- Вы все ставите с ног на голову, но я спорить не буду. Значит ли то, что я услышал, что наша жизнь – это только повторение уже случившегося, только отражение небесной истории, только иллюзия?

- Совершено с Вами согласен: только кино, точнее, не самостоятельное кино, а ремейк старого кинофильма. Ни одного нового героя, ни одного самостоятельного персонажа – все совершенно так, как написано в старой Книге.

- И в чем тогда смысл?

- Вы зря меня не слушали внимательно: именно в этом и смысл. В нравственности. Должно быть так, как сотворено. Зло должно быть наказано, как в голливудских фильмах. – Бальтазар улыбнулся. – Американцы снимают свое кино в точном соответствии с нравственными понятиями – пусть кому-то это и кажется неестественным и сказочным. Поэтому нация, при всех их отклонениях, в целом здоровая. Именно так: история повторяется и должна повторяться, иначе смерть победит. Но вот тут есть закавыка. А какой смысл в торжестве смерти? Зачем ей это самой? Если все умрут – что делать смерти? На первый взгляд Вам покажется ужасным то, что я скажу: мы помогаем смерти выжить, чтобы жизнь продолжалась. Иначе…

- Наступит хаос?

- Нет, нет. Это не будет хаос. Хаос – это жизнь, пусть безалаберная, но жизнь. Наступит ничто, когда на месте нашего с Вами бара будет только пустота, ни ветра, ни звука, и никто никогда не построит новый бар. Никто и никогда.

- Вы хотите сказать, что управляете жизнью во благо смерти? Так что ли? Создаете жизнь, чтобы потом ее уничтожить, создаете храмы, чтобы потом их разрушить? Рождаете детей, чтобы убить? Значит, Вы делаете благое дело, так что ли?

- Это не категории в нашей работе: мы просто делаем то, без чего жизнь исчезнет. Ибо сказано, что смерть есть начало, а рождение - это последний путь.

- И что Вы сделали теперь? Уничтожили врага?

- Ну, это не мы сделали, в том-то и дело. В каждой работе бывают ошибки и недочеты. – Тут Бальтазар позволил себе еще раз улыбнуться. Лицо неожиданно посетила весьма привлекательная улыбка довольного собой человека. – Многие превратно понимают тезис о божественности человека. Поддерживать в человеке ощущение, что он есть Бог – не наша идея. Читайте Будду – этот весьма неглупый принц был первым, кто сказал то, что стало причиной недопонимания. Хотя, если быть откровенным, именно он пытался балансировать между смертью и рождением. Но нельзя зависнуть посередине – система не позволяет работать в спящем режиме. – Он опять улыбнулся.

- Это говорил и Иисус, между прочим. Ну, если на то пошло, Будда как раз говорил о прекращении этого цикла: рождение - смерть.

- Говорил. Да. Но, в результате? Если все сделать, как говорил Будда, на земле не останется ни одного живого существа. Все будут находиться не в жизни, а в нирване, что по его теории и есть рай. Правда, рай у него получался каким-то… не настоящим что ли. Эдакая сиеста в испанском городишке, когда идешь по улице и не понимаешь: вроде город жив, а вроде и нет. Но, больше всего, если точно следовать Будде, это похоже на абсолютное ничто, то есть, полусмерть без права на рождение. И все права достанутся только тем, кто просветился и стал жить вечно, не боясь конкуренции от вновь родившихся. Таким образом, все умрут и будут счастливы в смерти. Что подтверждает и Иисус в своих проповедях, призывая всех прожить эту жизнь, страдая и очищаясь, только лишь затем, чтобы умереть. А мы, как раз, говорим об обратном – не о массовом счастливом самоубийстве, а о продолжении жизни как таковой, какая она есть. В строгом соответствии с Книгами. Я надеюсь, что Вы не против этого?

- По счастью – нет. Остается только прояснить: мы говорим об одних и тех же Книгах?

- Ну, вот и славно. Возможно, мы успеем как-нибудь поговорить и об этом. А теперь к делу, если наши разговоры о бессмертии и бренности существования закончились. Вы знает, кто мы? Кого я представляю?

- Мне кажется, что я начинаю догадываться.

- Ну, так догадывайтесь вслух. Уже пора поставить все правильные акценты.

- Вы мне представляетесь иоаннитом, так?

