— Мать-то не срами, — обернулась на ее слова Суханова, — ей мужа-озорника по горло хватит!

— Я вот вас осрамлю! — не унималась Вера.

— Ох, Верка, пожалеешь! Ох, погоди, я тебе припомню! Крик твой слезами обернется!

— Вы у меня сами пожалеете!

Уходили гостьи, уносили срам и обиду, друг друга, видно, в своей неудаче стыдились, распалась временная компания; Турчкова отстала от Колокольниковой и даже на левую сторону улицы перешла, Суханова тоже, казалось, шагала сама по себе, ни на кого не глядя, но уже не спеша, устало — ее-то крах был особенным; одна лишь Творожиха, пыхтя, припрыгивая на старости лет, семенила за Колокольниковой — та уходила гордой и энергичной походкой. А Вера все еще стояла у своей калитки, руки положив на бедра, неистовой воительницей. Потом повернулась, решительно пошла домой, прикрикнула на младших сестер, подвернувшихся ей в сенях, рванула дверь в комнату.

Мать сидела у стола расстроенная, чуть не плакала.

— Ну, довольна? — сказала она.

— А тебе-то что?

— И не стыдно тебе? — сказала мать тоскливо.

— А чего мне стыдиться-то?

— Мне вот стыдно. — В голосе матери было отчаяние.

— Ну, а чего же они…

— И тебе будет стыдно за свой кураж. Не сейчас, так через десять лет. Женщины эти в радости, что ли, к тебе пришли? А ты…

— Так что же мне…

Вера ворчала, но уже обороняясь от материных укоров, от материных тоскливых глаз, а сама остывала, и тошно ей становилось, мерзко было на душе. Она присела у стола и все-все случившееся здесь минуты назад припомнила до мельчайшей подробности, и уж особенно то, как сухонькая нервная мать Турчкова норовила встать перед ней на колени, вымаливая прошение сыну. И то, что совсем недавно доставляло ей если не радость, так удовлетворение, то, как она, девчонка, взяла верх над матерями своих обидчиков и могла заставить их унижаться, страдать или в надежде на выгоду поддакивать ей, все это казалось Вере теперь отвратительным и жестоким. «Зачем я это? Зачем я куражилась, кричала на них? Сказала бы „нет“ — и все. Какая я подлая! Обернется мой кураж моими же слезами, верно тетя Клаша сказала, так мне и надо, и пусть».

— Мама, — сказала Вера растерянно, — что же они мне деньги предлагали? Как же бы я взяла их?

— Не знаю…

— А ты бы взяла? — спросила Вера, помолчав.

— Я… — смутилась мать. — Зачем же я?

— Нет, ты скажи: ты бы на моем месте взяла?

— Нет, — вздохнула мать, — не взяла бы…

— Ну вот. А я почему?

Потом они сидели молча, мать, казалось Вере, поняла ее и перестала бранить дочь в мыслях, а Вера была растрогана тем, что мать ее поступила бы точно так же, как поступила она. Снова вспомнила она, как говорила Колокольникова про поганые деньги. И обида, остывшая было, снова, вспыхнула в ней.

— Нет, — сказала Вера, — я этого так не оставлю. Я сейчас же поеду к следователю.