Эта Школа Теургии, где совершаются столь соблазнительные чудеса, почти везде имеет свои аналоги. Неслыханная вещь: из письма барона фон Либисдорфа Клоду де Сен-Мартену (датированного декабрем 1793 года) мы узнаем, что, некий Северный двор, не Копенгагенский[439], с давних пор правит по наущению спиритов. Его кабинет министров шагу не смеет ступить (дословно), не посоветовавшись с призраками!

Читатель, интересующийся систематическим подсчетом тайных обществ в Германии и в других странах, должен обратиться к многочисленным произведениям, появлявшимся в течение ста лет с целью их разоблачения или защиты; он сможет получить информацию за и против. Однако пусть он остережется высказывать свое мнение на основе недостаточных фактов в столь исключительном и сложном процессе, где он может выступать лишь судьей первой инстанции: ведь еще не пробил час окончательного вердикта, который беспристрастная история вынесет когда-нибудь в запоздалой и торжественной тишине всех утоленных страстей.

Наша же цель — показать, как дщерь запрещенного Храма, Оккультное масонство, скрывалась, неуловимая и многообразная, за множеством сект Иллюминатов, которые ей удалось собрать вокруг себя, и готовила в темноте — per fas el per nefas, и она тоже — карающий и верховный ответ на буллы Климента V и указы Филиппа Красивого.

Перед нами лежит оригинальное издание книги, вышедшей в 1789 году под названием «Очерк о секте Иллюминатов» (S. L. in-8). Маркиз де Люше, анонимный автор этого пророческого пасквиля, подробно описывает деятельность Иллюминатов, работу их кружков, испытания и клятвы их адептов; он разоблачает Берлинские ноктурналии и перечисляет различные мистические секты, о которых мы упоминали, начиная с Ордена Рыцарей Апокалипсиса, основанного около 1690 года Габрино, этим авантюристом, присвоившим себе титул Принца Седмицы (стр. 129–131), и заканчивая Орденом Рыцарей и посвященных Братьев Азии и сектой св. Иоахима, которая от него происходит. Но, давая двум своим главам следующие названия: «О том, что секта Иллюминатов должна обязательно разрушить королевство, где ей будет оказано покровительство» (стр. 80–94); — «О том, что короли более всего заинтересованы в уничтожении новой секты» (стр. 95-107), г-н де Люше далек от того, чтобы не признавать центральную точку переплетения стольких нитей, расходящихся по всей Европе: «Я без колебаний, — пишет он, — предложил бы в качестве средства большую реформу Масонства» (стр. 163).

Затем, предвидя крушение старого мира с прозорливостью, которая могла бы показаться подложной, если бы его книга, опубликованная в 1789 году, не была отмечена критикой с самого ее появления, он описывает работу лож и чаяния секретных агентов выспренним слогом той эпохи: «Все считают себя призванными совершить Революцию, все ее готовят… Земля страдает; ее терзает новый бич, Природа томится, Общество разлагается… Такой же конец ожидает секту Иллюминатов. Сколько же зол предотвратит тот, кто задушит ее в колыбели и оправдает один миг насилия теми законами, которые налагает на него прошлое!» (стр. 137–138, passim).

Так испугаться может лишь сторонник старого мира, не правда ли, читатель?.. Ощущает ли он явственно, как почва уходит у него из-под ног?

Увы! Когда мы воскрешаем в ретроспективном зеркале все ужасы справедливой и благородной в своей основе революции; когда подсчитываем, сколько крови и слез стоила Франции и всему миру месть Тамплиеров, имеем ли мы право упрекать маркиза де Люше в его пророческих страхах — и можно ли, по крайней мере, отказать ему в том свидетельстве, что, стоя на поверхности Атлантиды, уже готовой уйти на дно, он сумел предвидеть и предсказать поднимающийся прилив, который должен был ее затопить?

