На столе стоял горячий кофе и блюдо с лепешками. Тут же лежала записка с печатью, объемистый кошель и еще какой-то листок. Пробежала глазами: список покупок, перечень лавок, которые надо обойти. И пустой кошель. Ах, выжига! Хоть голова была занята другим, я не могла не восхититься этой бабой. На чем-нибудь да сорвать, ну и хватка. Но этот список был отличным оправдательным документом, и я уложила его в самый глубокий карман вместе с запиской. А кошель набила серебром, попутно отсыпав Марте еще горсть и условившись о том, сколько она получит, если Гром жив и невредим выберется из этой передряги. Я не склонна была скупиться, - пять тысяч реалов? - хорошо, пускай, половину вперед - договорились. Пятьсот песо, не считая по мелочам. Два года безбедной жизни. Или две негритянки-прачки, или один хороший плотник, или шорник, или каретный мастер. Я об этом думала мимоходом, - прятала под передником пистолет и заряды, ставила в одноколку корзины и коробки.

Миль пятнадцать было от финки Марты до Санта-Клары, я попала в город лишь после обеда. Я ни разу до этого там не бывала, но хорошо его знала по рассказам Факундо. Первое, что бросилось в глаза - стража! В самое пекло слоняются туда-сюда альгвасилы и жандармы. Еще на въезде мою одноколку остановили:

- Эй, бестия, ну-ка сюда поближе! Чья ты есть и куда черти несут?

Но бумажки - великое дело, без них бы я не ступила в городе ни шагу. А так - я уже знала, где поставить лошадь с тележкой, и с корзиной на голове шаталась по улицам, заходя из лавки в лавку, поглядывая по сторонам, примечая расположение улиц, церквей, таращась на кареты и повозки, заговаривая с городскими служанками, - немало кумушек в фулярах и с корзинами, как у меня, утаптывало мостовые Санта-Клары. Две таких щеголихи в белых передниках судачили о вчерашнем событии - о, Йемоо, неужели это было только вчера? Бочком я втерлась к ним в компанию, и, зная, что хлебом их не корми, дай удивить новостью, спросила, что случилось. Так, поймали одного из шайки Каники. А что с ним сейчас? В тюрьме, конечно. Что же с ним будет? Надо думать, вздернут бедолагу. Так сразу? Нет, сеньор капитан Суарес должен выпытать у него сначала, где остальные и где сам китаезный черт, главное. Анха, ясно все. И, по-прежнему ахая и охая, как заправская деревенщина, попавшая в город, я расспрашивала кумушек обо всем: чья это карета, а вон та коляска, где две такие сеньориты, а чей вон тот богатый дом, и много еще о чем. Эти сплетни были нужны для дела на следующий день.

А в это же самое время Факундо тоже вел разговор совсем недалеко от того места, где я болтала с черными кумушками. Он сидел в каталажке при жандармской канцелярии, один, в цепях, с внушительной стражей. В эту-то каталажку и припожаловал дон Федерико Суарес, велев слуге прихватить с собой стульчик. Беседа предстояла долгая и наедине, а в камере не было ничего, кроме охапки маисовой соломы на полу.

Факундо сидел на этой охапке, не поднимаясь. Он сильно ушибся, когда падала под ним убитая лошадь, а на ногах места живого не оставалось, и все тело было исполосовано собачьими зубами до самых плеч. Его не разорвали лишь потому, что он был нужен капитану живым - для многих целей.

Дон Федерико принес трубку и кисет, отобранные у Грома при обыске. Сам закурил сигару, дал пленнику прикурить и начал разговор неожиданный:

- Знаешь, что ты дурак?

- Знаю, - ответил он. - Когда это негр был умным?

- На какого черта тебе потребовалось лезть вперед всех? Остальных-то мы тоже переловили.

- Врешь, - ответил Факундо. - Если б переловили, зачем бы ты со мной тут сидел? Нас бы уж вздернули, верно?

- Умный, - сказал дон Федерико. - Но все равно дурак. Знаешь, что когда ты сбежал со своей красоткой, на тебя была готова и подписана вольная?

- Дела не меняет, - проворчал Факундо. - Да я о ней и не знал.

- Твоя красотка тоже дура. Зачем ей понадобилось убивать эту старую курицу?

А когда выслушал, как было дело, вздохнул и сказал:

- Жаль, что сразу не обратились ко мне. Я бы сумел это дело утрясти.

- Вряд ли, - отвечал Гром. - Пока бы ты все утрясал, да пока бы ты узнал, ее бы повесили прямо в Карденасе, не откладывая надолго.

