В конце 1945 года М. Исаковский написал стихотворение «Враги сожгли родную хату…» («Прасковья»). По просьбе А. Твардовского М. Блантер положил эти стихи на музыку. Но всего лишь один раз эту песню кто-то исполнил по радио. В начале 46-го она была изничтожена в центральной партийной прессе — за пессимизм и конечно же за пошлость напева. За стилизацию «инвалидного» фольклора. Песню запретили и забыли…
В 1960 году Марк Бернес был приглашен участвовать в программе мюзик-холла. И тогда произошло нечто, пожалуй, самое выразительное в его судьбе певца и актера…
ЛЕВ РЫБАК
Марк Бернес{91}
От окончания Великой Отечественной минуло пятнадцать лет.
Читатель без труда вообразит огромный зал Дворца спорта, многотысячную аудиторию, собравшуюся ради развлечения и отдыха. Давали эстрадное представление, объединяющее разнородные концертные номера. Непросто было в этой обстановке решиться спеть песню о той трагедии, которую всем нам пришлось пережить. Спеть для тех, кто в этот час надеется посмеяться, отвлечься от повседневных забот. А если еще и немножко погрустить, так над чем-нибудь этаким, слегка пощипывающим душу, далеким от реальных бед.
На пустой сцене стоял артист — маленькая фигурка перед непременным микрофоном. Его услышат близко — над партером, над амфитеатром развешаны репродукторы. А ему открыт неоглядный затемненный простор. Он сказал — напевно и негромко: «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью». Спросил — потерянно и тревожно: «Куда ж теперь идти солдату, кому нести печаль свою?..»
Он увидел, как в зале стали подниматься люди в военной форме. Как встали мужчины в штатском, с орденами на отворотах праздничных пиджаков. Как замелькали белые платочки в женских руках… В огромном зале стояли все. Склонив головы. Утирая безудержные слезы. Он пел: «Пошел солдат в глубоком горе…» Это было всенародное горе. И его личное. И горе в семье Жигулевых, в солдатской семье, чьей жизнью он жил. И горе людей, собравшихся в этом зале. Их волнение передавалось ему, перехватывало дыхание. Но он пел. Он должен был петь — здесь, прилюдно, взять на себя непосильную тяжесть, что давит на плечи тысяч стоящих перед ним друзей, однополчан, сограждан.
Вскоре Марк Наумович уехал на гастроли. И везде, где побывал, в залах, где пел он «Прасковью», повторялось то же самое. Едва заканчивался первый куплет, поднимались ветераны войны, за ними вставала вся публика. Реакция слушателей его потрясала. Внушала мучительную мысль: быть может, неосторожно это — касаться незаживших ран?.. Но он чувствовал, что песня нужна. На телевизионном «Голубом огоньке», посвященном двадцатилетию Победы, Бернес исполнил «Прасковью» по личной просьбе участвовавшего в передаче маршала В. Чуйкова. Последовали еще выступления — вновь телевидение, радио, концерты. И потекли широким потоком письма артисту. Тысячи писем…
Эти сложенные в архив листки и сегодня живут. И сейчас слышится в них эхо великой народной трагедии{92}.
Из писем к М. Бернесу{93}
Дорогой и многоуважаемый всеми Марк Бернес!
У меня есть хороший товарищ, заслуженный солдат, сержант запаса Григорий Гроза, с которым воевал в годы войны.
Фашистские каратели в Белоруссии расстреляли его семью и сожгли дом — за связь с партизанами.
После моей демобилизации в 1961 году в родном Челябинске я случайно встретил Г. Грозу. Он навсегда покинул Белоруссию, чтобы реже вспоминать трагедию. Живет одиноким в Челябинске в семье своей старшей сестры… И как старый фронтовой товарищ часто посещает мою семью, и мы вспоминаем былое и пережитое в годы войны.
В праздник 20-летия нашей Победы мы вместе с ним смотрели большой праздничный концерт «Голубой огонек» из Москвы, в котором принимали [участие] и Вы, дорогой Марк, и исполняли песни: «Нормандия-Неман» и «Враги сожгли родную хату». Последняя сильно взволновала и растрогала Григория Грозу.
