Вдоль домов и заборов была прорыта канава, а над ней на поперечных бревешках настланы деревянные тротуары. Сейчас доски засыпаны снегом и на их месте протоптана тропинка. Для двоих тропинка узка, и поэтому Камышин с Непомнящим шли по дороге.

Разговор не клеился. Несколько раз Георгий Сергеевич пытался завязать спор, но Непомнящий отделывался короткими замечаниями и умолкал.

— Неужели вы серьезно думаете, что сейчас, после такого разгрома, возможна серьезная работа, борьба? — начал инженер и, не дождавшись ответа, продолжал. — Я допускаю, что с большим риском вы наладите типографию. Но что она даст? Что печатать? Что и кому сейчас можно сказать? Есть такая пословица, и она как нельзя кстати подходит к создавшемуся сейчас положению. “Не до жиру, быть бы живу”. Настроение у рабочих сейчас подавленное. Я-то с ними встречаюсь ежедневно, и это мне хорошо известно. Они ничего не хотят: ни слушать, ни говорить. Теперь они поняли, что экономическая, да и политическая борьба должна вестись эволюционным путем. Медленно, от случая к случаю… так сказать, шаг за шагом. Большевистская тактика провалилась, и слишком дорого стоило нам это поражение. Я уверен, что подобной возможности история нам больше не предоставит. Такой подъем, такое стечение обстоятельств бывает в двести лет один раз.

— Скажите, господин инженер, — перебил его Непомнящий, — этой улицей мы выйдем к конторе?

Камышин повернул голову и с удивлением посмотрел на спутника. Вопрос никакого отношения не имел к его речи, и он не сразу понял, о чем спросил спутник.

— Я спрашиваю, эта улица выходит к конторе? — повторил свой вопрос Непомнящий.

— Да.

— А нельзя ли как-нибудь обойти?

— А почему? — удивится Камышин.

— Не хотелось бы мне там встретиться с одним человечком. С городовым! Он меня видел сегодня. Ну, и кто его знает… может, заприметил.

— Понимаю… — многозначительно промычал инженер — Ну, что ж… Давайте свернем. Правда, тут немного дальше.

Они свернули в первый переулок и долго шли молча. Настороженность Непомнящего, молчаливо сосредоточенный вид и этот обход передались Камышину и вернули инженера к действительности. Когда он затевал какую-нибудь беседу или спор, то быстро увлекался и забывал обо всем.

Так и сейчас. Знакомые улицы, ночь, тишина успокоили Георгия Сергеевича совсем, и ему стало казаться, что они и на самом деле идут на копи по вызову. А между тем опасность стояла за спиной, и забывать об этом не следовало. Случись что-нибудь, — и последствия будут самые ужасные.

— Да! Так о чем мы говорили? — немного погодя спросил инженер вполголоса.

— Это вы говорили!

— Совершенно верно. Говорю только я. Вы человек молчаливый. Трудно вас расшевелить…

— А собственно, о чем сейчас говорить? В пятом году наговорились досыта!

— Вот именно — досыта! — согласился инженер. — Говорили много, это верно.

Он поправил болтавшийся у него на груди шахтерский фонарь, поднял воротник шубы и, поглубже засунув руки в карманы, дал понять, что разговор он прекратил.

Домна, как маленький вулкан, то затухала, то разгоралась, выбрасывая красное пламя. Рядом с домной вытянулась кверху тонкая железная труба, над которой неподвижно висел красноватый от света домны столб дыма. Странно было сквозь него видеть звезды, — таким он казался плотным и прочным.

Выйдя из главного поселка и поднимаясь по дороге на Доменный угор, Камышин почувствовал, что опасность позади, и к нему снова вернулось хорошее настроение.

— В позапрошлом году у нас все-таки козлика заморозили, — сказал он и, видя, что спутник не понял этого выражения, пояснил. — Не спустили чугун, и он застыл. В таких случаях приходится ломать домну, чтобы извлечь козла… Вон он лежит!

Непомнящий посмотрел вниз, по направлению руки, но из-за темноты ничего не разобрал. Повернув голову, увидел ночную панораму поселка и невольно залюбовался. Тусклые фонари еле намечали линии улиц и стояли один над другим. По огням в окнах можно было угадывать контуры домов. Далеко за поселком, в долине кучкой виднелись огоньки Княжеских копей, и все это походило на какую-то игрушку-макет.

