Когда-то давно мы восхваляли безопасность суши, ЗНАНИЕ ОККУЛЬТНЫХ ВЕЩЕЙ — ЭТО БУРНОЕ МОРЕ, ОТКУДА НЕ ВИДНО БЕРЕГА» (стр. 94–95).

И, тем не менее, он меняет решение. Страшная борьба столь неизбежна, что он активно в нее включается. Казотт остро ощущает, что для всех встает вопрос жизни и смерти, и этот добрейший человек, ортодоксальный теософ и кроткий старик, открыто призвав во Францию чужеземца, для того чтобы вернуть королю абсолютную власть, восклицает: «Король должен остерегаться одной из своих наклонностей — милосердия… Пусть ни в коем случае не останавливает меч; пусть поразмыслит над теми карами, которые испытали вожди Израильтян, пощадившие жертв, предназначенных Господу. Человек не ведает, что творит, когда хочет сберечь эту кровь, его сострадание перерастает в жестокость… Наивысшее счастье, которое может произойти с преступником, состоит в том, чтобы быть казненным на земле, поскольку дважды не платят[467] и страшно попасть виновным и ненаказанным в руки или под суд Бога живого» (стр. 64–65).

Сколько же сведений можно почерпнуть из этой книги! Сколько поучительных и неизвестных подробностей о людях и скрытых причинах великой Революции!.. Увы, мы вынуждены ограничить себя. И так уже слишком насыщенная, эта глава выходит за положенные ей рамки. Перейдем же к развязке. Послушаем заключительную часть обвинительной речи Реаля, общественного обвинителя:

«…Скажите, — говорит он обвиняемому, — почему я вынужден признавать вас виновным после того, как вы прожили семьдесят два года добродетельной жизни? Почему те два года, которые за ними последовали, были употреблены на обдумывание замыслов тем более преступных, что они были направлены на восстановление деспотии и тирании? Зачем вам нужно было замышлять заговор против свободы своей страны? Мало быть хорошим сыном, хорошим мужем и хорошим отцом, нужно быть, прежде всего, хорошим гражданином…» И далее: «Он не мог оправдать себя незнанием, он, философ и посвященный; он, даже в холоде старости сохранивший огонь кипучей и просвещенной молодости… (стр. 173–174)».

После защитительной речи Жюльена, Лаво, председатель революционного Трибунала, с помощью граждан Дюбаля, Жайана и Нолена, зачитывает смертный приговор.

После оглашения этого судебного постановления председатель обращается к осужденному со следующей речью[468]: «Слабая игрушка в руках старости, несчастная жертва предрассудков всей жизни, проведенной в рабстве! Ты, чье сердце оказалось недостаточно великим, для того чтобы почувствовать цену священной свободы, но кто доказал своей стойкостью во время судебного разбирательства, что способен пожертвовать даже собственной жизнью ради защиты своего мнения, внемли последним словам судей! Пускай они прольют в твою душу драгоценный бальзам утешений! Пускай, побуждая тебя оплакивать участь тех, кто тебя осудил, они вдохнут в тебя тот стоицизм, который должен руководить твоими последними мгновениями, и наполнят тебя уважением, которое закон внушает нам по отношению к самим себе!.. равные тебе выслушали тебя; равные тебе осудили тебя; но их приговор был, по крайней мере, таким же чистым, как их совесть; по крайней мере, никакой личный интерес не помешал их решению мучительными воспоминаниями об угрызениях совести. Так что воспрянь духом, соберись с силами и бесстрашно встреть кончину; думай о том, что она не вправе удивить тебя: это не тот миг, который должен страшить такого человека, как ты!

