— Так было всегда — развивал тем временем свою мысль маэстро. — Поэты сначала воспевали богинь, художники рисовали героев и священные деревья, потом — простых людей и цветочные луга, а потом перешли к нищим и сорнякам. Так почему мы не можем вдохновляться звоном чашек или скрипом пола?

Синди стало скучно. Стихи он не любил и не понимал, в живописи разбирался плохо, со слов приятелей Фредди, и не видел связи между скрипом половиц и древними богинями. Богинь он тоже не знал. Он бросил взгляд на комм и обмер — куда девались два часа времени?! Может, сбились настройки?!

— Квентин, мне пора. Спасибо большое за семинар и за предложение. И за беседу…

— За все, в общем и целом, — улыбнулся Квентин. — Мое предложение пока остается в силе. Подумай. Понимаю, что сейчас тебе кажется, будто любовник и сцена — лучшее, что может у тебя быть. А я вижу, что ты можешь больше.

Синди вежливо улыбнулся, хотя слова маэстро царапнули его по живому. Он столько думал — или, вернее, пытался не думать — о карьерном тупике, в который угодил, что предложение Квентина было огромным искушением. Но он решил.

— Спасибо за то, что вы верите в меня. Я даже подумать об этом не мог.

Синди летел домой, уставившись в окно такси невидящими глазами. Его распирало от желания поделиться с Саймоном своими успехами. Чем он мог похвастаться до этого дня перед лидером группы? Первыми фотосессиями, интервью, отзывами на официальном сайте? Смешно. Тому, чей почтовый ящик был забит сообщениями от поклонниц и чье появление вызывало перешептывания в любом обществе, все это могло показаться забавным. Или даже хуже — если бы Саймон снисходительно одобрил все эти мелкие успехи, Синди ощутил бы себя кем-то вроде щенка, который хорош тем, что научился приносить тапочки. Но теперь… после предложения Квентина Синди почувствовал себя равным своему лидеру. У них были совершенно разные таланты, но в шоу-бизнесе Саймон всегда был впереди. Теперь Синди казалось, что он если не сравнял счет, то хотя бы сократил разрыв.

В квартире было темно и пахло сигаретами. Синди удивился — походило, что Саймон выкурил всю пачку, настолько острым был запах. Сам Саймон, слегка, растрепанный, в халате, появился в дверях гостиной и застыл, опираясь на косяк.

— Нагулялся?

В его голосе Синди почудилась непонятная угроза. В нем было что-то от шума воды возле каменистых порогов, о которые легко разбиться. Но Синди не придал этому значения. Он был слишком счастлив, чтобы с порога разбираться в причинах саймонова дурного настроения, тем более что причины эти могли быть совершенно любыми.

— Можно и так сказать, но вообще-то я с семинара, если ты не забыл.

— Я не забыл. А ты вроде как три часа назад должен был закончить.

— Задержался, — Синди слегка удивился, потому что в их мире пунктуальность не была в большой цене, а планы менялись и перекраивались вдоль и поперек постоянно.

— Я заметил, — Саймон скрылся в гостиной. Синди стянул сапоги и отправился умываться. Желание что-то рассказывать поутихло — когда Саймон был не в духе, разговаривать с ним становилось на порядок труднее обычного. Кроме того, он обладал даром заражать своим настроением окружающих, как хорошим, так и дурным. Если энергетические вампиры тянули из людей эмоции, то Саймон щедро делился с окружающими своими. Однако все же Синди прошел к нему в гостиную, почти уверенный, что обнаружит Саймона возле окна с очередной порцией виски.

Вместо этого на экране стационарного комма он увидел… себя. И Квентина. Камера слегка дрожала, наверное, ее владелец не был профессиональным оператором, но прилежно сняла и застывшую, слегка нервную улыбку Синди, и то, как он послушно откидывался и прогибался в руках партнера, и лицо Квентина, остававшееся спокойным, пока они скользили по натертым полам.

Этого стоило ожидать — подобные записи с семинаров не были редкостью, любой желающий мог найти в сети нужные материалы. Какое-то время борцы за авторские права пытались бороться с этим, но потом махнули рукой. Тот же Квентин заявлял, что человек, который сумеет, просмотрев одно видео плохого качества, научиться тому, что он дает, прекрасно мог бы сделать это самостоятельно, а тогда и деньги платить не за что.

