— Клима, мама. Петр Клима.

— А, понятно, я его знаю. Только бы их застать…

У мамы уже созрел какой-то план. Мирка успокоилась. Посмотрела на мамину спину в серо-черной форме водителя, и этот безрадостный цвет показался ей радужным.

«Без пяти час. Ребята как раз собираются. Как долго им добираться до гаража? Медлить они не будут, потому что это опасно, их кто-нибудь может увидеть. Боюсь, что мы их не застанем. Если бы я хоть могла заглянуть в табличку с расписанием, лежащую у мамы перед глазами».

— Мама, скоро мы будем в Подоли?

— Теперь помолчи! — сказала мама строго. — Прочитай вот это! — Она кивнула головой в сторону надписи: «Во время езды не разговаривайте с водителем». — Я не могу отвлекаться. Этот перекресток очень трудный…

«Ну и придумали ребята! Прогулка на автомашине. Хорошо, что Мирка прибежала».

Мирка следила, как мама ловко переключает рычаги, напряженно следит за улицей, тормозит, прибавляет скорость, зажигает боковые фонари, открывает и закрывает двери, звонит, едет и едет.

«Сколько раз ей удалось избежать столкновений, — чуть-чуть и в трамвай бы врезался «фиат», который хотел проскочить, как мышка, между вагонами. А эти глупые мальчишки наверняка ехали бы так же отважно, — они это называют отвагой, а это просто глупость. Даже отличный водитель может попасть в беду: налетит на него другая машина — и все.

Вацлавская площадь. Половина пути уже за нами. Мама наверняка едет не по расписанию, а если бы дорога была свободной, она пронеслась бы как ракета».

Мирка посмотрела на маму. Она слегка побледнела, наклонилась вперед, словно собственным телом хотела сначала очистить дорогу, словно на большом расстоянии могла устранить все преграды, перекрыть путь всем машинам, мотоциклам, автобусам и трамваям, а себе дать зеленый. Мирка уловила мамин внимательный взгляд в сторону, поняла, что она торопится и хочет опередить другой идущий сбоку трамвай.

«Уже час и четыре минуты. Все напрасно, мы не успеем, даже если у нашего двадцать первого вырастут крылья».

По набережной одна машина за другой, между ними, как надоедливые и опасные насекомые, мотоциклы и велосипедисты; на всех остановках толпятся нетерпеливые туристы, их свертки, сумки и рюкзаки всем мешают, все о них спотыкаются. Люди ругаются, жалуются, кричат, смеются, и все одержимы только одной навязчивой мыслью — сесть на Миркин двадцать первый, у которого совсем нет времени задерживаться из-за их медлительности, толкотни и ругани. Кондуктор напрасно призывает пассажиров проходить в заднюю часть вагона и освободить вход. Они лучше будут стоять. Они лучше будут стоять впереди, друг у друга на головах, только бы не идти дальше. Да чего там говорить, они настоящие пражане!

— Ну, Мирка, теперь болей за меня, — сказала мама на остановке у железнодорожного моста.

Куда она так торопится? А, к диспетчеру. Это тот самый, с которым Мирка уже говорила. Мама держит его за отвороты форменной куртки, уговаривает его, возбужденно размахивает руками; тот пожимает плечами, мама хватается за голову, диспетчер что-то говорит маме, тоже размахивает руками, показывает в обе стороны. Но мама не сдается, и вот он в смятении нерешительно идет за мамой, он идет, он входит в трамвай.

— Может произойти большое несчастье, поверь мне, ведь ты меня знаешь… Неужели ты думаешь, я стала бы тебя беспокоить из-за пустяков?

— Ну да, я знаю, Зденка, но и ты меня пойми: сегодня суббота, я не могу бросить свою работу и ездить на твоем двадцать первом…

«Трамвай трогается, теперь диспетчеру Вацлаву не убежать; собственно, он уже убежал со своего поста, уже едет. Только бы не опоздать!»

— Проклятые мальчишки, чего эти сорванцы только не придумают! Они от этих машин с ума посходили! — ворчал диспетчер Вацлав. — Совсем недавно, ну, может быть, четверть часа тому назад, ты бы посмотрела, Зденка… Тоже такие вот молодцы. На полной скорости машина шла на поворот, а знаешь, там места маловато, не вышло у него, и — бац! — угодил прямо в фонарь.