Потом капитан выдержал красивую паузу, пуская клубы дыма, и сказал тихо:

- Я и сейчас, если захочу, смогу это дело уладить, хотя это будет куда как труднее.

- Так это ж еще захотеть надо! - поддел его негр.

- Почему же нет; у меня есть такое желание. Мы обо всем можем договориться.

- О чем?

Капитан снова ответил не сразу, а когда заговорил, вроде бы даже не о том.

- Так где же сейчас твоя колдунья? Спит с Каники, пока ты тут сидишь?

Факундо лишь ухмыльнулся: сам догадался капитан или дошли до жандармерии наши сплетни?

- Не думаю. Он на Сандру никогда глаз не клал, у него своя хороша.

- Однако он большой привереда, Каники, если уж эта ему не хороша. Мне она, например, была очень по вкусу... разве что подурнела за это время? Сколько лет прошло, восемь? Подурнеешь, поди - ни поесть, ни поспать.

- На мой вкус, она тоже не плоха. И не подурнела. Разве что похудела немного, а так как была, так и осталась.

- И все так же ходит, как поет?

- Еще легче прежнего, и проворна стала как лисичка.

- Хотел бы я на нее посмотреть, - сказал капитан задумчиво.

- Не сомневаюсь, - ввернул мой негр.

- Закрой рот, - сказал дон Федерико, - сейчас не до шуток. По твою шею готова петля, и чтоб тебе в нее не попасть, слушай меня внимательно. Делаем так: ты указываешь мне, где искать остальных. Вас видели последний раз впятером, так? Троих придется повесить, но тебе и Сандре дам возможность отвертеться. Вы поселитесь у меня в доме, там укромно и тихо, и никто не доберется до вас.

- Из этих троих, - сказал Факундо, - один - дядя Сандры, другой - сам Каники, третий - мальчишка, наш сын.

Новость о сыне капитану не понравилась, но он отмахнулся:

- Ладно, мальчишку не повесят. Главное, добраться до Каники. Я до него все равно доберусь, рано или поздно, но другой возможности спасти головы вашей семейке может не представиться, - особенно тебе. Сандру я постараюсь укрыть в любом случае, но до остальных мне дела нет.

- Я понял, - сказал Факундо. - Только вот захочет ли она?

- То есть как это - захочет ли? Выбирать между петлей и жизнью - не шутки, негр.

- Кто тут шутит? Только ты, сеньор, не знаешь дела, если думаешь, что все шутки. Если негр сбежал, но хочет жить - он сидит в горах тихо. Но если негр стал озоровать - значит, отпетый, значит, все равно, жив или помер. Так-то, сеньор!

Капитан не сдавался.

- Ладно, вы. А мальчишка?

- А мальчишку мы таскаем за собой всюду, и в те места, где можем пропасть, тоже. Кабы Сандра над ним дрожала, как над тем беленьким, его бы вчера не было на той поляне.

- Положим, - сказал капитан. - Но зачем же ты тогда дал себя поймать, чтоб только ушли остальные? Умный, умный, а дурак.

- Прости, сеньор, про тебя могу сказать то же самое. Если я дал себя взять, чтобы остальные ушли, - с какой стати я сейчас-то буду их выдавать? Мог бы догадаться.

- Одно дело - решить сгоряча, а другое - подумать хорошенько. Не говори, что подумал: я даю тебе время до завтрашнего вечера. Сутки, даже больше - достаточно, чтобы передумать. Полагаю, ты не будешь дураком. А если дурак - ну, была бы честь предложена!

С тем и ушел.

Они свиделись на следующий вечер, - но не так, как думал капитан.

Потому что на следующее утро Идах и я снова были в городе, а Каники и Пипо ждали с лошадьми в одном укромном месте. Я запретила куму идти в город: "Хвалиться меньше надо своей косой рожей". Его слишком хорошо знали, и это испортило бы дело.

Мы шли, не торопясь, по улице: я с корзиной на голове, Идах в новой широченной рубахе, весь обвешанный коробками. Под его рубахой и в моих юбках сидели, до поры не выглядывая, спрятанные пистолеты и удобные ножи, заменившие для этого случая громоздкие мачете. У меня в рукаве был зажат стилет, отобранной давно у покойной владелицы Вильяверде, - тонкий, извилистый, как змеиный след, он одним видом внушал страх. Может быть, потому, что его необычная форма исключала его использование как простого ножа. Видно было, что эта вещь создана для убийства и извлекается с целью лишить жизни.