Герман был очень опечален тем, как скоро его горячо любимая жена к нему охладела. Романтические иллюзии Германа разбились вдребезги, когда однажды, придя домой с работы непредвиденно рано, застал свою жену с любовником. Герман не стал пытаться выяснять отношения, а просто взял с полки молоток, и привычными движениями работяги устранил не только зло (любовника), но и то, в чём он в те драматические моменты видел его причину, – свою жену.
Джонни вспомнил тот ужас, который он испытал, сидя под столом и подслушивая рассказ деда. Это было как раз в тот период, когда, наслушавшись страшных рассказов Александра Мироновича, мужа двоюродной бабки, о жёнах, коварно отправивших на тот свет своих супругов, Джонни твёрдо решил, что никогда не женится. Джонни также неправильно понял фигуральное употребление его дедом слова «прибил» в смысле «убил». Джонни интерпретировал услышанное слишком буквально, и представлял себе нечто вроде распятия с использованием длинных ржавых гвоздей, которые советские граждане (типа его троюродного дяди, к которому Джонни отвозили летом на дачу) использовали при строительстве дачных участков. Джонни также с ужасом вспоминал случайно, мельком увиденные кадры из фильма о восстании под предводительством Спартака. Ему сразу представлялись шесть тысяч рабов, распятых на крестах под палящим солнцем вдоль Аппиевой дороги из Капуи в Рим.
Слушая Леночку, Джонни мог прекрасно понять чувства несчастного Германа, организовавшего любимой супруге (которую, кстати, также звали Леной) перелом свода и основания черепа. Но Герман был слабоумным. Ему же, Джонни, считавшему себя интеллектуалом, мыслителем и гуманистом, было необходимо искать более человечный способ наказания даже такой бессердечной гадины. Джонни неожиданно стало даже легче дышать, когда он подумал о конкретном пути реализации своего возмездия: он анонимно опубликует её «историю болезни». Таким образом, сука не только получит причитающееся ей, но и послужит делу науки, коль скоро она никак иначе не в состоянии приносить пользу обществу.
С этой мыслью Джонни снисходительно сказал Леночке: не стану с тобой спорить. Тебе кажется, что у других людей такая же патология личности, как у тебя. Но это не так, я это знаю.
Сказав это, Джонни ожидал казавшегося ему практически неизбежным продолжения уничижительной психической атаки со стороны Леночки. Но она совершенно неожиданно сменила курс. Леночка поинтересовалась: вот скажи мне, почему ты всегда ешь одно и то же? Неужели у тебя никогда не возникает желания попробовать что-то новое? Можно, я предложу тебе что-нибудь? Ты попробуешь, тебе понравится. Леночка улыбалась ему. На уровне логики Джонни прекрасно понимал: всё это не просто так, у неё на уме какой-то подвох, какая-то гадость. Но не в силах был ничего возразить – в тот момент он был словно заворожён ею.
Леночка вернулась, неся сразу три сладости: вот, угощайся. У Джонни загорелись глаза, он поблагодарил Леночку и принялся наворачивать. Конечно же, он сразу понял, в чём заключалась подстава.
Дело было не в сахаре – белом враге человека, вызывающем диабет II типа. В конце концов, в детстве Джонни ел очень много сладостей, испортив себе все зубы. И даже не в кондитерском частично гидрогенизированном в транс-конфигурацию жире, повышающем уровне холестерина – ведь Джонни же не собирался регулярно этим питаться.
К тому времени, как Леночка предложила ему попробовать сладенькое, желудок Джонни уже подавал ему недвусмысленные сигналы сытости даже своим объёмом. И умом Джонни прекрасно понимал: пора прекращать трапезу, дальше переедать опасно. Но было так вкусно, что он просто не мог остановиться.
Когда Джонни вышел после ужина на улицу на вечернюю прогулку, у него было пугающее ощущение раздувшегося желудка, давящего на диафрагму и тем самым затрудняющего дыхание. Положение Джонни теперь усугублялось тем, что не только красная рыбка, но и Леночкины сладости хотели пить, очевидно, для поддержания в условиях такой жары оптимального осмотического давления. У Леночки с собой была бутылка – на, пожалуйста, пей. Однако процесс питья в такой ситуации неизбежно приводил к дополнительному увеличению объёма желудка и, как следствие, ещё более сильному ощущению нехватки воздуха.
