Спустя еще несколько мгновений на пустынном тракте остались лежать несколько безжизненных тел и стояла сиротливо пустая колымага.

- Быстрее, негры, - торопил нас Каники, - теперь-то все начинается не на шутку. У нас есть время на десять миль: пять, пока они доберутся до города, и пять - обратно. Ну, может, милю-другую прибавят болтовней.

Сам он уже сидел в седле, держа повод одной из добытых лошадей, мы поторопились сделать то же самое и задали ходу.

В таких скоротечных схватках главное было - не налететь дерзко и неожиданно на превосходящие силы. Это-то не так трудно. Трудно благополучно унести ноги, вот тут нужны и расчет, и талант, и предусмотрительность, и везение. Мили три мы скакали по лесу, пока не достигли безымянного притока Сагуа-ла-Гранде, и потом стали спускаться по нему вниз. В этот приток впадал чуть пониже другой, уж вовсе мелкий ручеек, и пока мы пробирались по камням первого, Факундо со вторым конем и с ошалевшим скованным негром на нем, сидевшим без седла на конской спине как собака на заборе, поднялся на три сотни шагов вверх по второму, давая лошадям ступать то в воду, то на прибрежные скользкие камни, - чтобы собаки, которых неминуемо пустят по следу, потянули погоню в ложном направлении. Обратно вернулся, строго следя за тем, чтобы копыта обеих лошадей постоянно омывала вода. Спустившись еще с полмили по ручью, срезали угол, обходя стоящую на берегу ферму, и снова вышли к реке, когда населенные места остались уже позади. Погоня, по нашим расчетам, должна была двинуться по следу, когда мы пустили коней на скользкую гальку, направляясь вверх по течению. В своих верховьях Сагуа-ла-Гранде почти смыкается с Аримао, и, самое главное, такими же стежками ныряет по землю.

Время было для нас очень неудобное - солнце перевалило за полдень, погоня могла быть пущена по горячим следам, хоть мы и остудили их родниковой водой. Но потом прошел быстрый короткий ливень, промочивший до костей - и у всех отлегло от сердца.

Уже не торопясь добрались через водораздельный хребет в подземное убежище на Аримао. Надо было позаботиться и о лошадях, и о себе, и об освобожденных арестантах.

Женщину, молодую и измученную, звали Хосефа, мужчину - Адан. Они друг друга не знали и встретились первый раз в жандармской кибитке. Оба, однако, принадлежали одному хозяину, а именно - жандармскому капитану Федерико Суаресу... Хотя они были из разных имений: он - из инхенио близ Пласетаса, она - из кафеталя за Гуаракабулья, - одного из самых далеко продвинутых в горную глушь имений. Названия показались знакомыми. Конечно, потому что из-под Пласетаса сбежал портняжка Кандонго, стало быть, легко будет проверить личность Адана, который мне с первого взгляда не понравился. Вроде рожа как рожа, такая же, как у всех прочих, курносая и губастая, а меж тем с души воротило на него смотреть. И, роясь при свете костра в мешке с бумагами, я, сидя поодаль, прислушиваясь к разговору, что после ужина затеяли куманьки с освобожденными - разумеется, сбив с них сначала цепи.

Мне что-то было не совсем понятно в этой истории.

Девочка провинилась в том, что встречалась тайком с беглым, своим давнишним приятелем, удравшим за несколько месяцев до того из соседнего имения.

Адан сказал, что убил мулата, сына управляющего, мол, житья не давал сопляк, и он двинул ему два раза, и пытался бежать, но был пойман. Серьезная вина, за такое обычно вешали, а поскольку казнить негра без согласия хозяина нельзя, то можно было объяснить, почему он оказался в жандармской каталажке на колесах. Возможно, хозяин сам захотел разобраться с убийцей и воспользовался служебной повозкой для того, чтобы доставить его к себе в Гавану. Это ладно; но что касается девчонки, что-то не вязалось. То, в чем провинилась Хосефа, наказывалось обычно поркой на месте. Она подтвердила: да, выпороли, и в доказательство показала свежие рубцы, и посадили в каталажку там же, в имении, но потом вдруг надели цепь, на телеге отправили в Пласетас, где на другой день водворили в зарешеченную повозку в компанию к Адану и повезли. Куда? Надо подумать, к хозяину. Зачем? Адан в твердой уверенности заявил: "Чтобы повесить". Но молодая женщина только пожимала плечами: не знаю, да и все тут.

