегрешении князя следует поведать только князю. Нужно поскорее добраться до его родного города, любыми правдами и неправдами увидеться с правившим там Борисом Васильковичем и сообщить ему об отступничестве Андрея Ярославовича. Так как последний приходится ростовскому князю двоюродным дядей, то пусть Борис Василькович и разбирается с выкрестом по-свойски, по-семейному!

Сказано – сделано. Воспользовавшись тем, что «монахи» не заметили его, Илья обогнул церковь, стараясь не высовываться из кустов, наконец пустился бежать прямо через лес и окольными тропками выбрался к селению, в котором останавливался по пути сюда. Здесь юноша совершил последний по счёту бесчестный поступок, украв у какого-то смерда его единственную лошадь. Неизвестно почему, но совесть больше всего мучила Илью именно из-за этой пегой клячи, которая всю свою многотрудную жизнь тянула телегу или дровни, соху или борону, а на старости лет вынуждена была везти на спине всадника, да ещё без седла. Но что поделаешь! Выбора у юноши не было, поскольку речь шла о спасении от власти сатаны целого княжества. Кроме того, он и так согрешил за эти восемь дней минимум трижды, поэтому прибавив воровство кобылы к неподчинению приказу дьякона и выведыванию чужих тайн, Илья лишь незначительно усугубил свою скорбную участь.

А между тем путь предстоял неблизкий, и быстро преодолеть его пешком было невозможно. От окрестностей Боголюбова до Великого Ростова не меньше сотни вёрст, послушник же чувствовал себя совершенно разбитым, пробежав лесом всего вёрст десять. Только это соображение и утешало юношу, когда он погонял пегую кобылку, неловко обняв обеими руками лошадиную шею и ударяя пятками в её худые бока.

Илья избегал больших дорог, справедливо опасаясь, что всадник в одежде послушника, восседающий на лошади без седла, должен выглядеть не только нелепо, но и подозрительно. А поскольку он бродяжничал по близлежащим княжествам целых три года, то вполне полагался на собственные знания местности.

Но всё же Илья сплоховал. Совершенно неожиданно дорогу ему преградило множество поваленных ветром деревьев. Произошло это на исходе дня, когда солнце уже клонилось к закату, и объезжая завал, юноша сбился с пути и заехал в глухую чащобу. А когда наконец выбрался из леса, то оказался на берегу Нерли совсем не там, где рассчитывал. Солнце уже давно село. Где находится брод, Илья не знал, а спросить было не у кого. Юноше оставалось пустить кобылу вплавь. Поскольку же вода в реке была студёная, а ночь холодная, Илья продрог в мокрой одежде. Все суставы и кости ломило, временами его познабливало, сильно кружилась голова.

Тем не менее, послушник упрямо гнал лошадь вперёд. От усталости и купания в холодной реке он вскоре занемог, его начало лихорадить, но он всё равно продолжал свой путь. Его последующие воспоминания были отрывочны и нечётки. Илья не помнил, как его угораздило миновать стороной Ростов и каким образом он оказался неподалёку Углича. Во время последнего проблеска сознания юноша обнаружил, что тяжело дышащая кобыла стоит посреди озарённого лунным сиянием луга, а сам он привалился к её тёплой шее и шепчет в настороженное лошадиное ухо:

– Ну, ми-лая, ну, роди-мая… вывози, негодница, меня отсюдова! Слышишь, ты…

Лошадь фыркнула и затрусила вперёд. Илья клюнул носом в её гриву, покачнулся, и мир окончательно померк в его глазах. Очнулся он уже в покоях углицкого князя.

Вот какую историю выслушал Владимир Константинович в то утро, когда знахарь с Никитой привели Илью в чувство. Дальше послушник принялся умолять князя найти управу на продавшегося сатане Андрея Ярославовича, жаловаться на судьбу-злодейку и перечислять совершённые за последнее время грехи, обливаясь горючими слезами. Однако Владимир Константинович уже не слушал его. Обдумав всё хорошенько, он позвал гридней… и велел им немедленно схватить послушника Илью, ловчего Никиту, а также знахаря, и бросить всех троих в поруб.

