Итак, миссис Лоуэлл выходит замуж. За состоятельного человека. И выясняет, что его дочь со всем пылом ненавидит ее и сам союз своего отца с новой мамой. Ненавидит настолько, что сочиняет дикие истории, будто кто-то пытается ее убить. Зачем? Чтобы избавиться от новой матери? Или отомстить отцу за то, что бросил ее?

Ну уж нет. Ни за что на это не куплюсь. Миссис Лоуэлл – хладнокровная стерва. Из тех, кто легко выйдет замуж из-за денег. Где-то я ее могу понять – иногда девушке приходится делать то, что приходится. Но так открыто и черство игнорировать страхи Харпер – это, по-моему, очень похоже на жестокость. Джейсон Лоуэлл для этой дамочки был талоном на еду, а его дочь – частью сделки. И я никак не могла понять отца Харпер. Какую роль играл в этом он? Почему не поддержал собственную дочь? Не протянул ей руку помощи?

Я откашлялась и спросила:

- Вы говорили о театральных представлениях, можете привести пример?

- Да сколько угодно. То кто-то оставляет мертвых кроликов у нее в постели, то на дне рождения кузины ее выворачивает на праздничный торт только потому, что кто-то рядом взорвал хлопушку. Хлопушку! А все эти кошмары? Нас постоянно будили ее крики посреди ночи. Или в три утра мы просыпались и видели, как она стоит у нашей кровати.

- Она ходила во сне?

- Ничего подобного. Она просыпалась и приходила к нам. Говорила, что кто-то у нее в комнате. Несколько раз Джейсон выскакивал из постели и бежал проверять. А потом ее врач нам сказала, что именно этого она и добивается. И мы перестали реагировать. Говорили ей, чтобы возвращалась к себе.

- И она слушалась?

- Ну конечно же, нет. Наутро мы находили ее спящей то под лестницей, то за диваном. Из-за ежедневных утренних поисков мы постоянно опаздывали по делам. Эти ее выходки были по-настоящему утомительны.

- Даже представить не могу.

- Поэтому мы прекратили искать. Хотелось ей спать в чулане – бога ради. Мы ее не трогали и занимались своими делами. Врач по-прежнему настаивала, что с ней все в порядке. Предупреждала, что чем больше внимания мы будем уделять Харпер, тем больше драм она будет разыгрывать. Так что уделять ей внимание мы тоже перестали.

У меня в груди забилась тупая боль от одной только мысли о том, через что пришлось пройти Харпер. И никто ее не поддерживал. Никто ей не верил.

- То есть вы ничего не делали?

Миссис Лоуэлл тихонько фыркнула:

- Как и советовала ее врач. Однако выходки Харпер лишь участились. Ночь за ночью мы переживали кошмары и панические атаки, но не делали ничего, только снова и снова велели ей возвращаться в постель. В итоге, чтобы расквитаться с нами, она перестала есть.

- Чтобы расквитаться с вами? – переспросила я, чувствуя, как сводит горло.

- Да. А потом перестала мыться, расчесываться. Вы хоть представляете, как это унизительно? Иметь ребенка, который больше похож на помойную крысу, чем на приличную юную леди?

- Наверное, ужасно, - отозвалась я бесцветным, ничего не выражающим тоном.

От этой гадкой барышни мой сарказм не ускользнул, и я тут же пожалела о сказанном. Она закрылась. Из-за развязности моего собственного языка больше мне от нее никакой информации не получить.

- Думаю, ваше время истекло, мисс Дэвидсон.

Мысленно отругав себя на чем свет стоит, я спросила:

- А брат Харпер здесь? Могу я с ним поговорить?

- Сводный брат, – поправила меня миссис Лоуэлл. Мне показалось, что она почувствовала, как я расстроилась. – И у него есть собственное жилье.

Последняя фраза сопровождалась в ней любопытной вспышкой негодования. Я ощутила, как сильно миссис Лоуэлл недовольна тем, что ее сын переехал. Но бога ради, ему ведь уже за тридцать. Чего она ожидала?

Она велела домработнице проводить меня к выходу, пока я не задала очередных вопросов. Как, например, кто стрижет ее газон. До сегодняшнего дня я понятия не имела, что кустам можно придать форму Кокопелли (1).