Оба с опаской почему-то посматривали в мою сторону; я копалась в бумагах. Это были все служебные донесения. "В связи с появлением различных неприятных слухов докладываю Вашей Милости о настроениях негров в подведомственной мне территории. Негры босаль, по причине их тупости, никакой опасности не представляют, ибо не имеют зачастую возможности договориться друг с другом, плохо понимая испанский. Гораздо серьезнее дела обстоят в среде негров-креолов, которые более способны оценить обстоятельства и между которыми нередки даже грамотные"... Это он был прав, подумала я, что касается нашей компании - из четверых было трое грамотных, из них двое креолов, а одна имела в детстве гувернантку... да, среди негров такие компании попадались нечасто.

Никакого указания на происхождение денег (а их было уйма) мне найти не удалось, принадлежали ли они сеньору Суаресу или кому-нибудь еще, а потом - стоп! - кое-что интересное! Это было, как можно понять, письмо управляющего - того самого доверенного - дону Федерико лично.

"От Хосефы в деле, что вы задумали, будет мало проку, по моему мнению. Можно, конечно, пообещать ей вольную и много чего еще, но только мне кажется, эта негритянка слишком бестолкова для такого деликатного задания. Что касается Адана, степень его провинности столь велика, что заслуживает веревки; но коль скоро вы полагаете, что он может быть вам полезен, не могу противоречить. Он оказывал немало услуг в том качестве, в каком вы хотите его использовать и сейчас; но опасаюсь, что в данном случае он предпочтет не слушать обещаний и даст согласие, чтоб только сбежать, предоставив на нашу долю дополнительные заботы о его розыске".

Похоже, тут было о чем подумать. Для чего сеньору Суаресу двое проштрафившихся негров?

Письмо я прочитала вслух - Каники с Факундо переглянулись. Допрос пошел с пристрастием: стали выяснять, знали ли негры что-нибудь о том, что задумал хозяин. Хосефа разревелась - вправду, была она бестолкова. Адан отнекивался: знать не знаю, ведать не ведаю. Что за качество, о котором писал управляющий? Почем он знает, мало ли всяких работ пришлось переделать и мало ли о чем идет речь. "Ах ты рожа, - подумала я, - ну ладно! В конце концов у нас есть у кого узнать, что ты за птица".

Про деньги они тоже ничего не знали. Нам они были, в общем, без надобности - в какую лавочку мы пойдем здесь, в горах? Каники сказал, что Марисели в жизни их не возьмет. Так что четыре увесистых мешка отнесли и спрятали в дальнем закоулке пещеры. Так мы никогда и не узнали, что это были за деньги, - все серебряные монеты от реала до песо, ни единой золотой монеты там не было. Они еще долго пролежали без дела, деньги эти.

Кандонго опознал Адана сразу.

- Стряпал на кухне для черных. Наушник, доносчик, ябеда, подлипала. Мулат, сын управляющего? Не знаю, может, там еще какие были, но я помню одного, - у прачки Деворы, ему было лет семь, когда я удрал.

Посчитали - если это тот, то парнишке было лет десять-одиннадцать.

- Не знаю, с чего мальчишка стал бы заедаться, - сказал Кандонго. - Его не баловал папаша, держал в черном теле. Вправду, что ли, ты убил Хорхито?

- Ага, - кивнул Адан, но сам посерел от страха.

Тут-то меня и осенило.

- Значит, так: ты этого мальчишку убил, но хозяин, зная, что ты проныра, решил тебя использовать - для чего? Чтобы ты изобразил беглого, разведал бы, где наше жилье, а потом бы навел на наш след собак. Так? В обмен на прощение, а может, вольную и часть награды за наши головы. Так?

- Придумать все можно, - отвечает, а я что знаю, то сказал. Что хотел сеньор - за то я не отвечаю. А этого слушайте больше - он сам был господской подстилкой.

Трах! Молнией сверкнуло мачете в руках Кандонго, - за годы в паленке наловчился им орудовать портняжка не хуже прочих, и Адан с подрубленной шеей упал на траву.