Изменить стиль страницы

Аналогично соотношение глаголов алеться и голубеться:

В чистом поле цветёт аленький цветок.
Он алеется, голубеется
(Соб. 4, № 79).

Алый выступает здесь как общая оценка, а лазореветь как синоним «красиво цвести»:

Аленькая-аленькая веточка,
Что ты не цветёшь, не лазоревеешь…
(Песни, собранные писателями, № 31).

Взаимозаменяемость прилагательных хорошо наблюдать на примере эпитетов к опорному народно-песенному существительному камень. В устойчивых песенных блоках камень может быть белым (Кир. II, 2, № 1798), синим (Шейн, № 739), горючим (Кир. II, 2, № 1987).

Поскольку в фольклоре семантика слова шире своего разговорно-бытового «номинала», легко объяснить, почему так широко распространены в народном творчестве ассоциативные сочетания типа гуси-лебеди, хлеб-соль, злато-серебро и др., в которых семантический объём пары больше суммы значений каждого компонента (гуси-лебеди не только гуси и лебеди).

Наблюдения и анализ «алогичных» конструкций дают основание полагать, что в устно-поэтическом слове компоненты организованы по принципу антиномий.

Прямое и символическое (метафорическое) значение

Эта антиномия давно уже привлекла внимание учёных. Невозможно представить себе русскую народную лирическую песню без символов, в которых косвенно воплотились эстетические идеалы народа. «Под символикой понимается система изображения персонажей, их внутреннего состояния и взаимоотношений при помощи традиционных и устойчивых иносказаний, представляющих собой различные виды замены одного предмета, действия или состояния другими предметами, действиями или состояниями» [Астафьева-Скалбергс 1971: 3]. Значительное количество образов-символов определило наличие широкой группы слов, в которых символическая компонента является доминирующей. Правда, канонический список таких характерных для русского фольклора слов-символов сравнительно невелик, однако наблюдения свидетельствуют, что круг слов с символической компонентой гораздо шире этого традиционного списка.

Как показывают материалы Я. Автамонова, все слова, называющие растения, в русском фольклоре символичны, однако нет строгой определённости между реалиями флоры и её символическим значением. Например, очень многое подразумевается под словом калина. Черемуха, груша, яблоня символизируют и «жену», и «мать», и даже «отца». Диффузность символики определяет использование даже редких растений, не известных русскому носителю фольклора. Столь широкий разброс значений Я. Автамонов объясняет тем, что «от народного творчества нельзя требовать безусловно строгой последовательности: на него влияет и место, и время, и индивидуальность того или другого лица, передающего песню» [Автамонов 1902: 247]. Появившиеся на заре устного словесного искусства под влиянием окружающего мира («Смотрим на неисчерпаемо богатые формы скал. Замечаем, где и как рождались образцы изображений символов. Природа безвыходно диктовала эпос и все его богатые атрибуты» [Рерих 1974: 77]), символы эволюционируют, утрачивают свою смысловую определённость и сохраняются в поэтических формулах, жанрово дифференцируя свои функции и значение.

Известная диффузность символических значений, приводящая к их неопределённости и, как следствие, к забвению смысла, а с другой стороны, обязательность символики в идейно-художественной структуре лирической песни – всё это обусловливает необходимость поддержания символического значения. Если существительное не имело такового или утратило его, оно получает или восстанавливает его с помощью метафоризации. Появляется метафорическая (символическая) «метка», действительная только для данного контекста. Для неё не обязательно какое-то внутреннее основание для сравнения, она предельно условна и может обозначать в одном контексте разные реалии. Например, забытая традиционная символическая компонента слов море, берег и рыба компенсируется метафорической компонентой, которая свойственна слову только в данной песне:

Море, море – у Филата двор.
Море, море – у Пафнутьевича;
Круты берега – Маремьянушка,
Круты берега – Филатьевна;
Белая рыбица – Маремьянушка,
Белая рыбица – Филатьевна
(Кир. 1, № 976).

«На рябинушке три кисти хараши» – начинается песня. Существительное кисти уже заранее получает метафорическое значение лица:

Вот и первая кисть хараша —
Митреюшка Хьвёдаравич душа;
Втарая-та кисть хараша – Аляксандра Макаравич душа;
А третья кисть хараша – Микалай Якавлявич душа.

(Затем повторяется начало песни и величаются девушки).

Примечание М.Г. Халанского (Хал., № 870).

Символическое и метафорическое в фольклоре разграничить трудно [Лосев 1971: 3], потому что одна и та же единица, например лебедь белая, в зависимости от контекста может быть и символом, и просто поэтическим синонимом слова невеста. Эта трудность очевидна хотя бы на примере из украинской народной лирической песни: Ти зацвiтеш бiлим цветом, а я калиною (Укр. пiснi 1964: 447). Калина – символ или метафора красного цвета, противопоставленного белому?

Поскольку символ общеизвестен, а метафора окказиональна, критерием разграничения может служить частотность употребления: у символов она выше, чем у метафор. Однако настоятельной необходимости в строгом разграничении их нет. Важно их обязательное наличие.

Возникает вопрос, является ли символическая (метафорическая) компонента постоянной величиной семантической структуры фольклорного слова или она привносится данным контекстом. За пределами фольклора ответ был бы однозначным: символическое значение не является органической частью семантики слова, поскольку оно «подразумевается, для его раскрытия требуется не анализ собственно языковых факторов, а простое знание значения символа или своеобразная «разгадка» на основе контекста». Природа же народного лирического произведения такова, что в ней всё подчинено описанию эмоционального мира человека. И в этом смысле использование любого явления из мира природы изначально носит двойственный характер. «Человеческий аспект» любой растительной или животной реалии появляется не в данном тексте, а задан потенциально, включен в фольклорное слово в качестве тенденции с условием обязательной реализации. Поэтому можно считать символическое или метафорическое постоянной, языковой, а не речевой, текстовой компонентой семантической структуры слова.

Текстовое и коннотативное (затекстовое)

Народное творчество предельно лаконично. То, чего не может сделать былина в своем повествовании (перенестись в прошлое героя, охарактеризовать его одновременно в различных ситуациях, развить несколько сюжетных линий и пр.), можно домыслить на основе максимально сжатого высказывания в его народно-этимологическом имени. Лапидарность народного творчества обычно объясняют его устной природой, ограниченными возможностями памяти человека и многоканальностью прохождения эстетической информации. Действительно, в фольклорных произведениях «пропускная» способность неречевых каналов высока. С этим связано требование комплексного изучения фольклорных произведений. Однако нельзя забывать об особой природе народно-поэтического слова: устная природа обусловила его аккумулирующие свойства.