Положение вещей было именно таково, когда однажды граф, очарованный прекрасной погодой и увлекшись интересной книгой, настолько удалился от своего дома, что в час, когда пора было возвращаться, он обнаружил, что более чем на два лье отдалился от границ своих владений и более чем на шесть лье от замка и находится в глухом лесу, откуда он сам не в состоянии найти обратную дорогу. Оказавшись в столь затруднительном положении, он стал оглядываться по сторонам и, к счастью, заметил в ста шагах от себя крестьянскую хижину, куда он тотчас же и направился, дабы немного отдохнуть и попросить помощи.

Он подошел… открыл дверь… зашел в грязную кухню, являющую собой самую лучшую комнату убогого жилища, и там перед ним неожиданно предстала картина, способная взволновать душу и менее чувствительную, чем душа графа. Юная девушка шестнадцати лет от роду, прекрасная как ясный день, обнимала женщину лет сорока, лежащую в глубоком обмороке. Женщина эта была, по-видимому, ее матерью, и девушка горько рыдала, проливая потоки слез. Заметив графа, она испустила жалобный вопль.

— Кто вы? Зачем вы явились сюда? — сквозь слезы произнесла она. — Неужели вы хотите забрать ее у меня?.. Ах! Если вам надо, возьмите лучше мою жизнь, но не трогайте матушку.

С этими словами Аннета бросилась к ногам графа и молила его, воздев руки к небу и не давая приблизиться к несчастной.

— Воистину, дитя мое, — отвечал граф, столь же взволнованный, сколь и изумленный, — страхи ваши совершенно неуместны. Я не знаю, что с вами случилось, добрые мои друзья, но поверьте, что в моем лице Небо являет вам не врага, но защитника.

— Защитника! — восклицала Аннета, поднимаясь и подбегая к матери, которая, придя в сознание, в ужасе забилась в угол. — Защитника, матушка… он говорит, что само Небо послало его защитить нас!

И повернувшись к графу:

— Ах, сударь! Сколь прекрасный поступок совершите вы, оказав нам помощь: никогда еще не было на земле двух созданий Господних, более достойных жалости. Помогите нам, сударь… помогите… Эта бедная и достойная женщина… не ела уже три дня. Да и что бы она могла поесть? Чем смогла бы я поддержать ее силы, когда ее состояние позволило бы ей принять немного пищи? В доме нет ни куска хлеба… все покинули нас… Очевидно, хотят, чтобы мы сами умерли с голоду… Однако Господу известно, сколь мы невинны! Увы! Мой бедный отец… самый честный и самый несчастный из людей… Он не более виновен, чем мы. А завтра, быть может… О, сударь, сударь! Никогда еще вы не ступали под крышу жилища более жалкого, чем наше… Говорят, что Бог не забывает несчастных, однако нас он покинул…

По смятению девушки, по ее сбивчивым речам и ужасному состоянию ее матери граф догадался, что, видимо, в бедных этих стенах случилось нечто ужасное. Видя здесь прекрасную возможность для благотворительности, добродетели, столь ценимой его чувствительной душой, граф принялся умолять женщин успокоиться. Однако ему пришлось многократно повторить свою просьбу, прежде чем они смогли выполнить ее. Затем, заверив их в своем покровительстве, граф попросил женщин рассказать ему, что довело их до столь плачевного состояния. После очередного потока слез, пролитого вследствие столь неожиданного для них счастья, Аннета, упросив графа сесть, поведала ему историю страшных бед, обрушившихся на ее семью… мрачный рассказ, постоянно прерываемый стенаниями и слезами, кои девушка не могла сдержать.

— Мой отец, сударь, — беднейший и честнейший человек в округе; он занимается ремеслом дровосека, зовут его Кристоф Ален. Его бедная жена, кою видите вы перед собой, подарила ему всего лишь двоих детей: мальчика, которому сейчас девятнадцать лет, и меня, которой только что исполнилось шестнадцать. Несмотря на свою бедность, отец сделал все, чтобы дать нам хорошее воспитание. Более трех лет мы с братом провели в пансионе в Эгле, и оба умеем прекрасно писать и читать.

