Еще одно профессиональное свидетельство о чуде превращения поэтической мысли в Слово:

Одним из частных вопросов многоаспектной проблемы «Язык и мышление» является вопрос о связи языка и бессознательного. На первый взгляд, эта связь кажется парадоксальной: язык, по определению, призван рационализировать всё, что лежит вне поля сознания. «Лишь слова обращают текущее чувство в мысль» (Платонов А. Чевенгур). И тем не менее уже Н.К. Крушевский и И.А. Бодуэн де Куртенэ размышляли над «бессознательно-психическими явлениями», которые предопределяют способность человека обобщать, формировать грамматические категории, усваивать язык и в раннем возрасте приобретать языковое чутьё. P.O. Якобсон предположил, что «в нашем речевом обиходе глубочайшие основы словесной структуры остаются неприступны языковому сознанию; внутренние соотношения всей системы категорий – как фонологических, так и грамматических – бесспорно действуют вне рассудочного осознания и осмысления со стороны участников речевого общения» [Якобсон 1978: 165]. Тему P.O. Якобсона, как и его предшественников, можно обозначить как «система языка и бессознательное».

Важен и такой вопрос, как «процесс коммуникации и бессознательное», при этом будем учитывать, что само «бессознательное» неоднородно. Есть предсознание, подсознание и сверхсознание. До сих пор в поле внимания теоретиков языка была связь предсознания и языка – предрасположенность человека к бессознательным отношениям с языком и бессознательная саморегуляция языковой системы. Связь подсознания с языком – это вопрос об особой, фреймовой, организации языка как орудия мысли, вопрос о так называемых «семантических комплексах», которые предопределяют специфику мышления. Вопрос о языке и сверхсознании – самый трудный, ибо относится к области творчества с помощью языка; ему посвящена статья Э. Сепира «Бессознательные стереотипы поведения в обществе» [Сепир 1993: 594–610].

Психолог А.Е. Широзия утверждал, что слово всегда содержит в себе больше информации, нежели наше сознание способно извлечь из него, ибо в основе слова лежат бессознательные языковые установки. Писательское наблюдение подтверждает мнение психолога: «…Бежавшие за нами… уличные мальчишки только то и дело, что вполголоса повторяли: – Ишь, задаются на макароны!.. Объяснить, что значит задаваться на макароны ни один Грот, ни Даль, вероятно, не смогли бы, но что в этой исключительно южной формуле заключалась несомненная меткость определения, отрицать было нельзя» [Дон-Аминадо 1991: 33–34].

Естественный язык обладает уникальной способностью передавать информацию не только словами, но и «межсловесным пространством». Истина постигается в молчании, считают японцы. Потому что в момент паузы между словами рождается то, что невыразимо в слове. По этому критерию отрывок из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» безукоризнен даже по японским канонам идеального искусства: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожеления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна <успокоит его>«[Булгаков 1987: 374]. «Музыка – это промежуток между нотами» (Клод Дебюсси).

Появилось понятие, названное пресуппозицией, под нею понимают семантику, в языковых формах не выраженную, но с достаточной степенью определенности сопровождающую их. Это разновидность скрытого содержания, которое формирует подтекст. Теория риторики оперирует понятием затекст. Это то, что говорящий держит, образно говоря, за пазухой и что определенным образом окрашивает поведение. Подчас невысказанное влияет на реакцию слушателей сильнее, чем сказанное вслух. В США провели эксперимент. Два студента получили задание выступить перед незнакомыми студентами. Предварительно договорились, что первый в конце сообщит, что занятия отменяются, а второй – что будут дополнительные занятия. Однако выступающих сознательно прервали. Опрос слушателей показал, что второй студент понравился больше. Сделан вывод, что оценка связана не только с тем, что говорят, но и о чем молчат [Знание – сила. 1996: 6: 9]. Прогресс в создании систем искусственного интеллекта прямо зависит от того, в какой мере удастся смоделировать это свойство естественного языка, столь заметно усиливающее возможности мышления.

Если бы всё можно было выразить словом, то отпала бы необходимость в выразительных движениях, пластическом искусстве, живописи и музыке [Спиркин 1972: 224]. Уже наличие интонации свидетельствует о смысловой недостаточности знака, обретающего смысл только в процессе речевого общения.

По мере того как мысль складывается, формируется, крепнет, всё заметней становится её зависимость от языковых средств, осуществляется переход к речедвигательному коду. Мысль окончательно формируется, расчленяется, подготавливается к речевому воспроизведению. Взаимодействие мысли и речи тонко почувствовал Ф. де Соссюр, назвавший один из параграфов своей знаменитой книги «Язык как мысль, организованная в звучащей материи». По мнению учёного, и мышление, и речь первоначально представляют собой аморфную сущность. С одной стороны, «само по себе мышление похоже на туманность, где ничто чётко не разграничено» [Соссюр 1977: 144], с другой стороны, «звуковая субстанция не является ни более определенной, ни более устоявшейся, нежели мышление. Это – не готовая форма, в которую послушно отливается мысль, но пластичная масса, которая сама делится на отдельные части, способные служить необходимыми для мысли означающими» [Соссюр 1977: 144].

Мысль и речь становятся таковыми только в едином процессе мышления. Слово формирует не только мысль, но и самоё самосознающую личность. «В слове, – писал философ А.Ф. Лосев, – сознание достигает степени самосознания. В слове смысл выражается как орган самосознания и, следовательно, противопоставления себя самого иному. Слово есть не только понятая, но и понявшая себя саму природа, разумеваемая и разумевающая природа. Слово, значит, есть орган самоорганизации личности, форма исторического бытия личности» [Лосев 1991: 534]. На уровне речедвигательного кода роль языка в формировании мысли становится максимальной. Экспериментальные исследования А.Н. Соколова показали, что процесс мышления сопровождается беззвучным движением мышц языка и губ, как будто произносятся слова быстрым и сокращенным образом. Эксперименты подтвердили то, что внимательные люди знали из самонаблюдений. Знаменитый русский физиолог И.М. Сеченов утверждал: «…Я никогда не думаю прямо словами, а всегда мышечными ощущениями, сопровождающими мою мысль в форме разговора» [Сеченов 1952: 87]. Русский писатель и мыслитель В.В. Розанов не раз признавался, что всякое движение души у него сопровождается выговариванием. Фотограмма, полученная при мысленном счёте, одинакова с фотограммой произносимого счёта, разница только в силе. А.Н. Соколов отмечает, что при решении трудных задач речедвигательная импульсация увеличивается, при решении лёгких – уменьшается. При зрительном предъявлении задач она меньше, чем при слуховом, у детей выше, чем у взрослых.

Экспериментами установлено, что исключение речедвижений затрудняет запоминание речи [Соколов 1968: 229]. Выяснили, что люди легче запоминают текст, если мысленно его повторяют про себя. Люди с неподвижными органами речи (травмы) быстро забывают речь, которую они слушали. Колебания и напряжение языка, губ, гортани, голосовых связок в свою очередь воздействуют на активность мозга, стимулируя мыслительный процесс. В итоге оказывается, что человек мыслит не только мозгом [Наука и жизнь. 1996. № 9. С. 15–16].