В результате, когда Джонни осознал и прочувствовал всё это, примерно на том же месте что и в предыдущий день, ему опять стало плохо. Только теперь к головокружению и ощущению нереальности добавился жуткий страх умереть от остановки сердца. Учащённое дыхание Джонни напоминало ему о том, как тяжело дышала его мама в день своей смерти, и осознание этой аналогии значительно усиливало его ужас. Его кошмар также усугублялся тем, что к отелю нужно было идти вверх под приличным углом. Усилия, которые при этом прикладывал Джонни, ускоряли его сердцебиение и дыхание, что ещё больше нагоняло на него страх, переходящий в панику. А нагнетаемое таким образом отчаянное эмоциональное состояние дополнительно повышало частоту сердечных сокращений и дыхания и т.д. Джонни чувствовал себя так, словно он вот-вот умрёт.
Когда он, шатаясь и тяжело дыша, наконец, в полузабытьи ввалился в помещение отеля, у него был такой вид, что посторонняя женщина (видимо, из числа российских отдыхающих; по крайней мере, говорила она по-русски) сделала круглые глаза и спросила у него испуганно – сочувственно: Вам плохо? Джонни даже не сообразил, что ей ответить, а только кое-как доплёлся до лавки, чтобы перевести дух. Леночка же, которая шла рядом, на этот раз ничего не спрашивала. И только в самые драматические моменты, когда качающийся Джонни собирался помирать, немного глумилась: ты идёшь, как бухой.
Отход ко сну сопровождался у Джонни дополнительными негативными переживаниями. Леночка стала ругаться на него, чтобы он убирался подальше от её половины кровати. Джонни прекрасно понимал символический смысл её требования: этой мрази, видите ли, он был так неприятен, что она даже не хотела спать с ним на одной кровати. Просто у неё не было другого выбора.
Джонни тут же вспомнил, как она в тот же день, ещё перед ужином, сказала ему прямым текстом: если бы мне было с кем поехать, меня бы здесь не было. Получалось, эта сука уже прямым текстом заявляла ему: ты мне нужен лишь для того, чтобы оплачивать мои поездки. Казалось бы, она просто озвучила то, что Джонни уже и сам понимал. И тем не менее, при этих воспоминаниях его снова начали душить обида и злость. У него даже промелькнула мысль резким движением спихнуть её с кровати, и, прежде чем она успеет подняться, наносить ногой удары по ебалу до тех пор, пока её очаровательное личико не превратится в кровавый паштет. И, что бы ни было потом, главное, лживая паразитическая мразь сполна получит по заслугам!
Правда, чуть позже, немного успокоившись, Джонни уже утешал себя мыслью о более интеллектуальном, гуманном и справедливом возмездии, которое он собирался воплотить в жизнь по возвращении в Москву. Эх, только бы дожить,- подумал он. И, чтобы даже не смотреть в сторону гадины, он смачно зевнул и повернулся на правый бок, задом к ней. Гадина, однако, зачем-то решила устроить продолжение шоу. И принялась обвинять Джонни в громком зевании, из-за которого она, видите ли, никак не может уснуть. А Джонни, который всего минутами ранее думал о расправе над ней, ловил себя на мысли, как он оправдывается перед этой дрянью, словно школьник. Впрочем, даже это ему не помогало: чем больше он извинялся, тем больше Леночка говорила ему про его эгоизм и неспособность считаться с интересами других людей. Можно подумать, ты очень считаешься с другими людьми,- думал Джонни. Но в то же время он чувствовал себя не в состоянии найти нужные слова, чтобы выиграть словесную перепалку с Леночкой или хотя бы выглядеть достойно в разговоре с ней. И вдруг, не зная, что ещё сказать, Джонни спросил прямо: а ты сама разве никогда не зеваешь? Так, чтобы люди это слышали, замечали?
Леночкин ответ просто ошарашил его. Она сказала: конечно. Но если ты слышишь, то сделай мне замечание. Джонни ответил: так меня не напрягает, если ты зеваешь. Тогда Леночка продолжила сердитым тоном: Мне всё равно, напрягает это тебя, или нет. Я тебе говорю сделать это не для себя, а ради меня.