- Давно здесь работаете? – поинтересовалась я у молодой женщины, провожавшей меня до двери, хоть и понимала, что ответ не может быть положительным. На вид ей было лет двадцать.

Она нервно оглянулась и покачала головой.

- Могу я спросить, как давно вы знаете Лоуэллов?

Открыв мне дверь, она еще раз осмотрелась и только потом ответила:

- Нет. Я здесь всего пару недель. С тех пор как предыдущая домработница вышла на пенсию.

- Правда?

Похоже, ей очень хотелось, чтобы я убралась из этого дома. Хреново. Мне самой не хотелось втягивать ее в неприятности. Я знаю, как работается таким людям: наниматели запрещают болтать о том, что происходит в их домах, иначе тут же увольняют. Но речь шла о члене семьи.

- И как долго последняя домработница проработала здесь?

- Почти тридцать лет, - ответила моя сопровождающая, и мне показалось, она не меньше моего озадачена этой информацией. Ума не приложу, как можно продержаться тридцать лет под руководством женщины вроде миссис Лоуэлл. Но если кто и знал, что происходит в таких домах, то только наемные работники.

- Спасибо, - сказала я, подмигнув, и получила в ответ робкую улыбку.

Когда я уезжала из особняка Лоуэллов, у меня было еще больше вопросов, чем когда я приехала. Зато у меня появилась более ясная картина того, что пережила Харпер. И все-таки она ни словом не обмолвилась, как долго это продолжается. Конечно, ее можно понять: если никто ей не верил, то с чего ей думать, что поверю я? Необходимо как можно скорее с ней встретиться. Мне не хватало важной информации, которая могла бы нам помочь раскрыть все это дело.

Однако кое-что не давало мне покоя. Все, что делала Харпер, все ее кошмары, заблуждения и истерики, указывали на одно и то же – посттравматическое стрессовое расстройство. На эту мысль меня навели хлопушки. В колледже я плотно изучала психологию и теперь легко узнала один из основных симптомов ПТСР: обостренная реакция, вроде дрожи или тошноты, на громкие звуки.

В определенной степени ПТСР может быть спровоцировано даже преследованием, особенно если жертве угрожают. Однако симптомы Харпер указывали на более серьезную форму расстройства. Само собой, дипломированный психотерапевт сумел бы распознать проблему. Может быть, мне стоит навестить тех семерых врачей, о которых говорила миссис Лоуэлл.

Я позвонила Куки и поручила ей узнать, у кого и в какой период наблюдалась Харпер.

- Еще я хочу поболтать с их предыдущей домработницей, которая недавно вышла на пенсию. А потом попробуй накопать побольше информации на семейство Лоуэллов.

Куки застучала по клавишам:

- Домработница. Будет сделано. А вот по поводу информации…

- Грязное белье, Кук. Мне нужно, чтобы ты наскребла как можно больше грязи на эту семью. У таких напыщенных снобов всегда есть, что скрывать, и я хочу знать, что это такое.

- Такое грязное бельишко редко появляется на первых полосах газет, но я попробую.

- А еще мне надо поговорить с психотерапевтами, к которым Лоуэллы гоняли Харпер. Начала она ходить по ним приблизительно лет с пяти.

- Тут могут возникнуть сложности.

- Хочешь сказать, тебе не по зубам?

- Нет, – по голосу было слышно, что Куки улыбается. – Хочу сказать, что давненько уже ты не испытывала мои способности.

- На такой ответ я и рассчитывала.

Повесив трубку, я сразу набрала номер Дэвида Тафта. Офицер Тафт служил в том же участке, что и дядя Боб, и у него была мертвая младшая сестра, которая любила навещать меня в самое непотребное время. То есть – в любое. Мы не были лучшими друзьями – Тафт и я, и этим объяснялся его прохладный официоз.

- Тафт, - ответил он на звонок.

- Привет, вещает Чарли Дэвидсон. – Он молчал, поэтому я продолжила: - У меня клиентка, которая говорит, что общалась с тобой в участке. Харпер Лоуэлл.

- Не припоминаю. Так ты вернулась?

- Я никуда и не уходила. Она утверждает, что ее преследуют и пытаются убить.

- Понял, о ком ты говоришь. Никаких следов преследования мы так и не обнаружили.