Нет, углицкий князь отнюдь не был жестокосердным. Он вовсе не собирался казнить либо сгноить в тюрьме ни в чём не повинных людей, а самому примкнуть к отступнику Андрею Ярославовичу. Но также он не мог допустить, чтобы эта троица раньше времени распустила языки. Владимир Константинович прекрасно понимал, что дело это непростое, запутанное, и действовать надо крайне осторожно. А главное

– скрытно, чтобы не спугнуть удачу, которая сама пришла к нему в руки. Ведь перспектива открывается перед ним просто блестящая: овладение великокняжеским престолом – шутка ли!..

Ясно же, что поддавшись власти западной церкви, князь Андрей не остановится на достигнутом, а пойдёт гораздо дальше. То есть следующим его шагом наверняка будет заключение военного союза с тамошними рыцарями. Умно придумано! По одиночке они Новгород не одолели, а тут ударят вдвоём. Рыцари – с запада, Андрей – с востока.

Спору нет, задумано неплохо. Правда, Владимир Константинович не представлял, как они разделят завоёванное, кому достанется власть в покорённом Новгороде, а кому – сундуки с деньгами новгородских купцов. Но это не главное. Суть в том, что Андрей Ярославович заварил всю эту кашу несомненно из-за Новгорода.

И всё же в действиях великого князя был единственный маленький просчёт: Андрей явно не принял во внимание возможные (и даже весьма вероятные) последствия столь дерзкого шага. Что же до самих последствий… Даже послушник Илья воспринял поступок великого князя как подчинение сатане, и вряд ли другие расценят переход под власть западной церкви иначе. Значит, будет множество недовольных.

Владимир Константинович как раз и рассчитывал сыграть на чувствах простых людей, настроив их против великого князя, а затем выдвинув свои претензии на власть. И эта мечта уже не казалась несбыточной. С одной стороны, заняв место отца, Андрей проводил слишком жёсткую политику в отношении местных бояр, не особо разбираясь в их взаимных притязаниях и сгоняя с насиженных мест всех подряд. Во владимиро-суздальской земле многие недовольны его правлением. С другой же стороны, среди двенадцати детей Всеволода Большое Гнездо самым старшим сыном был как раз отец углицкого князя Константин, ибо старше его были лишь две сестры. И между прочим, Константин Всеволодович княжил во Владимире несколько лет вплоть до самой своей смерти, и лишь затем на великокняжеский стол сел его брат Юрий .

Ярослав же Всеволодович был лишь девятым ребёнком и пятым сыном князя Всеволода, и если бы не татарское нашествие, он никогда не затесался бы в великие князья. Так что по всему выходило, что у Владимира Константиновича куда больше шансов отобрать власть у своего двоюродного братца, чем у Андрея Ярославовича – удержать эту власть.

И всё же принесённых юным послушником сведений было, по мнению углицкого князя, недостаточно для выдвижения такого страшного обвинения, как отречение от Божьей веры. Вот он и решил раздобыть ещё хотя бы полдюжины свидетельств, прежде чем предпринимать серьёзные шаги.

Но безусловно умный, выдержанный, сметливый углицкий князь и сам дал маху. Он верно рассчитал, что вдоволь настрадавшийся Илья, который к тому же провёл последние месяцы в обществе монахов, учивших его смирению, не станет противиться высшей силе, роль которой играл теперь Владимир Константинович, и расценит заключение справедливой карой за свои «греховные» поступки. Однако князь совершил грубейшую ошибку, велев бросить в поруб также и Никиту. Ловчий страшно обозлился на Владимира Константиновича, потому что его мечтам о возвышении сбыться явно не суждено. Кроме того, подтверждались наихудшие опасения Никиты: очевидно, его повелитель вступил в преступный сговор с прислужником дьявола Андреем Ярославовичем и действует заодно с ним! Иначе зачем заключать всех троих в темницу?! Ловчий просто бесился от мысли, что поступил так глупо и недальновидно, выдав князю впавшего в беспамятство Илью. Теперь ничего нельзя поделать!..

Впрочем, не таков был Никита, чтобы сдаваться без боя! Владимиру Константиновичу следовало бы отрезать ему язык, прежде чем бросать в поруб. А поскольку язык был опрометчиво оставлен на месте, ловчий поспешил им воспользоваться. И в то время как периодически впадавший в беспамятство послушник жалобно скулил да шептал покаянные молитвы, а знахарь угрюмо молчал, Никита колотил кулаками и ногами в запертую дверь, бил в неё плечом, скакал, вопил и вообще поднял страшный шум. Когда же прибежали стражники, чтобы утихомирить разбушевавшегося арестанта, ловчий не дал им опомниться и сходу огорошил ужасным известием: