— Гвозди вбили? Зачем?
— Да, так… По пьяни дело было… Совершенного человека хотели создать да перепутали там чего-то… Хвост, что ли, прибивать начали или гребень там какой… Я уж и не помню точно… А живот, похоже, он тебе успел показать. Ну, как оно?
— Оно — говно. Полное… Вы там больные, все больные… Знали бы люди, кому они молятся…
— Молятся, между прочим, тому, кому надо, — слегка обидевшись, возразил Ангел. — Мы добры и восприимчивы к просьбам. Очень любим детей, голубей и лиц, страдающих кретинизмом и маразмом в особо тяжёлой форме. Помогаем при родах, запорах и ожирении. И ещё…
— Ты чего не подождал меня? — прервал я самодовольный монолог Ангела. — И как в номер попал? Ключ то…
— В окошко впорхнул, — ответил Ангел. — А если честно — поддел ножичком язычок замка и вошёл…
— Ты и нож с собой таскаешь?
— А как же! Мне без ножа — никак. Тоже ведь реквизит, между прочим.
— А чего не подождал? Специально меня в гостинице засветил?
— А чего тебе бояться? — искренне удивился Ангел. — У тебя и так срок, и немалый. Тебе после всего того, что с тобой случилось, вообще должно быть трижды наплевать на то, что там о тебе подумают в каком-то засраном провинциальном городишке.
— Сволочь ты, — резюмировал я. — Наверно, нужен я тебе, чтобы ты всю свою грязь на меня переваливал?
— Ну, скажем… И не только, — сознался Ангел. — Кстати, по поводу грязи… Сходи-ка, помойся лучше перед сном. Пока вода горячая есть. И одёжку свою на пол скинь. Завтра переоденемся. А прах этот…
— Отряхнём, — продолжил я за него. — С ног. Как Христос завещал.
— Именно, — закончил Ангел. — Так что ступай-ка… В Иордан…
Через полтора часа я, чисто (насколь это было возможно) вымытый и умиротворённый (душ всегда оказывал на меня подобное успокоительное воздействие), лежал в постели и слушал сопение Ангела, успевшего к тому времени задремать.
В комнате была сплошная, непроглядная темнота. Дверь в ванную комнату я оставил открытой и струйка воды, стекавшая из крана (перекрыть который до конца я так и не смог из-за совершенно расшатанного вентиля, буквально ходуном ходившего при каждом повороте), журчала чуть слышно, ровным звуком своим умиротворяя измученную неземными откровениями мою душу.
Я готов был уже уснуть. Я вполне уже успокоился. Блаженное чувство отстранённости, полной своей изолированности от всех дел нелепого этого мира и всех моих дел в нелепом этом мире охватило меня и только смутный страх перед очередным погружением в абсолютную тьму моего безмозглого сна удерживал меня на зыбкой границе яви.
Мне хотелось напутствия. Дружеского напутствия перед погружением в сон.
— Ангел, — шёпотом позвал я. — Ты спишь? Странно… Неужели Ангелы спят?
— Да никогда! — тут же отозвался в момент проснувшийся Ангел. — Ангел эти… сны золотые навевают… Для хороших мальчиков и девочек… А ты чего не спишь? Привидений боишься? Думаешь, она вернётся за тобой?
— Прекрати! — оборвал я его. — С тобой разговаривать невозможно… Невозможно!
Ангел молчал. Долго, минуть десять. Я уже подумал, что он снова заснул (как обычно, ничуть не смутившись ни болью моей, ни отчаянием), но он всё это время бодрствовал и, как видно, ждал пока я успокоюсь. Чтобы ударить меня ещё раз.
— Не бойся, — сказал он вдруг важно и торжественно.
После абсолютной тишины фраза эта прозвучала настолько неожиданно, что я вздрогнул.
— От нас не возвращаются. Привидений не существует… По крайней мере, в том смысле, который вы вкладываете в это слово…
— А в каком существуют? Если привидений нет, то что есть?
— Объедки…
— Что?!
— Объедки, — пояснил Ангел. — Те, кого мы не доели… Кости обгрызенные… А ты вот свою любовь доел. До последней крошки. Так что не бойся. Никто к тебе не придёт. Но от голода ты не умрёшь. Нет, не умрёшь. Ты мне нужен… для приготовления…
— Чего?
— Деликатесов… Боли… Я тебя приглашу. Обязательно приглашу… на ужин…
— Куда? На какой ещё ужин?