«Мои сограждане, — восклицает он в своем предисловии, — поверьте, что мы не поднимаем ложную тревогу; мы писали с большим мужеством и рассказали далеко не всё… (стр. IV); необходимо проявлять уважение, осторожность и вежливость по отношению к жестокосердым людям, которые с кинжалом в руке метят своих жертв (стр. XV)».

Далее, раскрыв тайну инициаций и приведя in extenso формулу страшной клятвы, налагаемой на секретных агентов, какого бы ранга они ни были, он добавляет (стр. 156): «Мистерии совершаются сегодня в укромных и почти неизвестных местах; через двадцать лет они будут совершаться в храмах». Не прошло и четырех лет со времени этого предсказания, и друзья Эбера торжественно ввели культ богини Разума на архиепископском престоле Нотр-Дам!..

Странное совпадение! Человек, обостренная интуиция которого смогла предвидеть столько предстоящих событий, на последних страницах своей книги, похоже, смутно догадывался о появлении Наполеона и его деспотии во тьме более отдаленного будущего: «О, Молва, полнящая землю героическими поступками и великими доблестями, неси в иные земли свою мелодичную трубу!.. Никогда не труби о том, что некий полководец, более запальчивый, нежели доблестный, ни во что не ставит жертвы, принесенные его тщеславию, только бы на их крови росли лавры…[440] Опусти плотную завесу над ненавистными интригами, сплетенными людьми, которые способствуют позору государей; над недостойными происками, оставляющими услуги без вознаграждения, добродетель — без уважения, талант — без покровительства, истину — без почтения, Отчизну — без славы, Престол — без опоры, гений — без применения, Общество — без согласия… несчастных — без убежища, мудреца — без надежды и самих Королей — без защиты» (стр. 174–175, passim).

Но, независимо от крупного теософского движения, центром которого была Германия, множество необыкновенных личностей, облеченных секретными миссиями, разъезжали по всей Европе, изумляя ее столицы; затем почти все они переносили свое загадочное великолепие и свою подозрительную популярность в Париж. В первую очередь заслуживают упоминания граф де Сен-Жермен и Джузеппе Бальзамо (позднее ставший графом де Калиостро). Оба были послами, по словам Каде де Гасикура, или, если угодно, международными миссионерами, которым было специально поручено установить эффективное сообщение между различными предметами: Сен-Жермен был посланником Парижа; Калиостро — Неаполя[441].

Всем известны та популярность, которой пользовались эти личности, и тот восторг, который они вызывали, благодаря ловкости или знанию, вздымая пыль своими роскошными экипажами.

В том, что их шумно приветствовал необразованный люд, наивный поклонник всех авторитетных людей — начиная с дантистов в ярмарочных костюмах и заканчивая генералами в парадных мундирах, — нет ничего, что могло бы нас удивить; но то, что в самом XVIII столетии скептический и насмешливый свет, находивший ежедневное удовольствие в Вольтере, д’Аржане и Дидро, радушно принимал, холил и расхваливал людей, конечно, выдающихся, но шагавших в окружении сомнительных чудес, манеры которых, какими бы «хорошими» и галантными они ни были, сохраняли привкус откровенного шарлатанства и необычайной дерзости — вот что поразительно!

Но это сущая правда. Сен-Жермен, рассказывая мелодичным и всегда ровным голосом о своих беседах с Пифагором, Вергилием и Иисусом Христом, конечно, не мог не понравится; и когда его пальцы, унизанные перстнями, пробегая по клавишам клавесина, будили в глубине инструмента необычные и пронзительные архаические аккорды, если на безмолвный вопрос какой-нибудь прекрасной герцогини он бросал самым естественным тоном такой, по меньшей мере, странный ответ: «Этот мотив, мадам, я записал в 2008 году до Рождества Христова, в городе Уруке, ухаживая за юной принцессой Халдеи», все изумлялись, но никто не совершал бестактности, ставя под сомнение правдивость рассказчика.