Он очень уважает Вас и любит все песни в Вашем исполнении и переписал на ленту своего магнитофона все мои грампластинки в Вашем исполнении, но пластинки «Враги сожгли родную хату» у меня нет и я никогда ее не встречал.
Дорогой Марк Бернес!
Мне хотелось бы товарищу Григорию Грозе сделать приятный подарок и поэтому прошу Вас прислать для Г. Грозы грампластинку напетой Вами песни «Враги сожгли родную хату»…
Уверен, что Вы не откажете в скромной просьбе фронтовикам с Урала.
С большим уважением к Вам
подполковник запаса К. Гуцо.
9 января 1966 г.
г. Челябинск, ул. 3 сентября, 28, кв. 26 Гуцо Константин Петрович.
Всеми уважаемый тов. Марк Бэрнэс (извините, не знаю Вашего отчества).
Во-первых, извините за те минуты, которые Вы потратите на чтение этого не совсем обычного письма. Письмо это Вам пишет женщина от имени многочисленной родословной.
Живем мы в Сибири, где подчас лишены возможности отдохнуть так, как иногда хочется.
25 ноября 1966 года моя родословная отмечала большой жизненный праздник: 25-летие супружеской жизни, что по русскому обычаю называется «серебряной свадьбой». На этом большом торжестве в ожидании всех гостей включили телевизор, была передача для воинов, и в программе выступали Вы, исполнив песенку: Сожгли враги родную хату. Почти все заплакали. Была могильная тишина, и потом… потом это исполнение заслонило все остальное, и вся последующая программа как-то против желания всех стала неинтересной. Телевизор был выключен, и среди нас всех произошло что-то необъяснимо тяжелое. Мгновенно встала во всем величии ужасная картина войны, горе матери и гнетущая боль солдата. Пришли в себя, как мне казалось, только тогда, когда выпили по 2–3 рюмки, но я убеждена была, что мысленно каждый хранил прекрасные слова этой песни и незаменимое, чудесное исполнение.
Потом уже пошли комплименты по Вашему адресу среди женщин, мужья начали обижаться, а иные начали принимать всерьез (извините за откровенность). Большое Вам человеческое спасибо! От всей души желаю Вам самого большого здоровья, счастья в личной жизни и хороших успехов во всех Ваших делах.
А теперь просьба: если у Вас есть возможность, пошлите мне эту пластинку. Я переведу безоговорочно и незамедлительно деньги, куда Вы сообщите. Это мне будет служить дорогим подарком от артиста, от человека, который много нравится не только мне, но и всем…
С уважением к Вам М. Г. Толмачева.
23 ноября 1966 г.
Иркутская область, гор. Черемхово, площ. Декабристов, 9 Толмачевой Марии Георгиевне.
Уважаемый Марк Бернес!
Просим Вас извинить нас за то, что мы не знаем Вашего отчества, а поэтому обращаемся просто: Марк Бернес. Вы нас за это простите.
Мы, коллектив трактористов из треста «Харьковнефтегазразведка», прибыв из командировки одной, слушали Ваше выступление по телевизору 7 января 1967 г. на творческом вечере писателя М. Исаковского, где Вы пели песню о возвращении солдата домой. (Точно не знаем название песни, еще раз просим нас простить за это.)
Просим Вас, если Вам не будет трудно и если это возможно, пришлите нам слова и партитуру для голоса этой песни («А выпью я за упокой»), когда он, этот солдат, сидел на могиле Прасковьи.
Не посчитайте нас наивными или, хуже, глупыми, но у нас такая работа, что мы бываем в степи… Спим в тракторах, в кабинах, и Вам будем благодарны, если будем иметь Вашу песню у себя. Еще раз просим Вас простить нас за беспокойство и просим Вас нас уважить. Если Вам не трудно ответить нам, то просим: чем быстрее — тем лучше. Мы ее будем петь в степи у костра во время ужина.
Просим Вас, если уважите этих тружеников, которые к Вам обращаются, то пошлите письмом по адресу: Харьковская обл., г. Балаклея, пос. Нефтяников, дом 69, кв. 11.