Поскольку дети не были обнаружены, судебная полиция приказала произвести обыск. Подземелья различных замков Шамтосе, Машкуль и Тиффож обнажили перед следствием более двух сотен страшно изуродованных маленьких трупов. Их отыскали даже в отхожем месте замка де ля Сюз.

Но это еще не всё. Смешанный трибунал, в котором участвовали в качестве духовных лиц епископ Сен-Бриека и Жан Блуэн, официал из Нанта и инквизитор Франции, собрался под председательством сенешаля Ренна, Пьера де л’Оспиталя; процесс сразу же принял необычный оборот и полностью подтвердил самые оскорбительные подозрения.

В действительности, все отмечали, что Жиль де Лаваль, всегда окруженный своими пажами, проявлял по отношению к женщинам безразличие, которое в данном случае сочли крайне подозрительным; одним словом, его возмутительная суровость была расценена как признак бесчестья. Но об этом только шептали на ухо, и слухи никогда не облекались в плоть и кровь: ведь маршал был таким крупным и могущественным сеньором!.. Но следствие установило, что в Тиффоже встретились все постыдные пороки и что хозяину дома удалось сочетать наилучшим образом свою суеверную алчность с самым свирепым вожделением. Наслаждение, которое всегда от него ускользало, могло быть достигнуто лишь при соблюдении тройного условия — в содомитском соитии с малолетними жертвами, трепетавшими в последних судорогах агонии!

Приговоренный к сожжению 25 октября 1440 года как убийца, содомит, еретик и колдун, он взошел на костер на лугу св. Магдалины, недалеко от Нанта, в восторге от того, что добился в качестве последней милости, чтобы даже во время казни его окружала королевская роскошь, которая составляла всю его жизнь и которую он унес вместе с собой в могилу.

Элифас Леви, обстоятельно рассказывающий об этом прискорбном процессе[406], вопреки своим навыкам щепетильного рассказчика, приводит подробности, в подлинности которых он, похоже, ручается, но благодаря которым история сеньора де Рэ удивительно совпадаете легендой о Синей Бороде. Интересующиеся могут к ней обратиться.

Нам нужно только пересказать все те дерзости и непристойности, которыми переполнены бесчисленные досье этой эпохи; так много других авторов, с конца прошлого века, отыскивали наиболее типичные моменты в архивах парламентов и судов бальи!

Мы сообщим лишь для справки о выставлении у позорного столба магистра Гильома Эделина, приора Сен-Жермен-ан-Лэ, которого спасли его добровольные признания. Он сознался, что посвятил себя демону, чтобы получить от этого Великого Обольстителя средство для удовлетворения всех потребностей своей врожденной галантности и особливо, дабы получить удовольствие от некоей особо знатной дамы. Магистр описал сборище Шабаша, куда он был перенесен верхом на помеле и засвидетельствовал свое почтение Дьяволу, переодетому на сей раз бараном, которого он тогда же грубо облобызал под хвостом и у заднего отверстия, в знак глубочайшего почтения и уважения… Его привели в митре на площадь Эврё, где инквизитор настойчиво призвал его, ради спасения своей души и «в назидание каждому», публично засвидетельствовать свое раскаяние. Этот совет не нужно было повторять дважды: тогда же упомянутый магистр Гильом Эделин принялся вздыхать и сетовать на свое прегрешение, взывая о пощаде к Богу, Королю и правосудию («Летопись» Монтреле). Он отделался пожизненным заключением и «диетой» из черствого хлеба, смоченного водой, словно самый обыкновенный школяр.

Подобное милосердие встречалось редко.

Демонологи подняли также большой шум вокруг оправдания бедной девушки, на три четверти слабоумной, которую Инквизиция хотела сжечь в Меце как ведьму и которая была обязана жизнью решительной позиции Корнелия Агриппы. Генеральный адвокат и городской синдик (рассказывает Ноде), «он прямо восстал против судебной процедуры Николая Савини, тогдашнего инквизитора веры в упомянутом городе, который хотел покарать бедную деревенскую женщину как ведьму, и добился того, что ее освободили, а все доносчики и свидетели были приговорены к большим штрафам…»[407]

Оправдать ведьму! Осудить свидетелей как клеветников!!! Боже правый! Какой скандал в крещеном мире!

