- Так и знала, что ей будет нелегко, - сказала бабуля Лил и снова шмыгнула носом в рукав.

Мне просто жуть как хотелось закатить глаза. Куки не понимала моих намеков. Значит, нужно поднапрячься.

- Ты же знаешь, что я вижу призраки.

Куки просветлела лицом, когда поняла, что бабушка Лиллиан наконец-то осознала свою смерть.

Я похлопала ее по руке. Сильно.

- Сейчас она здесь с нами. Только ты ее уже не сможешь увидеть.

- То есть…

- Да, - перебила я, пока Куки не сболтнула лишнего, - бабушка Лиллиан умерла.

В конце концов до Куки дошел весь смысл происходящего, а не маленький его кусочек. Ее рука метнулась ко рту, и слабый писк просочился сквозь пальцы.

- Только не бабушка Лил!.. - Она согнулась пополам и затряслась от рыданий.

Как тонко.

- Даже не подозревала, что ей будет настолько тяжело, - заметила бабушка Лиллиан.

- Я тоже. – С ужасом я наблюдала, как Куки разыгрывает сцену из «Крестного отца». Жути наводило еще и то, что все происходило в шаге от меня. – Все хорошо, - проговорила я и погладила Куки по голове. Сильно погладила. Ее глаза из-за пальцев метали молнии. – Бабушка Лил с нами. Как призрак. Она передает, что любит тебя.

- Ой, точно, - исступленно закивала бабуля Лил, - передай, что я ее люблю.

- Бабушка Лил, - сказала Куки, выпрямляясь и глядя сбоку от меня. Правда, не с той стороны.

Я кивком показала ей, где сидит бабушка Лиллиан, и Куки посмотрела туда.

- Бабушка Лил, мне очень-очень жаль. Нам будет ужасно вас не хватать.

- Ой, ну разве она не милашка? Она мне всегда нравилась.

Я взяла бабушку Лил за руку.

- Мне она тоже всегда нравилась. По крайней мере нравилась еще минут пятнадцать назад.

***

Я решила, что отказывать себе в душе ни в коем случае нельзя, и побежала в ванную, пока Куки проводила инвентаризацию, а бабушка Лил отправилась посмотреть, как с нового ракурса выглядит Африка. Интересно, узнает ли она когда-нибудь, как давно уже мертва? Я уж точно не собиралась ей рассказывать.

Горячая вода – одно из лучших лекарств в мире. Снимает напряжение и успокаивает нервы. Но еще круче в этом смысле – ротвейлеры. С тех пор как красавица-ротвейлер по кличке Артемида умерла и стала моим хранителем (отчего она меня оберегает, понятия не имею), обычный душ превратился в испытание. А все потому, что ей тоже нравится принимать душ. Появляется она нечасто, но стоит мне включить воду – тут как тут.

- Привет, золото, - поздоровалась я, глядя, как Артемида пытается поймать ртом струю воды.

Она игриво залаяла, и от стенок ванной отразилось громкое эхо. Я наклонилась и почесала ее по ушам. На ощупь она была абсолютно сухой, потому что струи текли прямо сквозь нее, но Артемида усердно старалась поймать языком тяжелые капли.

- Я знаю, каково тебе, красавица. Иногда то, чего нам больше всего хочется, получить никак нельзя.

Она прыгнула на меня, восторженно виляя купированным хвостом, и от ее веса я неловко вписалась спиной в кафельную стену. Чтобы не грохнуться, ухватилась за душ и дала Артемиде вылизать мне шею, пока поток воды снова не привлек ее внимание. Она нырнула за ним, чуть не сбив меня с ног. Мне позарез надо обзавестись ковриком для душа. Брить ноги в компании гоняющейся за любым всплеском воды псины сильно смахивает на хождение по краю пропасти, но задание это надо выполнить несмотря ни на что.

С горем пополам и минимальной потерей крови я закончила брить ноги и притянула к себе Артемиду. Она лизнула меня в левое ухо, слегка прижав мочку передними зубами, отчего по мне побежали мурашки, и я громко рассмеялась.

- Спасибочки, как раз собиралась вымыть это ухо. Огромное тебе спасибо.

Она гавкнула, понимая, что забава подошла к концу – чудесный мир водных брызг исчез. Потом прыгнула прямо в наружную стену и испарилась. А я задумалась, нормально ли это – принимать душ с собакой.

Высушив волосы, я стянула их в нечто, отдаленно напоминающее хвост, надела джинсы и белый свитер с молнией у воротника и посмотрела в зеркало. Зачем – сама не знаю. Через пару часов все равно переоденусь обратно в пижаму. Так зачем же я одевалась? Тратила на это силы? И в душ-то зачем полезла?