— Потом…
— Не спи, Ангел! Я спросить хочу…
— Знаю, знаю… О танином Петеньке, о внучках Ивана Семёныча и о всех остальных… родных и близких. Так ведь? Почему я вспомнил их? Кто они такие? И зачем вообще мне сдались несчастные эти существа? И не проще ли их оставить в покое… навсегда оставить…
— Ты мучаешь несчастных и беззащитных. Ты убиваешь слабых, доверчивых, бедных… Тех, кто поверил тебе. Тех, кто пошёл за тобой. В лес, в парк, в грязь, в глушь… в дерьмо. В то дерьмо, которое ты их заманил. Ты трус, Ангел. Жалкий трус и садист. Человек счастливый и преуспевающий, сильный и самоуверенный тебе не по зубам. Не по твоим кровожадным зубам. Ты находишь более лёгкие варианты. И почему я должен верить тебе? А, может, ты просто прикрываешь патологическую свою жестокость и мелочную, низменную, отвратительную страсть к унижениям беззащитных людей рассуждениями о какой-то мифической «особой миссии», которой, быть может, и в природе то не существует? Даже если ты и необычное существо (а, похоже, так оно и есть), то как мне поверить в то, что ты действительно Ангел? Может, уровень твой пониже будет? Может, ты просто… гном какой-нибудь? А?
— А тебе не всё равно? — спросил, в свою очередь, Ангел. — Кем бы я ни был… Ты жив, пока ты со мной. И я готов дать тебе вечную жизнь…
— Как Августину? — с иронией переспросил я. — Спасибо. Слишком много блаженства… Мне наплевать на вас. На всех вас. На вашу любовь. На ваши пиршества. На вечную жизнь. На Господа этого… Отпустите меня. Хочу закрыть глаза. Хочу умереть. А потом хоть на масле жарьте… с хрустящей корочкой… Только пошлите мне смерть. Если и впрямь меня любите.
— Но ведь если ты умрёшь, то не сможешь уже испытывать боль, — возразил Ангел. — Как мы сможем любить тебя? Сбежав таким образом от боли, ты отнимешь у Господа частичку Его силы, Его могущества. Ты просто обворуешь нас! ты украдёшь частичку рая, частицу нашей небесной обители. И унесёшь с собой в могилу. Разве это честно? Разве сможем мы полюбить тебя после этого?
— Ну так хоть порадуйтесь за меня, — предложил я. — Неужели нельзя по другому устроить мир? Попроще там… поспокойней… Давай, например, с меня начнём…
— Тебе не нравится то, что я создал? — судя по изменившемуся тону, Ангел заметно напрягся и, похоже, даже обиделся. — А мне нравится! Вполне! И Господь, представь себе, вполне доволен! И, поверь уж мне, сейчас Он доволен мною больше, чем когда бы то ни было! Так что… похоже, ты всё-таки будешь жить. Долго. Очень долго.
— Вечно?
— Посмотрим… Может быть, очень может быть… По крайней мере, тебе это точно покажется вечностью.
— Всё равно… Мне и на твои слова наплевать. Пусть жизнь, пусть вечная. Всё равно. Где твоё величие, Ангел? Где белоснежные крыла? Где меч пылающий? Где свиток со священными письменами? Или ты скажешь, что пришёл на Землю развлечься? А рабочий реквизит свой оставил в раю? Какой то ты…
— А ты на себя посмотри! — с каким-то озлоблением воскликнул Ангел. — Ты то сам кто? Себялюбец, психопат и убийца. Беглый преступник. Изгой. Ты не подумал о том, что тебе явился именно тот ангел, которого ты достоин? А ведь так бывает всегда! Ты никогда не получишь свыше ничего, что превосходило бы уровень твоего духовного развития. И, кто знает, если бы не грязь в твоей собственной душе, возможно, и ангел для тебя нашёлся бы иной… Пухлый малыш с розовой попкой, например. Кусок поросячьей радости с трепещущими крылышками. Чем плох?
— Другой… Или не явился бы вообще, — возразил я Ангелу. — Если бы не грязь в моей душе, если бы душа моя не была бы хорошенько вымочена в крови и не болела бы так сильно — то глаза мои были бы закрыты для рая. Стал бы я тогда смотреть на тебя, Ангел… И уж точно, не пошёл бы за тобой. Никогда.
— А, понял! — радостно воскликнул Ангел. — Начал, наконец, понимать, как десерты то готовить надо! А хочешь, я тебе ещё пару рецептов дам? Вот Петя, например… Как Таня с ним дозрела, как дозрела быстро!
И Ангел захихикал. Словно и впрямь готовился рассказать мне какую-то занимательную и очень весёлую историю.