Поэтому демонологи использовали этот факт, наряду с другими, для того, чтобы сделать из Агриппы «величайшего колдуна, жившего в этом веке»[408].

13 апреля 1611 года в Экс-ан-Провансе погиб в огне еще один человек, которого современники наградили не менее лестным титулом. Это был Князь Синагоги и величайший и выдающийся маг, когда-либо живший на свете, главарь всех колдунов Европы от Константинополя до Испании, Мессир Луи Гоффреди (или Гофриди), кюре церкви дез Лкуль в Марселе.

Приговор парламента гласит, что, совершив публичное покаяние перед церковью св. Спасителя в Эксе, «с непокрытой головой и босыми ногами, с веревкой на шее и пылающим факелом в руках, он должен попросить прощения у Бога, Короля и Правосудия…, после чего он будет предан в руки палача… Будет проведен по всем местам и перепутьям сего города Экса и пытан калеными щипцами во всех частях тела, повешен и сожжен заживо… а его прах развеян по ветру… И перед казнью он должен быть подвергнут допросу с самыми лютыми пытками, какие только можно измыслить, дабы услышать из его уст имена его подлинных сообщников… и т. д…» (Приговор цитируется домом Кальме в его «Трактате о Привидениях»[409], дополненном и исправленном согласно варианту, который предлагает Жак Фонтен в своей книге о «Метках Ведьм»[410].)

Несколько дней спустя после этой варварской казни экзорцисты, с остервенением загнавшие священника церкви дез Акуль в могилу, опубликовали «Признания Мессира Луи Гофриди». Мы не собираемся спорить здесь о том, был ли этот документ сочинен святыми отцами Михаэлисом и Домптиусом или же признания были действительно вырваны у Гофриди с помощью мучительных пыток. Мы только воспроизводим основные статьи этого посмертного документа[411]:

Признания МессираЛуи Гофриди, Короля Магов от Константинополя до Парижа. «Признаюсь, что Дьявол явился ко мне и что я дал ему долговую расписку. Признаюсь, что читал гримуар, для того чтобы заставить его прийти. Признаюсь, что Дьявол пообещал мне, что своим дыханием я буду воспламенять любовь во всех девицах и женщинах, которых пожелаю, если только это дыхание достигнет их ноздрей: и с тех пор я начал дышать на всех, кто был мне по душе. Признаюсь, что я часто бывал в доме де ля Палюда и что воспылал желанием к Мадлен; но ее мать держала ее при себе, так что мне пришлось дохнуть на ее мать, чтобы она отвела меня в свой покой и доверилась мне; так что, оказавшись вместе с Мадлен, я поцеловал ее, и более того… Признаюсь, что дал ей демона по имени Эвмод в помощники, дабы он служил ей и разжигал в ней любовь ко мне; что я сочетал ее браком с Беельзебубом, который явился в облике дворянина, и что после бракосочетания она подписала договор. Дьявол сказал, что поднимет шум, если я сожгу эти обещания. Признаюсь, что сжег гримуар. Признаюсь, что колдуны, ведьмы и маги помечены мизинцем Дьявола и что помеченные места нечувствительны. Признаюсь, что когда я хотел отправиться на Шабаш, то становился у окна, и Люцифер доставлял меня туда. Признаюсь, что все поклоняются Дьяволу согласно своей степени; что ведьмы поклоняются ему, лежа на земле; колдуны — на обоих коленях, а Маги, как короли Шабаша, — только на одном колене. Признаюсь, что соблазнил Мадлен, принцессу Фризскую и других девиц, на которых я дышал. Признаюсь, что Дьявол — подлинная обезьяна Церкви; что на Шабаше крестят именами Беельзебуба, Люцифера и других; что там есть двенадцать священников, по очереди читающих мессу, и что Дьявол служит ее; что факел, который поднимают во время освящения, очень яркий и зловонный. Признаюсь, что колокол мессы сделан из рога, а палка для того, чтобы звонить в него, — из дерева. Признаюсь, что некоторые ведьмы обязаны приносить кошек из своих изб, дабы они ели причастие, которого другие не хотят есть».