Вылив на ладонь немого лосьона, я стала втирать его в руки, изучая противный шрам на щеке. Он почти исчез. На любом другом человеке такой шрам остался бы вечным напоминанием о событиях, которые лучше навсегда похоронить в памяти. Но в том, чтобы быть ангелом смерти, есть свои преимущества. В частности, скорое исцеление и минимальный риск заиметь постоянные шрамы. И никакого видимого объяснения, откуда у меня взялся не самый запущенный в мире случай агорафобии. Какой же я была дурой!

Я взяла лосьон, который втирала в руки, и размазала его по зеркалу. Белые полосы исказили в отражении мое лицо. Так-то лучше.

Вмиг разозлившись на себя еще больше, я подошла к окну посмотреть, на работе ли уже мой предатель-отец. Казалось, что с каждым днем он появляется все позже и позже. Не то чтобы меня это как-то заботило. Ни один человек, по указке которого арестовывают его собственную дочь, когда та лежит при смерти в больнице, после того как чуть не умерла от пыток, не заслуживает моего внимания. Но вместо отцовского коричневого джипа я увидела некоего мистера Рейеса Фэрроу и затаила дыхание. Он прислонился спиной к задней части папиного бара, скрестив на груди руки и подперев подошвой ботинка стену.

Он был на свободе.

То есть я знала, что его отпустили, но до сих пор с ним не виделась. Десять лет он сидел в тюрьме за преступление, которого не совершал. Копы поняли, как облажались, когда чувак, которого он якобы убил, связал меня и самозабвенно пытал. Я была рада, что Рейеса освободили, если бы не одно «но»: он использовал меня, как приманку, так что мы с ним снова в тупике. Я злюсь на него за то, что он использовал меня как приманку. Он злится на меня за то, что я злюсь на него. Похоже, наши отношения из одних только тупиков и состоят. Это мне в награду, что хватило ума воспылать страстью к сыну Сатаны. Было бы куда проще, не будь он таким восхитительно и опасно обалденным. Слабость у меня к плохим парням.

Этого конкретного плохого парня при рождении окунули в озеро красоты. Сложенные на широкой груди руки бугрились мускулами. Полные, слишком чувственные, чтобы оставаться спокойной, губы сложились в угрюмую прямую линию. Темные волосы, по которым вечно ножницы плачут, вились у шеи и густыми локонами падали на лоб. А если присмотреться, держу пари, что смогла бы разглядеть длинные густые ресницы, веером лежащие на щеках.

Мимо прошел какой-то мужчина и махнул рукой. Рейес кивнул ему в ответ и в тот же миг, видимо, почувствовал, что я за ним наблюдаю. Секунду назад он смотрел вниз и вот теперь – прямо на меня. Сердитый взгляд встретился с моим. Несколько долгих напряженных мгновений мы смотрели друг другу в глаза, а потом с медлительной целеустремленностью он дематериализовался – его тело превратилось в дым и пыль, пока от него не осталось и следа.

Рейес умел отделяться от физического тела. Его нематериальная форма, которую я видела так же легко, как призраков, могла оказаться в любой точке мира, стоило Рейесу только захотеть. Это меня ни капельки не удивило. Зато удивило другое. В нематериальном состоянии Рейеса никто из людей, кроме меня, видеть не мог. Но тот мужик помахал. Увидел Рейеса и помахал ему. Это означало, что у кирпичной стены стояло его физическое тело.

Это означало, что физическое тело Рейеса дематериализовалось. Испарилось в прохладном утреннем воздухе.

Но ведь это невозможно.

______________________

Глава 2

Сложно ничего не делать. Никогда не знаешь точно, когда закончил.

Надпись на футболке

Вся моя сила воли до последней капли ушла на то, чтобы оторваться от окна. Неужели Рейес и правда только что дематериализовался в человеческом теле? Вдруг нагрянула следующая мысль: какого черта он вообще тут торчал? И еще одна: с какой стати он такой сердитый? Моя очередь злиться. А у него нет никаких причин. И я бы сказала ему это прямо в лоб, будь у меня хоть малейший стимул выйти из дома и попытаться его догнать. Но дома я чувствовала себя слишком уютно. Мысль о том, чтобы выйти и вступить в борьбу с сыном абсолютного зла, казалась мне такой же разумной, как и летающие муравьи. То есть где логика? Муравьи сами по себе жуткие, ни к чему давать им возможность еще и летать.