Синди смотрел и смотрел, не в силах оторваться от экрана, и с медленно подступающим восторгом понимал, что у них на самом деле получалось хорошо! Он был уверен в себе, выступающем соло, но не мог поверить до конца, что мог составить достойную пару Квентину Вульфу! Ему все казалось, что Квентин, говоря о таланте, имел в виду его потенциал — не мог же он воспринимать его как равного! — а получалось, что именно с равным маэстро и разговаривал. Они вдвоем делали… нет, не шоу. Шоу было каким-то пустым, плоским, неподходящим словом. Слова «искусство» Синди после танцев в клубе и на фоне на концертах стеснялся.

Они делали красиво, вот как это можно было бы назвать. Да и вообще, стоило ли подыскивать названия произошедшему чуду?

Синди на экране цеплялся согнутой ногой за ногу Квентина, когда у Синди в квартире над ухом сказали:

— Все любуешься?

Засмотревшись, танцор не заметил, как к нему подошел Саймон. Синди поднял на него искрящиеся от счастья глаза.

— Он звал меня с собой, представляешь? На Гайю, там его школа.

— Вот как, — руки у Саймона подрагивали, как у алкоголика, хотя спиртным от него не пахло. — И вы, значит, два часа вдвоем твой переезд обсуждали?!

У него как-то странно перекосился угол рта, и, глядя на эту недоусмешку, Синди удивленно округлил глаза. Что-то было не так в этой нервозности, в потемневшем взгляде, что-то, не похожее на обычное плохое настроение…

В другой ситуации Синди сообразил бы быстрее, но сейчас, после переполненного переживаниями дня, ему потребовалось время, чтобы понять. Все оказалось так просто, что Синди готов был расхохотаться, потому что Саймон, уверенный красавец, герой-любовник, избалованный вниманием поклонников, ревновал его и, даже если и пытался скрыть это, выходило плохо. Это было приятно, неожиданно и очень смешно, потому что Синди-то знал, что ничего, кроме танцев, у них с Квентином не было и быть не могло, и Саймон не имел к этому никакого отношения! Синди даже не успел ничего ответить — губы разъехались в торжествующей улыбке.

Он настолько не ожидал удара, что пощечина на миг оглушила его, а заодно и выбила из него все счастье. Синди отскочил, держась за щеку. Ему было не столько больно, сколько обидно.

— Блик, ты охуел?!

Саймон оставил вопрос без внимания, шагнул следом и прижал Синди спиной к стене, так что было не дернуться. Синди впервые стало страшно, а потом на смену страху пришла злость, оживляющая и не позволяющая сжаться в комок или пытаться сбежать.

Никаких обязательств — разве это не было их взаимной негласной договоренностью? И уж никак не Синди первым подал пример неверности. То, что на самом деле ничего не было, уже не играло никакой роли.

— Может, ты еще решать будешь, с кем мне общаться и сколько? Не пошел бы ты!

— Буду, — неожиданно ответил Саймон и поцеловал его.

На такой поцелуй сложно было бы отвечать, даже если бы Синди захотел. Саймон нередко был резок, а иногда и груб — в меру, — но никогда он не целовался так напористо, не оставляя пути к отступлению. Это был поцелуй собственника, отчаянно подтверждающего свои права, жадный, невозможный, до распухших губ. Синди вцепился в плечи Саймона в попытке оттолкнуть — тщетно, он никогда не мог победить в подобных схватках. Его протестующее мычание и вовсе ничего не значило. И все же в душе у Синди медленно, но верно разгорался огонек самодовольства. До сих пор только он в их паре не мог держать себя в руках. И эта жгучая ревность Саймона была для Синди подтверждением того, что он не безразличен.

— Ты рехнулся! — попытался он все-таки возразить, но Саймон снова заткнул ему рот.

— Ничего не было… — и опять поцелуй не дал ему возможности говорить. Казалось, что Саймон не может выразить словами все клокотавшие в нем эмоции, и выражал их так, не давая Синди возражать.