После чего всем нам выдали специальные фосфоресцирующие жилетки, которые необходимо было в обязательном порядке носить на митингах и демонстрациях, чтобы менты знали, кого можно бить, а кого — нельзя. Помню и как однажды в раже, не заметив мою «спецодежку», молоденький полицейский схватил меня за грудки, поволок к автобусу на «упаковку», а потом сообразил, что делает, и более несчастных глаз я в своей жизни почти не видел.

Чего стоили и походы в туалет на мероприятиях с первыми лицами, особенно в официальных резиденциях. Прессу в таких случаях загоняли в небольшие комнатушки перед началом и ожидать приходилось иногда и по четыре-пять часов. И если кому-то приспичивало, то отряжался отдельный боец, который сопровождал тебя вплоть до двери кабинки и дожидался прямо под ней, пока ты за тонкой фанерной отгородкой не сделаешь свои дела.

Поскольку кроме них большинству из нас требовалось еще и покурить, а это занимало уже минут десять, то наши охранники доходили до психа и готовы были уже выносить двери плечом к чертовой матери. Чего стоил и вопрос в процессе этих самых дел: «Слушайте, вы закончили уже? Вы, я извиняюсь, ссыте, или уж не знаю, чем вы там занимаетесь, больше пяти минут».

В отместку за это мы оставляли на видных местах «безнадзорные предметы» (попросту пакеты с бумагами), чем доводили своих мучителей тоже почти до инфаркта. Вот поэтому, из-за такой взаимной нелюбви, я и не торопился вступать в базар-вокзал. Тем более что к полицейскому вскоре присоединилось еще двое коллег.

Васек наконец утомился от воплей, упал на стул и вытер проступивший пот со лба:

— Слав, это бред какой-то, — пораженно выдохнул он и пустился в путаные объяснения, от которых у меня зашевелились волосы во всех местах. — Оказывается, он следил за нами уже достаточно давно. Его внимание привлекло, что ребенок сделал около двух десятков кадров входа в один из местных банков, а потом к нему присоединился взрослый, явно организатор возможного ограбления. Но главное впереди. Полицейский заметил, что ребенок как-то странно перемещается и все время держится за поясницу и чуть ниже, словно имелся недавно принудительный половой акт, а взрослый все время делает неприличные, растлительные жесты сексуального характера. Извини за плохой перевод, я, кажется, начинаю нервничать. А потом мы сели вот в этом кафе, и он считает, что имеет полное право задержать нас для выяснения всех обстоятельств, хотя бы на основании того, что я привел тебя сюда, и ты распиваешь спиртные напитки.

— Какой банк? Где ребенок? — поперхнулся я, вспоминая, как после узо мы немного пошалили на не магистральных улицах. Собственно, Васек пару раз лез приподнять меня над землей, а я останавливался, чтобы подтянуть штаны, ну, и заодно продемонстрировал ему достигнутый загар путем сравнения кожи с местами, куда солнце не могло попасть. — А почему мне нельзя пить алкоголь?

— Слав, прошу тебя. Сними очки, это также их требование, — нервно заверещал дальше Василий, роясь в своей огромной сумке. — Божечка, где же телефон консула? Я же просто не имею права потерять его. В смысле телефон, а не консула. Ребенок — это ты, Славочка. Понимаешь, по поправкам в европейские законы, находиться в заведениях для взрослых, как это, и открыто распивать алкогольные напитки имеют право только лица, достигшие двадцати одного года. Они считают, что тебе где-то около восемнадцати-девятнадцати. Ну, максимум, двадцатка. Понимаешь, здесь с этим делом очень строго. После двадцати одного, пожалуйста, в полный рост. До — ни в коем случае. Могут прикопаться, даже если пьешь на территории своего дома. Я уже молчу про половые акты. Насильники, как и во всех странах, являются самой презренной кастой, даже если несовершеннолетний партнер был согласен.

— Какой, на хрен, несовершеннолетний, да мне скоро два раза по восемнадцать стукнет! — офигел я, опять же припоминая, как действительно остановился надолго у одного здания, первый этаж которого был отведен под коммерческие объекты, а наверху располагалось жилье.

Мне приглянулась необычная композиция из металла, представлявшая собой бронзового мужика с букетом роз в зубах, лезущего по лестнице, явно к любовнице на третий этаж. Из кармана изваяния торчало горлышко бутылки, а наверху, в условном окошке, его ждал объект страсти с внушительным, перевешивающим за пределы квартиры бюстом.

Сфотографировать композицию с первых раз не получилось нормально из-за солнечных бликов на металле. Пришлось повозиться с настройками фотоаппарата, а потом я нашел более интересные точки, с которых было видно, что кавалер движется к «обожэ» в уже готовом к труду и обороне состоянии, а мадам — в довольно эротическом одеянии. То есть, в так называемом голландском бюстгальтере, когда грудь поддерживается без бретелек лишь снизу, а соски оголены. — В каком месте я ребенок?! Да я сам могу тебя растлить, распять, и раз шесть, и изнасиловать.

— Да ты на себя посмотри, как ты выглядишь и одет. Тощий, невысокий... ну, в смысле, Славочка, ты нормальный, просто на моем фоне особенно контрастно. Шорты, кеды дешевые, футболка эта идиотская с машинками. У нас такие как раз тинейджеры носят. Где ж эта бумажка с номером? — взорвался Васятка, продолжая копаться в багаже, а потом на секунду застыл. — А тебе что, правда, за тридцать? Я думал, где-то двадцать пять, и мы ровесники. Наверно, Слав, ты ведешь очень здоровой образ жизни.

— Ага. Курю по пачке, бухаю и вкалываю по десять часов ежедневно как бессмертный пони, — огрызнулся я, мельком оглядывая себя и с ужасом понимая, что Васятка прав, и выгляжу я сегодня по сравнению с ним действительно не особенно презентабельно.

На доне Бэзиле имелись в этот день гидовские со стрелками брюки, рубашка с длинным рукавом и даже обязательный по работе галстук. На мне же красовалось это изделие с машинками, купленное матерью по дешевке и засунутое в сумку на крайний случай, как состоящее из стопроцентного хлопка и допускающее в силу «веселенькой» расцветки определенную степень загрязнения.

Пару дорогущих белоснежных тряпок я успешно угробил еще на Кипре из-за рыжего, с трудом отстирывающего налета, который неизменно появляется на светлых вещах на юге. С тех пор свою любимую парадную одежду в отпуск я старался с собой не брать, тем более, что и все остальные отдыхающие, за исключением, пожалуй, русских, за особо нарядным выгляданием не гнались.

— Во, покажи им. Я это фоткал, а не их хренов банк, чтоб они им усрались.

Я сунул Ваську свой фотоаппарат с кадрами эрегированного металла и сдернул очки с морды.

Эффект, на удивление, оказался обратным. Вместо успокоения полицейские еще больше загалдели и прямо-таки выпучились на мой синяк и фотографии. Заорал с новой силой на испанском и Васютка, а я заметил, как потемнела в подмышках его рубашка и прилипла к спине. Что-то явно пошло его хуже.