Но прежде чем расстаться с жизнью, прежде чем заплатить закону дань за свои происки, взгляни на величественную позицию Франции, в лоно которой ты не побоялся громко призвать врага… да что я говорю?.. наемного раба! Посмотри, с каким мужеством твоя бывшая отчизна, которую ты подозревал в трусости, противостоит нападкам низменных клеветников. Если бы закон мог предвидеть, что ему предстоит выносить приговор такому виновному, как ты, то, даже принимая во внимание твой преклонный возраст, он не наложил бы на тебя иного наказания; но успокойся: если он суров во время преследований, то после вынесения приговора меч выпадает у него из рук. Он сетует о гибели тех, кто стремился его поносить. То, что он совершает для виновных вообще, он делает специально для тебя. Взгляни, как он проливает слезы над этими сединами, которые он считал себя обязанным почитать вплоть до момента осуждения; пусть это зрелище принесет тебе раскаяние; пусть оно обяжет тебя, несчастный старик, воспользоваться тем временем, что еще отделяет тебя от смерти, для того чтобы изгладить малейшие следы твоего заговора справедливо испытанным сожалением[469].

Еще несколько слов. Ты был мужчиной, христианином, философом, посвященным; сумей умереть как мужчина, сумей умереть как христианин; это всё, чего твоя страна может еще от тебя ожидать!»

Автор брошюры продолжает: «Эта речь, повергшая в изумление часть аудитории, не произвела никакого впечатления на Жака Казотта. При словах: так что воспрянь духом, соберись с силами и бесстрашно встреть кончину; думай о том, что она не вправе удивить тебя: это не тот миг, который должен страшить такого человека, как ты, он воздел руки и покачал головой, подняв глаза к небу со спокойным и решительным выражением лица. Когда его отвели в камеру, он сказал тем, кто его окружал, что он сожалеет лишь о своей дочери… Упомянутый приговор был приведен в исполнение на площади Карузель около семи часов вечера: осужденный демонстрировал во время всего пути и на эшафоте удивительное присутствие духа и хладнокровие (стр. 178–185, passim)».

Не знаю, какое впечатление осталось у читателя от этого процесса и этого приговора; но я заверяю его, что он присутствовал при торжественной и потрясающей драме; он, несомненно, почувствовал в этом нечто большее, чем обычный уголовный процесс… Я боюсь извратить его собственные эмоции, примешав к ним выражение своих, и закончу возвышенными словами Элифаса:

«Революция, даже в судилище, была гражданской войной, и брат приветствовал брата, перед тем как его убить. С обеих сторон были искренние и, следовательно, уважительные убеждения. Тот, кто умирает за то, что считает истиной, является героем, даже если он ошибается, и анархисты с кровавой горы не только отважно отправляли других на эшафот: они и сами поднимались на него, не бледнея. — Пусть же их рассудят Бог и потомки!»[470]

Папа = Квинер = Воля, ее орудия…

Арсенал Колдуна

Глава V

АРСЕНАЛ КОЛДУНА

Мы видели, как Сатана восседает в своем мерзостном храме и как Черный маг, верховный понтифик его культа, совершает там пышную службу[471].

Нам любопытно было заглянуть во все уголки этого здания, служащего одновременно пантеоном фанатизма и базиликой безумия.

Ничто характерное не ускользнуло от нашего терпеливого исследования; не то чтобы мы надолго останавливались у каждого столба, но, в конечном счете, наш взгляд — хотя бы в течение минуты — блуждал повсюду, внимательный и пристальный.

Теперь мы знакомы с нечестивым святилищем, омерзительным идолом, бесчестным служителем и гнусным культом.

Нам осталось лишь завершить наше исследование помещением ризницы. Ризница Сатаны — это Арсенал Колдуна.

Итак, за работу — составим опись предметов, которые там находятся.

Еще пара слов, перед тем как приступить к нашей задаче.

Располагая небольшим количеством места, мы были вынуждены пренебречь скрупулезным и методичным перечислением множества обрядов и нескончаемых церемоний, в которых находят удовольствие три сестры-близнеца, диктующие здесь свои законы: Суеверие, Злоба и Глупость.