Мирка испугалась: «О Господи! Неужели это ребята — Мак, Майкл и Петр?!»

— «Седан» разнесло пополам, — продолжал Вацлав. — Один, кажется, разбился насмерть…

«Седан»! Он не перепутал? Это не был «Спартак»?»

— Такие молодые… Наверное, не больше двадцати пяти, — добавил диспетчер Вацлав.

«Нет, это не ребята. — Мирка с облегчением вздохнула. — Было бы ужасно, если бы они разбились…»

— Ну, мы прибыли, — сказал диспетчер. — Теперь пусти меня, Зденка, и беги, но не слишком задерживайся, нам сейчас туго приходится. — Он сел на мамино место.

«Ура! Мама свободна, мы пойдем к Климе. Только бы не опоздать! Мама в Подоли хорошо ориентируется, мы пойдем прямо к Петру. Как бы я здесь блуждала одна… Ох, только бы не было поздно!»

Мирка шла за мамой. Она чувствовала, что ее охватывает дрожь, она не могла владеть собой, зубы стучали как в лихорадке.

Ребята шли к гаражу по длинной крутой улице, окаймленной кустами боярышника. По такой улице можно идти только медленно, но ребята шли уж слишком медленно. Еле волочили ноги и устало молчали, словно, обремененные рюкзаками, совершали восхождение на гору Снежку. Едва тащились, молчали и делали вид, будто никуда не идут.

В голубом небе появился вертолет. Ребята долго и серьезно следили за ним, хотя вертолет видели не менее ста раз и он вообще их не интересовал.

— Это милиция, — сказал Майкл со знанием дела, — с этого вертолета они контролируют и регулируют движение транспорта на дорогах.

Мак кивнул, соглашаясь. Он был благодарен Майклу за замечание, самому ему это в голову не пришло.

— Ну, факт, Мак, не веришь?

Мак Майклу верил, он ничем не выразил своего недоверия.

— Ты еще будешь меня учить, Майкл. Если хочешь знать, так я это случайно знаю немножко лучше тебя, потому что я с ними уже имел дело, — Мак показал на небо, — у меня уже опыт. А известно ли тебе, что с такой высоты виден и номер машины?

— Это факт, — охотно согласился Майкл.

— Достаточно допустить какую-нибудь ошибку на шоссе, — продолжал Мак, — и они уже сообщат вниз. У них есть передатчик, понятно? «О Господи, ну и лживое же я чудовище, — подумал Мак, — если способен наговорить такое! Я никогда бы не стал так глупо лгать, если бы у них была голова на плечах и они отказались бы».

— Господа, следовательно, это означает, — добавил Петр, — что они могут записать наш номер…

— Мы пропали! — прервал его Мак. — Они запишут номер и пригласят нас…

— «Нас, нас»! Кого это «нас»? — вмешался Майкл. — Если бы они пригласили нас, так еще можно было бы отвертеться, но ведь они позовут владельца машины — значит, дядю Петра.

— Именно это я и хотел сказать, а ты не даешь мне договорить! — злобно огрызнулся Мак. — Это ясно, что они позовут также и дядю Петра. «Пан дядюшка… или как вас там зовут, мы установили, что в воскресенье такого-то и такого-то там-то и там-то на шоссе вы совершили то-то и то-то, отдайте ваши водительские права. Привет!» С ними шутки плохи, ясное дело.

Петр тяжело вздохнул. Он представил, как его почтенный дядя стоит в канцелярии милиции, заикаясь что-то объясняет, клянется, потеет, злится, отчаивается, доказывает: «Я… я… я был в это время в Болгарии…»

«Черт бы побрал эту ужасную поездку! И чего это мне в голову пришло, зачем я хвалился машиной? Но что делать, не стану же я обманывать ребят. Ключ у меня в кармане, через минуту мы в гараже, теперь отступать некуда».

— Ну и правильно, что они такие строгие. Ведь на дорогах творится такое…

— Это факт. Даже если ты водишь машину как сам господь бог, и то можешь попасть в неприятную историю.

«Ну и выдал я им, — подумал Мак, — теперь-то уж до них дойдет, что это не игрушки. Похоже, что Майкл с удовольствием отказался бы, только вот Петр, Петр…»