Начавшийся лес закрыл панораму. Некоторое время между деревьями мелькали огоньки поселка, но скоро высокие сосны сомкнулись плотной стеной и сжали дорогу по бокам. Стало совсем темно.

Непомнящий шагал наугад, не разбирая дороги, всецело доверяясь ногам. И странное дело: пока он не смотрел под нога и не думал о том, правильно ли идет, ноги ступали без ошибки. Но стоило хоть на секунду усомниться, как он сейчас же попадал в сугроб.

— Может быть, фонарь зажечь? — предложил Камышин и взял фонарь в руку.

— Не надо! — остановил ею Непомнящий.

Где-то здесь поблизости должны их встретить. Камышин это знал, все время был настороже. И все-таки, когда перед ними неожиданно появилась темная фигура, инженер почувствовал, как екнуло и забилось сердце, а по спине поползли противные мурашки.

— Кто это? — сипло спросил он.

— Свои, господин инженер, — ответил Денисов и из-под полушубка достал зажженный фонарь. — На всякий случай прикрыл. Огонек-то далеко видно.

За шахтером стояли еще два человека. У одного из них был за спиной чем-то набитый мешок, другая была женщина. Они пропустили инженера вперед и молча пошли следом.

“Заговорщики, — думал Камышин, прислушиваясь к скрипу шагов за спиной. — Как это было все интересно, увлекательно раньше, в юности… Но зачем это сейчас? Жизнь уже сложилась. Теперь семья, спокойная хорошая работа. Удобная квартира. Что еще надо? Пора успокоиться. Вся эта революционная романтика хороша в молодые годы”.

В лесу вдруг раздался резкий, пронзительный, похожий на свист, крик, и кто-то бесшумно пролетел над головой.

— Филин! — усмехнулся Денисов. — Напугал, дьявол пучеглазый!

“Кажется, плохая примета”, — с тоской подумал Камышин и втянул голову еще глубже в воротник.

Чем ближе подходили они к нужной шахте, тем неспокойнее становилось на душе у Камышина. “А вдруг это какая-нибудь ловушка, подстроенная Кутыриным?” — подумал он, но сразу отбросил эту мысль. Денисова он знал давно, и на него можно было положиться.

Лес кончился как-то внезапно, и замигали огоньки шахтерского поселка. Большинство домов были брошены, и постепенно их ломали на дрова, но кое-где жили и в окнах горел свет. Недалеко от опушки, саженях в десяти от дороги, стояла первая бездействующая шахта. Мимо нее шла дорога в деревню Кижье, откуда возили бревна на лесопилку.

— Здесь поворот, — сказал Камышин, останавливаясь у развилки дорог.

— А я считал, — дальше, на третьей… — удивился Денисов. — Вы говорили, у теплого ключа.

— Теплый ключ недалеко.

— Тем лучше. Тут и дорога близко. Можно лошадь подвести… Ну, а чего мы встали? Давайте сворачивать!

Конусообразная вышка с тупым обрезанным верхом была зашита со всех сторон досками. Когда подошли к полуоткрытой двери, оттуда выскочила лиса. Она испуганно метнулась в сторону и скрылась.

— Эх, черт! Знать бы, поймать можно! — с сожалением проговорил Фролыч.

Вошли внутрь. Денисов поднял над головой фонарь. В углах намело сугробы снега. Валялась разбитая бадья и кое-какой железный хлам. Посредине стояло громадное колесо лебедки. Попробовали его повернуть, но раздался такси визгливый скрип, что пришлось сразу оставить эту затею.

— Придется на веревке поднимать, — решил Денисов.

— Не сомневайся, поднимем! — пробасил Фролыч.

Зажгли еще фонарик. Осмотрели лестницу. Фролыч достал из мешка целую бухту веревки.

— Придется обвязаться, а то загремим вниз головой. Лестница-то, поди, скользкая, — говорил он, перебирая и укладывая веревку около спуска.

— Даша, ты останься наверху. Если Матвей придет… — начал было Денисов, но она решительно запротестовала.

— Нечего мне тут делать. Я под землю пойду, а ты сторожи здесь. Мало ли что может быть! И груз поднимешь.

— Тебе в этой шахте доводилось работать? — спросил Фролыч, пробуя верхние перекладины ступенек.