- Хочешь, чтобы я облегчил тебе жизнь, - кивнул Костя. – Понимаю. Я тоже хочу, чтобы ты облегчил мне жизнь. Только знаешь что, товарищ нетрадиционной ориентации, у меня нет желания рассказывать тебе о своих якобы проблемах. И не возникнет никогда. Давай ты просто напишешь по собственному желанию.

Лаврив коротко вздохнул и потёр бледными пальцами высокий лоб. Костя завис на этом жесте. Во рту мгновенно пересохло. И трудно было признаться даже самому себе, что у него действительно есть проблема. Большая-пребольшая проблема. Он опять хочет Лаврива. И после пятничных выступлений Костя чётко осознавал своё желание сейчас.

- Я не уйду. И дело не в тебе, Константин Сергеевич, - Лаврив прекратил наконец тереть лоб и убрал от греха подальше свои руки. – Эта работа удобна для меня. Хорошая зарплата, график и отношение начальства. Я не уйду. Ты тоже не уйдёшь, потому что… не станешь рисковать. Поэтому я и предлагаю компромисс. Ты подумай. В четверг я свободен после шести.

- Мне нахуй не нужна твоя помощь. Ты чересчур самоуверен, Лаврив.

- Поэтому я приглашаю тебя, сам бы ты никогда не решился, Костя-чемпион.

Лаврив открыл дверь курилки и бесшумно выскользнул из комнаты, оставив после себя конфетный запах и сумбур ощущений и мыслей. Костя достал сигареты из заднего кармана брюк и закурил. Пальцы, сжимающие сигарету, были ледяными, а в груди всё прыгало, словно кто-то запулил туда клоунские разноцветные мячики.

Ему было приятно, чёрт возьми! Несмотря на всё безумие, творящееся вокруг, ему было приятно внимание Лаврива. И это его желание поговорить с Костей, не нанять киллера и грохнуть где-нибудь в подворотне, а поговорить. Никогда в жизни случайные оппоненты не изъявляли такого желания, вынося решение в пользу хорошей драки, против худого мира.

- Худой мир, - хмыкнул Костя и затушил окурок. – Гомосек-пацифист.

После обеда Лаврив свалил в свой универ на занятия, пришёл Лёшка из комитета с какой-то грамотой. Костя пригласил его на пиво после работы. Тот нехотя, но все-таки согласился. За остаток дня они перекинулись от силы парой фраз. Лёшка всем своим видом изображал нежелание видеть Костю. А вот Костя бы простил пьяный бред друга, потому что он друг! А друг – это святое. Конечно, всему есть предел, но об этом Костя старался думать пореже, иначе опять начинало сосать под ложечкой и то, что принято называть совестью, вгрызалось в сердце и начинало сдавливать и мешать нормально дышать.

- Я решил расстаться с Людкой, - сказал вдруг Костя, сам от себя не ожидая такого решения. Просто кислое Лёшкино лицо напротив просило таких решительных слов. – Всё равно ничего хорошего у нас с ней не получается…

- Ты это только сейчас решил? – невесело усмехнулся Лёшка и сделал большой глоток светлого пшеничного пива, пряно пахнущего дрожжами и солодом.

- Ну да, - искренне признался Костя, стирая выступившие капельки испарины со своего бокала. Надпись «Невское» проступила ярче. – Нужно же с чего-то начинать изменять свою жизнь к лучшему.

- Я давно уже говорил тебе, что с Людкой стоит разойтись.

- Ты как всегда был прав, - развёл Костя руками и примирительно улыбнулся. – Лёш, ну я понял, что вёл себя как последний мудак. Может, проедем? А? И без того третий день мозги себе ебу, стыдно ужасно.

Лёшка пожал плечами.

- Да я-то забью, мне не трудно, просто ты ж по наклонной катишься, Сергеич. Ты это понимаешь? Я тебя останавливать не стану, и никто не станет. Разберись с собой, с Лавривым разберись, и чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше для всех.

- Разберусь обязательно, вот в четверг и начну.

Лёшка недоверчиво нахмурил брови и протянул свой бокал.

- За твоё решение, надеюсь, окончательное.

11.

