От Лаврива веяло уютом, комфортом и счастьем.

- Мужа своего тоже сырниками кормишь? – усмехнулся Костя, чувствуя себя героем фильма. Отрицательным героем, который всегда делает не то, что от него ожидают. Косте всегда нравились антагонисты. Они интересные. У них есть характер.

В кабинете повисла неловкая тишина. Никто, кроме Лаврива не смотрел на Костю. Мариночка подхватила документы и выскочила из кабинета, Мария Игнатьевна отвернулась к компьютеру и застучала по клавишам, Лёшка так и не появился из-за своей перегородки. Костя смотрел на замолчавшего Лаврива и испытывал чувство триумфа. Заслуженного триумфа.

- Бывает, - коротко ответил Тутти-Фрутти и отвёл взгляд. Потом он быстро осмотрел кабинет. Никто ему не сочувствовал, по крайней мере, виду не подавал. От чего Косте стало ещё лучше. На самом деле это только слова, что «гомосексуалисты – это такие же люди как мы все». Нет, не такие же. Лишние, странные, отщепенцы. Главное, вовремя напомнить об этом.

Лаврив бросил последний взгляд на Костю. В нём было сожаление и согласие: или ты, или я.

Иллюзия уюта исчезла, а пустота стала больше.

7.

Ночью было душно. Простыни липли к телу, от спящей Людки исходил жар, как от раскалённой печки. За открытым окном прошуршала машина, потом заорала чья-то потревоженная сигналка. Костя смахнул выступивший на лбу пот и встал с дивана. Спать было решительно невозможно. Он выпил стакан ледяной воды из холодильника, вышел на балкон в одних трусах и закурил. На воздухе стало легче. Слабый ветерок струился по телу, остужая распаренную кожу. Костя смотрел на горящий огнями проспект, на светло-лиловое предрассветное небо, и отчего-то чувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Что бы изменилось, если бы его не стало? Вот так вдруг, раз… и не стало бы Константина Сергеевича. Людка быстро бы нашла ему замену, в этом Костя был уверен с самого начала, когда впервые пригласил её на танец в клубе. Красивые женщины никогда не остаются одни надолго. Мама бы расстроилась, потому что она мама, потому что она любит Костю, так любит, что Костя никогда этого не чувствовал. Словно… он её брат или супруг, с которым она прожила двадцать лет, но не сын, не ребёнок, не кровь от крови. Мама умела налаживать лишь партнёрские отношения, с твёрдой вертикалью власти. Она – во главе, а все остальные ей подчиняются. Мама бы расценила исчезновение Кости как очередной разгильдяйский поступок, и только. Лёшка… он мудрый и бесстрастный. Он бы всё понял, искренне сожалел бы об утрате, но останавливать бы не стал. Наверное, за это Костя его и уважал, и не думал о том, чтобы сблизиться настолько, чтобы нуждаться в его помощи постоянно. Вот и кончились близкие люди. Их никогда и не было много. И Костя был уверен, что никогда не будет.

И останется от него портрет на граните и место для пластиковых цветов. А даже если и не прыгать с балкона, всё равно ничего кроме этого не останется. Внуки ещё будут помнить о вредном дедушке Косте, правнуки будут знать только имя и примерно представлять лицо по фотографиям. И меньше, чем через сто лет о Косте забудут абсолютно все. Так нафига всё это? Лёшка прав, лучше полчаса истинного счастья, чем унылое существование. Итог всё равно будет одинаковым. Проблема только в том, что любить было некого. Может быть, Людку? Попытаться сойти с ума, засыпать её цветами, завоёвывать, в конце концов, сделать предложение. Но она и так принадлежала ему со всеми потрохами, мыслями и чувствами. Косте иногда казалось, что он слышит, о чём она думает, видит обрывки фраз, подобно проплывающим рыбкам в аквариуме. И цветы она не любила, и жениться на ней Костя не хотел.

Определённо нужен кто-то новый, как сказал Григорич, «свежая кровь». Да, стоит попробовать, поискать. Решиться и отправиться на поиски, пока возраст позволяет делать глупости, пока есть желание.

Костя вернулся в комнату и лёг на кушетке, согнув ноги в коленях. Закрыл глаза и успокоенно вздохнул. В пятницу он пойдёт с Лёшкой и Мариночкой в клуб после работы, куда его звали уже третью неделю подряд, и там разгуляется на всю катушку. Замутит с какой-нибудь обалденной девочкой, раскрутит её на секс, а потом они пойдут босиком по набережной под дождём и будут смеяться как дети. «Хватит киснуть!» - заключил Разумный Костя, и спорить с ним никто не стал.

