— Тогда я просто потерял голову от любви, — быстро перебил ее Филипп. — Я проявил обыкновенную человеческую слабость, поддался чувству — что недопустимо в нашем положении. А сопротивление отца и друзей лишь укрепило меня в намерении жениться. Другое дело, будь мы с тобой помолвлены, пусть даже тайно — тогда бы все сложилось иначе.

— Да, — с грустью согласилась Изабелла. — Тогда бы все сложилось иначе. Особенно для меня… Узнав о твоей женитьбе, отец ужасно разозлился — и больше на себя и на меня, чем на тебя. Он упрекал себя за излишнюю осторожность и благодушие, а меня — за то, что я, взрослая девушка, не смогла соблазнить такого сопливого юнца, как ты. — Она нервно хихикнула. — Вот так-то. Поначалу отец собирался потребовать от Святого Престола, чтобы твой брак был признан недействительным, затем передумал, плюнул на все и выдал меня замуж. — Снова вздох. — Он предложил мне на выбор две кандидатуры — кузена Фернандо и этого… брр! — Она содрогнулась.

— И ты выбрала Филиппа Французского? Но почему его, а не Фернандо? Потому что он наследник престола?

— Нет, не потому. Я поступила так из-за тебя. Ведь женившись, ты уехал в Кастилию — а я не желала больше встречаться с тобой. Тогда я возненавидела тебя, я готова была тебя задушить… Если бы только я знала…

Филипп запечатал ее рот поцелуем. Он уже раз слышал подобные откровения от Амелины и не хотел услышать их вновь от другой женщины.

— Прошлого не вернешь, дорогая. Хватит горьких воспоминаний, давай займемся настоящим. Пойдем в спальню, у нас очень мало времени.

Изабеллу прошибла мелкая дрожь.

— Филипп… милый…

— Ты не хочешь? — удивленно спросил он. — Уже передумала?

Она напряглась и побледнела.

— Нет-нет! Я… хочу, но… Только не надо спешить. У нас еще полтора часа… даже больше… Прошу тебя, не спеши. Пожалуйста…

Филипп нежно прикоснулся ладонями к ее бледным щекам.

— Ты так боишься прелюбодеяния?

— Нет… нет… Я… я боюсь…

— Ты боишься вообще заниматься любовью?

Изабелла всхлипнула — раз, второй, третий…

— Да разве я когда-нибудь занималась любовью?! — истерически выкрикнула она и разразилась громкими рыданиями.

Филипп не пытался утешить ее. Он понял, в чем дело, и решил, что сейчас самое лучшее — дать ей выплакаться вволю.

Наконец Изабелла успокоилась и, то и дело шмыгая носом, заговорила:

— Мой муж — грязное, отвратительное, похотливое животное. Меня тошнит от одного его вида. Он… он… Каждый раз он насилует меня. Он настоящий изувер! Он делает мне больно… — Она прижала голову Филиппа к своей груди. — Боже, как мне больно! В первую ночь, когда я увидела его… это… его раздетого — я упала в обморок… а он… он пьяный набросился на меня и… — Ее затрясло от нового приступа рыданий.

Из глаз Филиппа тоже потекли слезы.

— Потерпи, милая, — захлебываясь, говорил он. — Потерпи немного. В следующем году я стану соправителем Галлии, и тогда объявлю Франции войну. Пора уже кончать с существованием нескольких государств на исконно галльских землях — я соберу их воедино и возрожу Великую Галлию, какой она была при Хлодвиге. Я освобожу тебя от этого чудовища, любимая, а его самого упеку в монастырь.

Изабелла мигом утихла.

— Любимая? Ты сказал: любимая?

— Да, я люблю тебя, — пылко ответил он. — Очень люблю.

— А как же тогда Бланка? А твоя кузина Амелия? А Диана Орсини?

Филипп вздохнул:

— Вы мне все дороги, Изабелла. Я всех вас люблю, даже не знаю, кого больше. — Он положил голову ей на колени. — Я закоренелый грешник и ничего не могу поделать с собой. Надеюсь, Господь простит меня. Ведь Он все видит и все понимает. Он знает, что я всей душой люблю каждую женщину, которой обладаю. Жаль, что сами женщины не хотят этого понять меня.