Костя не делал этого со времён школы, когда девочки ещё не давали, а очень хотелось. Костин школьный товарищ – Славик – показал, как обходиться своими силами. Они ночевали в школьном лагере, в палатке. Где-то за пределами жужжали обезумевшие от близости человечины комары. И Славик достал свою штуку, нисколько не смущаясь, и стал двигать по ней рукой туда-сюда. Двигать было трудно, и Славик плюнул на ладонь, чтобы упростить процесс скольжения. Костя как зачарованный смотрел, как бордовая штука увеличивалась в руке Славика, слушал, как тяжело тот дышал. У него даже на лбу выступили капли пота от усердия. Это продолжалось минуты две или три. А потом вязкая полупрозрачная жидкость испачкала руку Славика, и тот облегчённо выдохнул, уткнул лицо в подушку и засопел, вытирая руку о покрывало. Костя только тогда смог сглотнуть и брезгливо поморщиться. Он отодвинулся подальше от Славика и молчал, упрямо сжав зубы. Это явно было показательное выступление для него. Он-то сам был ещё маленьким, хотя для своих десяти лет считался высоким мальчиком. Он стоял самым первым в шеренге на уроках физкультуры и его приглашали играть в сборную команду по баскетболу. Но прошлым летом он подвернул ногу, когда лазал по деревьям, и поэтому играть в баскетбол не мог.

Славик засопел громче и что-то забормотал обиженно и зло, вроде того, что комары мешают ему спать. Костя не слышал комаров, он, не моргая, смотрел на белые склизкие нити, подсыхающие на покрывале, которым укрывался Славик, и чувствовал, как его начинает подташнивать. Он знал, что это естественный процесс, как пописать, и ничего нет в этих «соплях» ужасного, но Костя уже не мог остановиться и вспоминал, что уже видел этот процесс и эту жидкость, и запах… запах был точно таким же: насыщенным, душным, раздражающим ноздри и заставляющим чувствовать себя не человеком, а куском мяса, который хотят приготовить на ужин и сожрать, чтобы утолить голод. С той ночи в палатке Костя больше не общался со Славиком.

Сам он попробовал дрочить зимой, когда увидел в отцовском журнале «Спорт-экспресс» американскую теннисистку. Она, казалось, вся была соткана из переплетённых мышц и движения. Яростно занесённая ракетка, сурово сдвинутые брови, короткие, блестящие на солнце русые кудряшки. Под белой майкой проступала небольшая плоская грудь и опять мышцы. Костя скользил взглядом вдоль напряжённого тела девушки и чувствовал, что язык прилипает к нёбу, и неподвижные губы сводит судорогой. Внизу живота налилась тяжесть, и по спине побежали первые нетерпеливые мурашки. Косте казалось, что девушка слегка улыбается ему, и её белые зубы с чуть выступающими вперед клыками выглядят агрессивно и страстно. Рука непроизвольно потянулась к шортам, и Костя сильно сжал себя, чтобы тяжесть прошла. От этого движения кровь прилила к голове и перед глазами всё поплыло. Улыбка спортсменки превратилась в оскал, и она уже готовилась не ударить по мячу, а броситься на Костю, чтобы перегрызть ему горло. «Не смей думать обо мне, маленький грязный извращенец!» - говорил её взгляд. Взгляд дикой кошки. Костя сжал себя ещё сильнее и выронил журнал из рук. Тот упал на колени. Он закрыл глаза и застонал сквозь плотно сжатые зубы, а потом вспомнил Славика и то, как он двигал рукой, как дышал, и стал делать так же. Потом Костя смотрел на фотографию спортсменки в белых потёках и лениво думал о том, что свои «сопли» не вызывали отторжения. Отцу журнал он так и не отдал.

Когда образ кудрявой спортсменки перестал восхищать Костин взор и будоражить фантазию, он прекратил заниматься онанизмом. Познакомился с девчонкой из параллельного класса, которая была не против попробовать, и увлёкся нормальным, полноценным сексом.

Ночью опять снился Лаврив, он был одет как девушка из отцовского спортивного журнала. Белоснежная майка обтягивала неширокую мальчишескую грудь и обнажала загорелый подтянутый живот. Белые шорты обтягивали слегка округлые бёдра. И он тоже весь состоял из мышц. Волосы были заплетены в косички, разделяющие голову на ровные полоски. Лаврив занёс руку с ракеткой для удара. Напряжённый трицепс блестел в лучах яркого солнца. Вся загорелая ровная кожа была усыпана миллиардами капелек пота, словно стразами. Его лицо, сосредоточенное и яростное, притягивало взгляд, и Костя всматривался в него, напечатанное на глянцевом листе журнала, и хотел только одного - чтобы Лаврив повернулся и посмотрел на Костю. Но теннисист Лаврив смотрел только на мяч и не знал о существовании Кости. Ему было абсолютно безразлично, какие маленькие грязные извращенцы будут дрочить, глядя на него. Он думал только о мяче, от удара по которому зависела вся его дальнейшая судьба. И Костя тоже пожелал ему удачи. «Ты сделаешь противника, Тутти-Фрутти, - прошептал Костя и улыбнулся во сне. – Ты их всех сделаешь!»