- Вы действительно умный человек. А что Вас натолкнуло на эту мысль?

- Ваша категоричность в суждениях. Безаппеляционность, безрассудство и ортодоксальные взгляды. Я бы сказал еще – жестокость и цинизм.

- Вы слишком наблюдательны и критичны, Никос. Неплохо, но жестокость тут совершенно не причем. Знаете, почему буддистские монахи бьют своих учеников палкой? Нет? Думаете, они жестоки? Все дело в том, что образность понимания справедливости в буддизме такова, что необходимо быть справедливым не только к себе, но ко всем остальным. Таким образом, если на третий раз ученик не понял, что ему говорит учитель – учитель его бьет палкой, и это говорит только о том, что ученик оскорбил учителя и довел своей глупостью его до стадии, когда человеческие слова излишни и учитель превратился в дикое агрессивное животное. То есть, глупость, тупость и лень способны превратить человека в тупое существо, которое способно только на удар палкой. Кстати, а можно я Вас буду назвать Вашим настоящим именем?

- То есть?

- Ну, Вас же зовут – Хасен. Раз уж мы так разоткровенничались, что Вас даже перестала пугать перспектива быть застреленным при попытке съесть лишний кусочек этой восхитительной пиццы с анчоусами, то давайте уж будем откровенными до конца. Хотя бы в том, что Ваше имя – Хасен. И Вы один из последних ессеев.

- Вы информированы. Но, по поводу ессеев…. Вы знаете арамейский? – Хасен засмеялся.

- Кто сегодня знает арамейский? Ни Вы, ни я. Просто я знаю, что «хасен» в переводе с арамейского - святой и слуга Божий. Да, и все, что Вы делали в последнее время, наводит на эту мысль. Только вот совершенно непонятно, зачем Вы залезли во все эти дела? Вы же были так далеки от всего этого? Ваше дело было только наблюдать.

- Знаете, что мне сейчас подумалось? Что Вы блефуете! Что Вы совершенно не собираетесь меня убивать – Вам просто этого не надо.

- Теперь не надо. - Бальтазар посмотрел на часы, поднял голову и свистнул, подозвав официанта, который слегка вздрогнул от такой формы обращения. – Свежую газету, мой дорогой.

- Какую, синьор?

- Любую из приличных. – Официант, слегка пожав плечами, ушел.

- Что Вы хотите прочитать в газете?

- Что Ваш приговор отменен, Хасен.

- Это будет написано в газете?

- Иносказательно. Впрочем, я и так это знаю.

- Могу я задать вопрос теперь, когда моя жизнь, вроде как не в опасности?

- Жизнь всегда в опасности. Вон, поглядите! Мотороллер, а на нем пышногрудая римлянка в короткой кожаной юбке размером с носовой платок. Хотите сказать, что она не может быть причиной Вашей смерти?

- Мотороллер – да, а она вряд ли. – Никос заметно расслабился.

- А, по-моему, так запросто может случиться и наоборот. Кто знает. Итак, Ваш вопрос?

- Кто Вы и кого представляете? Почему Вы обо мне что-то знаете, а я про Вас ничего? Почему мы в Риме и что меня ждет?

- Ни фига себе – один вопрос!

- Простите, так получилось. Сами виноваты – я слишком долго молчал.

- Деваться некуда. – Бальтазар притворно вздохнул. – Вы меня приперли к стене, возродившись к жизни, как Феникс. Придется отвечать. Мы здесь, чтобы встретиться с Вашим коллегой и еще одним важным лицом из Ватикана. Это – раз. Второе: я о Вас знаю не кое-что, а почти все и не только я, между прочим. Третье: я представляю некую организацию, которая хочет перемен, как и Вы, но ведет себя спокойнее и вежливее, чем Вы. И четвертое, наконец: я – это просто я – хороший человек, когда надо и не очень хороший, когда того требуют обстоятельства. Смотря для кого, конечно. И Вы сами назвали меня иоаннитом, что справедливо только частично. Ну, как? Удовлетворены?

- Скорее нет, чем да. Еще более не удовлетворен.

- Тогда съешьте пиццы или познакомьтесь с этой блондинкой – она выглядит вызывающе. Впрочем, пицца выглядит лучше, на мой взгляд. Но, раз Вы ессей только по остаточным признакам, Вам можно общаться и с тем, и с другим.