После первого причастия отец забрал нас домой, ибо у него больше не было возможности содержать нас. Бедный наш, любимый отец, равно как и мать наша, чтобы дать нам начатки образования, все это время питались только хлебом. Вернувшись, брат мой уже был достаточно силен, чтобы работать вместе с отцом; я помогала матери по хозяйству, и мы жили все лучше и лучше. Наконец-то, сударь, обстоятельства благоприятствовали нам, и казалось, что добросовестно исполняя долг свой, мы заслужим благословение Неба.

Но вот неделю назад с нами случилось самое ужасное несчастье, которое только может случиться с такими бедняками, как мы, у кого нет ни денег, ни влиятельных покровителей, ни защитников. Брат работал в двух лье отсюда; отец был совсем один, в трех лье от дома, в той части леса, которая ближе к Алансону, когда он заметил тело некоего человека, лежащего у подножия дерева… Он подошел с намерением помочь несчастному, если еще не поздно. Повернув тело, он смочил ему виски остатками вина, что было у него во фляге, и начал их растирать. Но тут вдруг галопом прискакали четверо жандармов, кинулись на отца, связали его и отвели в Руан, где бросили в темницу по обвинению в убийстве человека, которого тот, напротив, пытался вернуть к жизни.

Представьте себе наше волнение, сударь, когда мы увидели, что отец не вернулся в свой обычный час. Брат сразу же отправился на поиски; возвратился он только на следующий день и сообщил нам сию печальную новость.

Мы тотчас вручили ему ту малую толику денег, что была у нас в доме, и он помчался в Руан отнести сию помощь нашему бедному отцу. Через три дня брат написал нам, вчера мы получили это письмо… Вот, сударь, вот оно, это роковое письмо… — произнесла Аннета, заливаясь слезами. — Брат пишет, чтобы мы были осторожны, ибо в любой момент за нами могут прийти и увести в тюрьму, чтобы устроить очную ставку с отцом. Он утверждает, что, хотя отец наш и невиновен, нам ни за что не спасти его. Труп убитого еще не опознали, ведутся розыски, но по слухам известно, что это дворянин, живший неподалеку. Утверждают, что отец мой убил и обокрал его, а завидев приближающихся к нему жандармов, он выбросил деньги в кусты. Это предположение подтверждается тем, что в кармане убитого не нашли ни су…

Но, сударь, разве человек, убитый, быть может, еще накануне, не мог быть ограблен теми, кто убил его, или же теми, кто затем нашел труп его? О! Поверьте мне, сударь, мой несчастный отец не способен на такое, он скорее бы сам умер, нежели отнял жизнь у другого… И все-таки скоро мы его потеряем, и — Великий Боже! — какая страшная смерть ждет его!.. Теперь вы знаете все, сударь, все… Простите, что я не смогла скрыть свою скорбь, и помогите нам, если можете. Остаток наших дней мы проведем, моля Небо о продлении дней ваших… Вы знаете, сударь, что слезы обиженных смягчают Предвечного, порой он внимает их тихим мольбам, и — клянусь вам, сударь! — за вас будем мы возносить наши молитвы, за вас молить Господа, лишь за ваше благополучие взывать к нему.

Не без волнения слушал граф рассказ о сем происшествии, столь трагическом для этих достойных людей. Горя желанием быть им полезным, он поначалу спросил у них, на землях какого сеньора они проживали, ибо считал, что благоразумно было бы прежде всего заручиться его поддержкой.

— Увы, сударь! — вздохнула Аннета. — Земля эта принадлежит монахам, мы уже говорили с ними, но они сурово ответили, что ничем не могут нам помочь. Ах! Если бы дом наш стоял на два лье дальше, на землях господина графа де Дорси, мы были бы уверены, что найдем поддержку… Это самый справедливый сеньор во всей провинции… самый любезный… самый милосердный.

— А не знаете ли вы, Аннета, кого-нибудь, кто мог бы рассказать ему о вас?

— К сожалению, нет, сударь.

— Тогда я беру на себя этот труд; более того, я обещаю вам его покровительство… Даю вам слово от его имени, что он использует все свои возможности, чтобы помочь вам.

— О, сударь, как вы добры! — воскликнули несчастные женщины. — Как мы сможем отблагодарить вас за то, что вы для нас делаете?

— Забудьте об этом, как только дело будет сделано.