— Я понимаю тебя, милый, — ласково сказала Изабелла. — У тебя так много любви, что ее хватает на многих, и ни одна женщина недостойна того, чтобы ты излил на нее всю свою любовь. Ты еще не встретил такую… и, может, не встретишь никогда… Но мне все равно, я на тебя не в обиде. Не пристало мне, замужней женщине, пусть и ненавидящей своего мужа, требовать, чтобы ты любил только меня. Я удовольствуюсь той частичкой твоей любви, которая приходится на мою долю.

— О, как я тебя обожаю! — восхищенно произнес Филипп, поднимая голову.

Они долго и страстно целовались, а потом он подарил ей ту частицу своей любви и нежности, которая приходилась на ее долю…

Глава XLV

Ночное совещание

В прихожей его покоев было темно и пусто. Филипп прошел в соседнюю комнату, откуда слышалась унылая болтовня. Там его ожидали д’Альбре и Бигор. Симон выглядел сонным, а Гастон злым.

— Почти все наши в сборе, — констатировал Филипп. — Но где же Эрнан?

— В мыльне. Гоше обливает его холодной водой, — проворчал в ответ Гастон.

Филипп прислушался — из мыльни доносился плеск воды и довольное рычание баритоном.

— У него отходняк, — хмуро добавил Симон.

Филипп снял с себя камзол, сел в кресло напротив друзей и спросил:

— Вы здесь по его милости?

— А по чьей же еще? — лениво проронил Гастон. — Чертов монах!

— Ты был у Елены Иверо? — сочувственно осведомился Филипп.

— У нее самой.

— Теперь ясно, почему у тебя такой кислый вид. Стало быть, Эрнан чувствительно помешал твоим забавам?

— Ну да. Этот евнух с гениталиями, считай, вытащил меня из постели.

С присущим ему грубоватым изяществом Гастон назвал постелью кресло, стоявшее в двух шагах от дивана, где располагалась Елена. Ему стыдно было признаться друзьям, что за три недели, проведенных в Памплоне, он ни разу не переспал с ней — как, впрочем, и ни с какой другой женщиной.

— А ты, Симон? Где ты был?

— Я?… Я ничего… — Глаза его забегали. — Я просто…

— Он просто беседовал с графиней де Монтальбан, — прокомментировал Гастон. — Граф, ее муж, оказался слишком стар, чтобы быть приглашенным в Кастель-Бланко, и графиня скучала без него. Вот Симон и решил чуток поразвлечь ее. Ты же знаешь, какой он интересный и остроумный собеседник.

Филипп с серьезной миной кивнул, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— Да, знаю. Ведь это общеизвестно.

— А ты что делал? — спросил у него д’Альбре. — Ну-ка, ну-ка! — он взял Филиппа за грудку, притянул его к себе и обнюхал всклокоченные волосы; затем толкнул его обратно в кресло. — Ну, и как она?

Филипп покраснел.

— Кто?

— Изабелла Арагонская.

— С чего ты вдруг…

— Да полно тебе! — отмахнулся Гастон. — Не изображай оскорбленную невинность. Только что ты валялся в постели с кузиной Арагонской, я это по запаху учуял.

— Ах, по запаху? Подумать только! Наша борзая взяла след.

— Твой сарказм неуместен, дружище. Нюх у меня действительно тонкий — пусть и не столь тонкий, как у борзой, однако я явственно чувствую аппетитный запах Изабеллы. Давеча я пытался приударить за этой недотрогой…

— И получил от ворот поворот, — злорадно вставил Симон.

— Всяко бывает, — невозмутимо ответил Гастон. — Когда тебя отвергает чужая жена или незамужняя девица, это всего лишь неудача, в этом нет ничего позорного. А вот один наш общий знакомый (из деликатности я не стану называть его по имени), так его порой отшивает собственная жена.

Симон понурился, а Филипп захихикал.

— Итак, — продолжал Гастон, — Франция получила от тебя уже вторую пощечину. Сначала ты отвоевал Байонну, а теперь оттрахал жену наследника…

— А ну, заткнись! — внезапно вскипел Филипп, глаза его гневно засверкали. — Если я еще раз услышу от тебя это слово применительно к женщинам, которых я лю… которые мне нравятся, — то пеняй на себя и не говори, что я не предупреждал.

Гастон обреченно вздохнул:

— В таком случае мне придется вообще позабыть это слово. Ведь ты лю… то есть, тебе нравятся все без исключения женщины, которых можно без отвращения тра… пардон, заниматься с ними любовью в более или менее трезвом состоянии.