В середине июля 1917 года А. Ф. Керенский предложил Третьякову пост министра торговли и промышленности в своем новом кабинете. Сергей Николаевич выдвинул следующие условия своего вхождения в коалиционное правительство, как представителя деловых кругов:

«— Вся власть Временному правительству…

— Восстановление боевой мощи армии и железной дисциплины в тылу должны быть доведены до конца…

— Временное правительство не вправе предпринимать коренной ломки существующих социальных отношений по Учредительному собранию…

— Должна быть немедленно создана твердая власть на местах…

— Внешняя политика России должна покоиться на полном единении с союзниками…

— Промышленность и торговля имеют государственное значение…

— Всякие классовые притязания как промышленников, так и рабюочих должны быть подчинены государственным интересам...

— Во Временном правительстве не место лицам, представляющим лишь самих себя…».

Переговоры о вхождении Третьякова в правительство были прерваны, так как Керенский отказался удовлетворить его требование об удалении из правительства эсера Чернова, заявив, что «программа Чернова является и программой Временного правительства».

Сразу же после провала этих переговоров Третьяков заявил журналистам, что «Временное правительство будущего состава все же не обойдется без представителей торговли и промышленности. Мы нужный народ, мы нужны им как хлеб насущный, как воздух…». И Третьяков оказался прав. Уже 25 сентября он вошел в состав 3-го коалиционного правительства Керенского в качестве председателя Высшего Экономического Совета и Главного экономического комитета. Кроме того, по личному поручению главы правительства Третьяков поддерживал контакт с французской военной миссией.

26 октября 1917 года в 2 часа 10 минут Третьяков вместе с другими министрами Временного правительства был арестован в Зимнем дворце и заключен в Петропавловскую крепость. В конце февраля 1918 года был освобожден, выехал сначала в Москву, затем в Харьков, а оттуда — в Париж.

В ноябре 1918 года адмирал Колчак предложил Третьякову занять пост министра торговли и промышленности во Временном сибирском правительстве, и он немедленно выехал в Омск. Одновременно являлся заместителем председателя Совета Министров этого правительства. Впрочем, на этих должностях он пробыл недолго, всего десять месяцев, и после поражения Колчака вернулся во Францию.

В Париже Третьяков стал председателем Русской торговой палаты, заместителем председателя созданного в феврале 1920 года более чем 600 российскими промышленниками, банкирами и торговцами «Российского торгово-промышленного и финансового союза» («Торгпрома») и одним из редакторов журнала «Иллюстрированная Россия».

С. Н. Третьяков был связан с целым рядом русских эмигрантских организаций, зачастую являлся их представителем для поддержания контактов с французским правительством и различными местными учреждениями.

Высокий, статный мужчина, всегда элегантно одетый, знаток нескольких европейских языков, обладатель солидного капитала в России, он всегда был желанным гостем во всех эмигрантских кругах и находился в близких отношениях с руководителем РОВС генералом Кутеповым.

Человек трезвого ума, Третьяков раньше других из своего окружения понял, что в России возврата к старому нет. На этой почве он пытался даже в 1926 году покончить жизнь самоубийством и был спасен в последний момент близкими. Данный факт впоследствии тщательно скрывался от окружения самим Третьяковым и членами его семьи.

… По имевшимся у внешней разведки надежным сведениям, «Торгпром», одним из руководителей которого являлся Третьяков, в начале 1920-х годов активно помогал деньгами «Народному союзу защиты родины и свободы» — военной террористической организации, которую возглавлял Борис Савинков. Хотя другими данными относительно причастности «Торгпрома» к диверсионной работе разведка не располагала, интерес к нему в Центре сохранялся. Там полагали, что «Торгпром» перестроил работу и глубоко законспирировал свою борьбу. Перед парижской резидентурой была поставлена задача «проникнуть в руководящие круги «Торгпрома», чтобы обеспечить постоянный и эффективный контроль за его возможными антисоветскими акциями».

Парижская резидентура приняла решение привлечь Третьякова к сотрудничеству и использовать его для разработки «Торгпрома». В Центр были направлены соответствующие предложения, в которых, в частности, отмечалось:

«Третьяков — чрезвычайно умный и разносторонне образованный человек, сильно связанный своим воспитанием и прошлым с купеческим миром. Он пользуется хорошей репутацией в русских торгово-промышленных кругах».

С. Н. Третьяков был привлечен к сотрудничеству с советской внешней разведкой в 1929 году. Против ожидания резидентуры он легко дал согласие работать на Москву. С этого времени в служебной переписке Третьяков стал именоваться оперативным псевдонимом «Иванов».

Причины, побудившие «Иванова» пойти на сотрудничество с советской разведкой, кроются, скорее всего, в его разочаровании белой эмиграцией, что следует из собственноручно подготовленного им в 1929 году обзора, который находится в его оперативном деле:

«… После победы большевиков эмиграция разбилась на целый ряд групп и группировок: впереди ничего определенного, Советская власть справилась с белым движением, Европа в недоумении, началось дробление и деление на секты. В сущности, с этого момента эмиграция, по-моему, потеряла всякое значение. Вражда, борьба между собой и злословие — вот характеристика этого периода, продолжающегося до сих пор. Эмиграция потеряла какое-либо значение в смысле борьбы с Советской властью и в смысле влияния на политику иностранных государств…

С каждым днем, с каждым месяцем эмиграция теряет свое значение, и сейчас она утеряла его окончательно, с ней никто не считается, ее никто не слушает, и те истины, которые она ежедневно повторяет в своей прессе, созданной на последние трудовые гроши старых беженцев (молодые русские газет не читают), никого не волнуют и не убеждают. Эмиграция умирает уже давно, духовно она покойник».

В 1931 году в письме из парижской резидентуры указывалось:

«Иванов» является весьма ценным источником, с большими перспективами на будущее. Мы рассчитываем добиться через него ряда серьезных разработок».

… С приходом А. Х. Артузова в августе 1931 года к руководству Иностранным отделом ОГПУ, активизировалась работа внешней разведки по одному из давних противников советских органов государственной безопасности — Русскому общевоинскому союзу. Соответствующие указания по данному вопросу были направлены и в парижскую резидентуру.

На одной из встреч «Иванов» сообщил своему куратору:

— Ту работу, которую вы приписываете «Торгпрому», он не ведет. Я допускаю, что кто-то из членов нашего союза участвует во вредительской деятельности, поощряет и финансирует ее, но «Торгпром» в целом, даже его президиум не в курсе этой работы. Вот почему я ничем здесь вам помочь в принципе не смогу. В данное время союз не имеет никакого значения, он захирел, денег у него нет.

Парижская резидентура принимает решение переориентировать усилия «Иванова» на работу по РОВС.

Один из кураторов «Иванова» обратил внимание на то, что дом 29 на улице Колизей, где находился штаб РОВС, принадлежит его семье. Штаб РОВС располагался на первом этаже, а на втором и третьем проживала семья «Иванова», с которой он в то время не жил. Резидентура предложила «Иванову» вернуться в семью и переселиться на второй этаж дома. Центр выделил необходимую сумму денег для проведения ремонта жилых помещений. Супруга «Иванова» и дети расположились в пяти комнатах третьего этажа, а сам он занял две комнаты на втором этаже, которые находились над кабинетами председателя РОВС генерала Миллера и начальника 1-го отдела генерала Шатилова, а также над канцелярией союза.