Костя знал, что это сон. Он точно помнил, что лёг на кушетку, и ноги с трудом поместились. Стало легче дышать без чужого присутствия под боком. А теперь он стоит босиком на берегу моря, и солёный тёплый ветер ласкает лицо и голую грудь. От яркого солнца слезятся глаза, но Костя не хочет их закрывать. Он смотрит на раскрытые перед ним ладони. Узкие ладони с длинными тонкими пальцами. Он знает эти ладони. Он их любит бесконечно, каждую чёрточку, каждую линию. Он множество раз прокладывал губами маршруты по этим каналам. На розовых лепестках ладоней лежат сверкающие камни. Неогранённые и яркие. Два больших зелёных изумруда, кроваво-красные рубины, голубые топазы, золотистый янтарь и прозрачный горный хрусталь.

- Это мои сокровища, нравятся? – слышит Костя знакомый тихий голос. Этот голос вплетается в шелест прибоя, кажется, что он не может принадлежать человеку, настолько он красив и совершенен. Он ласкает слух, как ветер ласкает кожу, гладит, нежит.

Костя смотрит на камни и аккуратно берёт один топаз, касается кончиками пальцев горячей ладони. И сердце сладко сжимается, торопится, спешит. Костя не поднимает головы, потому что знает, кто перед ним. Единственно важный человек. Их только двое на берегу, и им хорошо, бесконечно хорошо вдвоём стоять и рассматривать драгоценные камни.

- Нравятся. Подаришь?

- Подарю. У меня ещё много есть.

- А откуда такие сокровища?

- Они всегда были моими.

Камни водопадом соскальзывают с одной изящной ладони на другую. И тонкие пальцы уверенно раскрывают Костину ладонь, а потом камушки, поблёскивая, ссыпаются в неё.

- Береги их. Никому не отдавай. Они приносят счастье. Когда мне будет плохо, ты подаришь мне свои сокровища. Только пообещай, что никому не расскажешь про наш секрет.

- Обещаю.

Костя слышит лёгкий смех - колокольчик, тронутый ветром, и его губы касаются доверчиво раскрытых ладоней, скрепляя обещание. Никому не расскажет, никогда-никогда.

На работе было сонно и тихо. Жара, внезапно накрывшая город, сводила с ума, путала мысли и вытапливала из них всю дурь. Никто не пытался изображать что-то, все были потные, замученные, и невероятно искренние друг перед другом. Мариночка махала импровизированным веером, терзала кондиционер и беспрестанно ныла, что хочет пить и не хочет жить. Мария Игнатьевна стойко держалась за свои обязанности и угрюмо отчитывала резко пахнувших механиков, которые принесли неправильно оформленные документы. Механики пыкали и мыкали, краснели с отчаянностью школьников, но правильного ответа не знали. Лёшка шуршал чертежами и тяжело вздыхал. На него жара всегда действовала угнетающе. Он даже курить не ходил, и без того дышать было трудно. Лаврив с самого утра пропадал в каком-то комитете, отчего Костя чувствовал себя по-буддийски спокойно и уравновешенно. Его жара не убивала, пить ему не хотелось, и никакие механики не вмешивались в его документооборот. Костя что-то мурлыкал себе под нос, и со скоростью улитки, решившей взобраться на Фудзи, составлял реестр договоров, который должен был вестись в течение всего года. Монотонная работа добавляла спокойствия и упорядочивала ход мыслей. А все они были приятные и крутились вокруг увиденного во сне. Пустота внутри, вот уже который месяц пожиравшая его, замолчала и спряталась где-то, а быть может, и исчезла вовсе. На место ей пришла надежда. Костя вдруг понял, что умеет любить, он чувствовал это ночью, когда целовал розовые ладони с тонкими пальцами. И эти разноцветные камни, россыпью упавшие ему в руки – «наш секрет».

Костя оторвался от папки с документами и посмотрел на свою раскрытую ладонь. Это точно была она во сне, и те, другие, они были такие же настоящие. И когда-нибудь Костя их найдёт и поцелует каждый пальчик, и не по одному разу. Он был уверен в том, что это будет.